Прощай.

Будь историей.

Целина начиналась 45 лет назад.

О, Господи, как далеко ушло то время!.. Еще вчера оно было здесь, близко, а теперь уже где-то там, на горизонте... Еще чуть-чуть, и скроется.

И что от нее осталось, от целины? Что осталось? Слово?

Не ценим мы ничего своего.

Целинники - на пенсии! Невероятно. Такое было зеленое слово - целинник и вместо него такое седое слово - пенсионер... Как совместить?

Так оно и есть: целинники - на пенсии. Все. Кто жив.

Даже и тем, кто родился в 1954 году, теперь уже 45. А для тех, кто явился на свет Божий позже и после нас во веки веков, целина - "чистая" история.

И я там был. Прикоснулся. Причастился. Для меня целина - не газетный материал, а часть жизни, может быть, лучшая. Уж точно - молодая. Мое первое дело. Я не резал целинный пласт зеркальным лемехом, не поднимал со стерни пшеничный валок. Я был рядом. Смотрел. Сокращая слова, торопливо вписывал в блокнот события - с натуры. Цифры вспаханных гектаров я схватывал с досок показателей вслед за мелком учетчиков. Корреспондент брединской газеты "Путь Ильича", я, разумеется, не думал, что мои блокноты станут летописью целинных лет, а они - стали. Но кому та летопись нужна теперь?

Про всю целину мне не рассказать. Я был бы счастлив дать вам почувствовать ее.

Целина - это много пыли. А если не пыль, то грязь. А если не грязь, то сугробы.

Целина - это много ветра. То сухой ветер, гладкий, то колючий, буранный.

Вагончик в степи. На берегу речушки. Или у березового колочка. Грязные, пахнущие нефтью матрацы на нарах. Выбитое стекло. Подснежники в банке из-под кабачковой икры. Печурка рядом с вагончиком. И длинный дощатый стол. Алюминиевая посуда. Девчушка-повариха в легком ситцевом платьице. Запах перловки или макарон.

Целина - это трактор. Трактор в поле, днем или ночью. Трактор на половодной переправе. Трактор в пургу или на "зимнике" - снежном асфальте, с которого нельзя съезжать.

Целина начиналась зимой. Спешили к весне поспеть, но весна сама замешкалась. Санные обозы развозили городских парней и девчат к белым косогорам, которые обходились одной приметой - саманным домом, амбаром или бараком. А трактора, щитовые дома, вагончики, палатки, постели, кружки-ложки, по обыкновению, все еще где-то тряслись на рельсах. И местные власти, разбуженные государственным авралом, метались в поисках круп, котлов и тех же алюминиевых ложек.

На самом юге области, в поселке Синий Шихан, осажденные пургой, две сотни целинников остались без продуктов, и тракторист Иван Науменко пробился к ним на "С-80" только на третьи сутки.

И нельзя было хныкать, тем более гневаться. На то и комсомольцы-добровольцы, чтобы все преодолеть. Когда все продумано-подготовлено, так и всякий покорит целину. А ее надо было поднять с налету, с ходу, не теряя темпа. Еще и пленум-то целинный не собрали, а комсомольские поезда из Белоруссии, Украины, Черноземья, Поволжья мчались в Челябинск, Оренбург, Кокчетав, Павлодар, Барнаул...

Из сегодня мы видим: целинники на целине начинали немногим лучше, чем раскулаченные крестьяне. Но кулаки были объявлены изгоями, а целинники - героями. Одним надо было выжить, а другим - победить.

Без него, без молодого порыва, целина так и осталась бы ковыльной степью.

Вообще-то, я думаю, душевный порыв ничем нельзя разоблачить. Вы говорите, что целинники были обмануты, что глупцы они, а не романтики? Ерунда все это, даже если и так. Уже все состоялось! У нас уже ничего не отнять. Он был, порыв - вот в чем суть! Пусть все они, порывы, такие - обманные, но это ничего не меняет. Вы ни разу не впадали в порыв и тем гордитесь? Что ж, как знаете. Но не глумитесь над другими. Это грешно.

Я знал многих целинников. В моих блокнотах десятки, сотни имен. С кем-то была короткая встреча на мостике комбайна. У кого-то я бывал дома. С кем-то дружил и дружу.

Я выберу те записи, которые дают почувствовать целину.

Молодой агроном Александр Юрьев, запись в дневнике 1 мая 1957 года: "Сеяли всю ночь. Так решили трактористы. Я тоже стал на сеялку - у Мухтара. Ночь была лунная. Работали до рассвета. Утром сеяльщики заметили, что я, с непривычки, подустал, и прогнали с сеялки. Я залез на большой камень у маяка. Открылся такой простор, что дух захватило. Внизу, в дымке, ползли агрегаты (засевали 44-ю клетку, заходили на 45-ю). Двенадцать тракторов на черном фоне. Гул их моторов таял в утренней тишине.

Я огляделся - подснежники всех цветов окружали меня. Я сорвал один - он был еще прохладнее, чем утро".

Еще запись - о трактористе Василии Ковардине. Мне рассказывали в Андреевке: на октябрьские праздники поселок гулял, водку глушил четыре дня, а Ковардин - как раз потеплело, земля оттаяла - четыре дня пахал зябь. Пожалуй, один его трактор и гудел в поле в те дни. Норовистый он, Василий, его ничем не собьешь, свое знает.

Кого еще вспомнить? Ковалева, Куликова, Маслихова, Берещинову, Здончик, Бердникова, Трусевского? Называть можно долго, но всех не назвать.

Что теперь? Как быть с той 44-й клеткой, в которой, считай, 440 гектаров? Разделить ее на 440, на 44 или на 4 части? Ничего глупее не придумать. А как быть с огромным элеватором, который возвышается на окраине Бредов? Тоже разделить? Или кому-то продать?

Думайте, потомки. А целина, она все свое оставила вам. И уходит. Прощай, целина. Теперь - будь историей.

Михаил ФОНОТОВ.

  00:04 23.02