Честному судье в Ногинске не выжить.

А нечестно Елена Раскевич судить не может.

У ЕЛЕНЫ РАСКЕВИЧ огромные черные зрачки, расширенные от атропина. Зрение упало до восьми единиц близорукости в результате психотравмы, говорят врачи, и по-хорошему ей бы еще полежать в больнице, чтобы оправиться от событий последних двух лет. Но от чего спасет больница? У коллег, которые еще на Новый год веселились у нее дома, не осталось ничего святого: акт специальной комиссии областной квалификационной коллегии судей, полный надуманных, да и просто лживых обвинений в ее адрес, они принесли ей прямо в палату. Отчаявшаяся, полуслепая женщина подписала последнюю страничку, не читая.

Елена Раскевич появилась в Ногинске в 1995 году - переводом с Сахалина, а уже с мая 1996-го стала сильнейшим аллергеном для местных властей. Началось с того, что она освободила из-под стражи прямо в зале суда, а затем и оправдала Вадима Гессе, отказавшегося от службы в армии в силу убеждений. Такого еще не было не только в ногинской, но и в российской судебной практике. Оправдать человека, решившего "закосить" от армии? Невероятно. Еще до вынесения приговора к судье пришел работник военкомата и вполне по-дружески попросил повестку: "Давайте сразу, Елена Анатольевна, и мы его заберем - что время терять?" Председатель суда Татьяна Бурыкина, узнав о решении Раскевич, воскликнула: "Что скажет Владимир Николаевич?" Имелся в виду Владимир Лаптев - мэр и полноправный хозяин Ногинска.

Коллеги пытались воспитывать Раскевич - и вскоре им представился удобный случай для проверки результативности педагогического процесса. Судья получила дело о четырех работниках медвытрезвителя, избивших и ограбивших "клиента". Перед заседаниемей позвонил начальник милиции и без обиняков пригрозил расправой, если она посмеет задержать ретивых милиционеров. Подсудимые пришли на суд в парадной форме, при всех регалиях, заранее чувствуя себя победителями. Итог: все четверо были осуждены. Приговор потряс местного шерифа Ситникова: "Приехала сюда устанавливать свои порядки?" - разрывалась телефонная трубка в руках Раскевич. Отдадим должное Николаю Ситникову: через месяц он пришел к судье - просить прощения за грубость.

Да, судья Раскевич тогда еще могла бы дать обратный ход, сославшись на незнание местных порядков и неопытность. Возможно, ее бы простили. Могла - но не захотела.

Она многого тут не понимала. А может, слишком хорошо понимала? Когда в конце марта ногинский суд освободил из-под стражи в зале суда матерого уголовника, угрозами заставившего женщину продать трехкомнатную квартиру якобы за долги ее покойного мужа, Раскевич открыто заявила: "Мне в первый раз стыдно, что я работаю судьей".

В тот день жалкая развалюха с вывеской "Народный суд" была окружена тройным кольцом иномарок - криминал праздновал победу над законом.

История вскоре повторилась. Раскевич выразила недоверие своей коллеге Надежде Жуковой, рассмотревшей дело азербайджанской преступной группировки (ст.146-я, "разбойное нападение") без вызова потерпевших и представителей прокуратуры и отпустившей на свободу главаря группы Киезбекова. Дело было возвращено на доследование и до сих пор пылится на полке, поскольку преступник давно отбыл на родину предков.

Венцом непослушания стало выступление Раскевич на московской областной конференции судей в феврале 1998-го. Обратив внимание на бедственное положение городского суда, она вполне резонно указала на источник возможного финансирования - "Фонд правопорядка", куда поступают значительные суммы штрафов, и твердо заявила: "К суду относятся так, как он позволяет к себе относиться". Что было чистой правдой. Но - неприятной для слуха.

Ногинские деятели продолжали ждать повода избавиться от Елены Раскевич. Ее перестали приглашать на городские праздники. Разговоры прекращались, как только она входила в кабинеты. Однажды, поливая цветы, она нашла на подоконнике ловко припрятанный диктофон, срабатывающий на голос. Председатель суда не уставала повторять: "Пиши заявление"...

Непокорная судья попыталась было обратиться "по инстанции", в квалификационную коллегию Московской области. Получилось только хуже - оттуда прислали комиссию, а вскоре родилось "дело" - грубо скроенное и не очень крепко сшитое.

Дело о табличке и стариках Ежиковых.

ОДНО из обвинений в адрес судьи носит откровенно клеветнический характер: Раскевич якобы в корыстных целях пыталась взять себе уголовное дело, отданное другому судье. Донос был сочинен Надеждой Жуковой - той самой, выпустившей на волю бандита.

Другое обвинение Раскевич касается превышения власти. Заключается оно в том, что на дверях ее кабинета некоторое время висела надпись "Председатель". Злополучное слово вылезло после того, как отклеилась бумажка, прикрывавшая (по бедности заведения) прежнюю табличку. Провисела кощунственная надпись ровно месяц, пока табличку не разбили местные хулиганы.

