Метафизический бунтарь.

Маркиз де Сад. Собрание сочинений.

Том 1. М.: Арт-Бизнес-Центр, 1998. 541 с.

НЕБОЛЬШОЙ элегантно оформленный томик в темно-коричневом переплете с золотым тиснением и профилем автора в медальоне, иллюстрированный в духе книг XVIII века, хочется назвать одновременно и заявкой на будущее, обещанием, и итогом. Первое искушение - поставить его на полку как артефакт, один из образчиков искусства делать книги. Но не успеваешь поддаться соблазну, как тотчас падаешь жертвой второго - проглотить его от первой страницы до последней.

Впервые де Сад стал значимым явлением культурного процесса в нашей стране в начале 1990-х, на гребне перестроечной либерализации мышления и издательского свободомыслия. Тогда увидели свет на русском языке несколько главных его произведений, наделавшие немало шуму. Что неудивительно, если учесть, что носили они поистине вызывающие заглавия: "Философия в будуаре", "120 дней Содома" и т.д., а имя их создателя задолго до того вошло в идеологический реестр (и, кстати, не в одной только России) как синоним хрестоматийного злодея и основоположника небезобидной психопатологической перверсии, вошедшей в медицинский, юридический и бытовой лексикон под именем "садизм".

Что здесь истина, что миф, что итог добросовестных разысканий, что плод невольных (а зачастую и злонамеренных) заблуждений - предмет дискуссий и размышлений длиною в полтора с лишним столетия. Достаточно, думается, сказать одно: десятилетиями Донатьен-Альфонс-Франсуа де Сад оставался знаковым именем европейской культуры. Он не вписывался до конца ни в философию просветительства (хотя был бесспорным учеником и последователем Руссо с его концепцией "естественного человека"), ни в идеологию революционного анархизма (хотя активисты парижского "Красного Мая" 1968 года и писали на стенах домов его имя), ни в круг социальных утопистов (хотя идейное сходство ряда его произведений с трактатами Фурье может не броситься в глаза разве что совсем не приученному думать читателю). Чужой, для всех чужой, вечный и принципиальный аристократ-аутсайдер, он был едва ли не впервые оценен во всей полноте экзистенциалистами - скажем, А. Камю, в "Бунтующем человеке", обозначившим абрис метафизического бунтаря.

Логично, что в качестве культурного феномена маркиз де Сад и его обширное, требующее от читателя немалых мыслительных усилий литературное творчество полноправно принадлежат ХХ веку. Не о том ли свидетельствует, в частности, опыт сюрреалистов Л. Бунюэля и С. Дали, воплотивших на экране в "Золотом веке" (1930) коллизии "120 дней Содома", или Пьера Паоло Пазолини, уже в 70-е снявшего по тому же произведению один из самых страшных и пророческих фильмов-галлюцинаций в истории всего мирового кино? Герой и эталон нонконформистской контркультуры, идол эстетического андерграунда, маркиз де Сад долго и мучительно трансформировался в сознании интеллектуалов Запада и Востока, чтобы наконец занять присущее ему место в философском и литературном календарях рядом с современниками - Вольтером и Руссо, Монтескье и Ричардсоном, а также духовными отпрысками - Бодлером и Рембо, Достоевским и Стриндбергом, Дали и Аполлинером, Сартром и Камю, Пазолини и Жене, Арто и Батаем. Ныне он с полным и законным основанием становится явлением отечественного читательского сознания.

Впрочем, приветствуя этот факт вместе с автором вступительной статьи Виктором Ерофеевым, хочется предостеречь от одного: от понятного и объяснимого в наших условиях культурно-эмоционального крена. "Такой стране, как Россия, маркиз де Сад просто необходим. Его книги можно было бы прописать как микстуру", - пишет Ерофеев. С этим трудно не согласиться, как и с предшествующим утверждением автора: "У нас в России для садистов рай. Российская государственность исторически обеспечила им счастливое существование". В самом деле, что тут возразишь, имея за плечами опыт Октябрьского переворота, ГУЛАГа и недавней войны в Чечне. Можно лишь подумать про себя, что художественная фантазия все-таки порой не объемлет всего смертоубийственного разнообразия реальной жизни, и "божественному маркизу" с его инфернальными озарениями подчас далеко до Александра Невзорова с его поистине средневековым "Чистилищем".

Но маркиз, унесший в 1814 году с собой в могилу тайну апокалиптических прозрений, предвидений тех бездонных пропастей, в которые человечество будет продолжать падать на самом пороге третьего тысячелетия (имя им: Аушвиц, Хиросима, полпотовская Кампучия, да и мало ли сколько еще), по справедливости принадлежит всему культурному достоянию европейской цивилизации, а не одной лишь - скажем с тайным облегчением - России. Быть может, даже не столько ей. И его "уроки" нуждаются в пристальном осмыслении. Именно в этом смысле издание его собрания сочинений на русском языке представляет собой не только культурную, но и, без скидок и оговорок, гражданственную акцию.

НИКОЛАЙ ПАЛЬЦЕВ.

  00:04 17.09