Еще одно "преступление" Раскевич, в котором она чистосердечно призналась, - отсутствие подписей народных заседателей на чистовике протокола, переданном обвиняемому и ставшем основанием для пересмотра дела. И хотя квалификационная коллегия располагает черновиком со всеми необходимыми подписями, она "шьет" Раскевич вместо небрежности крупное должностное преступление, заслуживающее увольнения: "нарушение тайны совещательной комнаты". Интересная деталь: буквально за неделю до заседания коллегии точно такое же нарушение обнаружилось у другого судьи, но о нем даже не вспомнили.

Ну и, наконец, последний эпизод "преступной" деятельности судьи Раскевич: дело бабушки и дедушки Ежиковых.

Двое 70-летних стариков отправились на убранное поле "собрать картошечки", потому как на пенсию в 200 рублей не разживешься. Cобрать успели пять кило, а вот убежать от милиции не смогли - старые стали, ноги не те. Потом они плакали в кабинете Раскевич и трясли медалями ветеранов труда, умоляя "дочку" простить и отпустить - штраф было заплатить нечем. И "дочка" вместо положенных двух лет по 158-й (усугубленной частью 2-й: "предварительный сговор") дала старикам то, что на юридическом языке называется "ниже низшего предела" - 6 месяцев условно.

Квалификационная коллегия обвинила Раскевич в том, что она не отметила в описательной части приговора причину, по которой не закатала деда с бабкой в тюрьму. То есть вроде бы не поняли проверяющие, в чем был резон отпускать на свободу расхитителей собственности.

Двери кабинета Елены Раскевич сейчас перечеркнуты бумажными лентами со множеством печатей: так начальница продемонстрировала всему Ногинску - не только самой провинившейся - свое отношение к ней как человеку конченому. Что значат эти печати для человека несведущего? Что хозяин кабинета - преступник, а заперты там вещественные доказательства.

Эта картина в цепи унижений стала для Раскевич последней каплей. Вот тогда она и свалилась с приступом. А после больницы написала заявление об уходе. Конечно, это была слабость загнанного в угол человека. До сих пор она не взяла заявление обратно: пока бумага у начальницы, ее меньше мучают.

А в запертом кабинете - на столе тазик, в который при каждом дождике капает с потолка вода. Вещественное доказательство? Чего?

Мэрские шалости.

ЕЛЕНА РАСКЕВИЧ не держит зла на председателя суда. Понимает, что Татьяна Бурыкина - разменная монета в игре, которую ведет против нее районное начальство во главе с мэром и шерифом. Вовсе не стремясь никого опорочить, в рассказе о своих злоключениях она то и дело натыкается на ситуации, в которых замешаны первые люди Ногинска, чью волю она постоянно нарушала. Взять хотя бы дело о ворованном спирте, изъятом у предприимчивых фирмачей в 1996 году. Бурыкина дала тогда прямое указание - одного из троих не сажать: за него просит человек из администрации, "сделавший" квартиру ее дочери.

Конечно же, все трое сели, а спирт - решением суда - отправили Ногинскому медицинскому объединению. Спустя год протеже администрации выходит по амнистии, и Раскевич, оформляя освобождение, находит его дело в архиве. При этом очень сильно удивляется, прочитав, что "огненная вода", оказывается, до медиков не дошла, а по приказу мэра была отправлена его другу и соратнику Владимиру Пекареву, главе одной из фирм в поселке Черноголовка, где превратилась в "Смирновскую". Бурыкина, узнав об этом, и не подумала вступиться за честь своей конторы. Она просто запретила работникам архива выдавать дела судье Раскевич.

Татьяна Бурыкина энергична, раскованна и доброжелательна. Но только до того момента, когда спрашиваешь ее о Раскевич. Доброжелательность исчезает, Бурыкина явно боится сказать что-нибудь не то и не так. И вообще боится сказать что-либо. Лепечет что-то о статусе судей, о материальном положении судов... И я чувствую, что рядом с нами тот самый Владимир Лаптев - невидимый, но реальный участник беседы. И что дальнейший разговор в общем-то не имеет смысла. Бурыкину даже становится жалко: разве так должен держать себя председатель суда? Не выдержав, она беспомощно спрашивает у меня: "Это она что, в газету уже пожаловалась?" В глазах - растерянность.

Елена Раскевич сегодня не отвечает на телефонные звонки. Она живет вне времени, вне города, она чувствует себя вычеркнутой из какого-то важного списка. У нее квартира на девятом этаже, и были минуты, когда ее непреодолимо тянуло выйти на балкон и покончить с этим кошмаром раз и навсегда. Если такое, не дай Бог, случится, ногинцы останутся один на один с бурыкиными и лаптевыми.

Московская область.

АЛЕКСАНДРА САМАРИНА.

  00:04 23.07