Выше крыши.

Выйдя в одиночестве из московского кафе советского разлива, писатель Павел Павлович Улитин (1918 - 1986), который свои инициалы ППУ расшифровывал как "По Прочтении Уничтожить", - сам себе по почте выслал тютчевскую эпиграмму: "Приветствую Ваш неуспех,/ для Вас и лестный, и почетный,/ и назидательный для всех". Избранное П. УЛИТИНА "РАЗГОВОР О РЫБЕ" (М., ОГИ, 2002) наконец расширяет миф узкого круга до круга всеобщего. В блистательном, мемуарно-исследовательском эссе Зиновия Зиника очерчена эта судьба, эта легенда, эта поэтика. Родился на Дону в семье землемера, которого зарубила белая банда; приехав в Москву, поступил в ИФЛИ и послал лектору анонимную записку о лжи в лозунгах сталинизма; почерк идентифицировали (с тех пор - особое внимание к визуальному виду рукописи, к игре шрифтами); арест, допросы и в итоге пожизненное увечье; тюремная психиатричка; уже в 60-е - снова обыск с изъятием всего архива... Книга ППУ, как запущенный парк, разбита на секторы, чьи имена - "Черновик", "Подтекст", "Каприз" - стремятся назвать неназываемое. Это проза намеков, слов-паданцев, ритмической дрожи, приватного мусора, опущенных звеньев, судорог стиля, "мыслей врасплох" и философии с пятого на десятое. Это культ черновика, вызов стандартам коллективной логики, круженье тополиного пуха, который автору дороже ствола, корней, веток. Улитинский стиль З. Зиник назвал (в противовес антисоветскому самиздату, сотворенному на языке противника) -- уходом в язык другой. Какой из видов протеста достойнее и креативнее? Какой героичнее? Отвечу: мы не на скачках. Самоупрятанная проза П. Улитина (мистика имени: у л и т к а!) волнует своей внесмысловой энергией. В пунктирных изгибах его подсознания вольно бродить сознанию чужому, ежели оно отзывчиво не только на четкие формулы и внешние сюжеты... "Удача была там, где ничто не останавливало, где была чепуха и бред и все такое". Говорят, что в ауре этого выдающегося собеседника - полумэтра- полубезумца - каждый творчески раскрывался и реализовался максимально. А потом ученики, слушатели, адепты его оставляли, забывали... Нынче П. Улитина вспомнили, и, даст Бог, его перечитают шире.

Сборник ОЛЕГА ХЛЕБНИКОВА "ЖЕСТКИЙ ДИСК" (М., "Русская книга", 2002) построен как избранное - от последних вещей вспять к ранним истокам. Будто смотришь фотоальбом и от снимков, где герой уже немолод, постепенно идешь к снимкам, где он - детеныш, и сравниваешь, и вдруг понимаешь, что "этот" и "тот" - одно лицо. Завершает стихотворную чреду раздел "Повести в стихах. 1982-1998" - поэмы, где склонность автора утяжелять крылатый стих многоперсонажной и почти документальной прозой текущего дня проявляется с сугубой силой. Юный поэт был благословлен Слуцким неслучайно: они - близкая родня, ведущая генеалогию от Некрасова, в чью честь прямо названа одна из глав книги Хлебникова - "Железная дорога". Железнодорожная ветка раскинулась здесь лиственной метафорой. "А самым главным был вокзал" - скажет О. Хлебников в середине пути, то и дело впуская в свои стихи ночные составы, электрички, товарняки, тепловозы. Он движим тревожным ощущеньем жизни как дороги, и соседством с попутчиками, и откровеньями в тамбуре, и неизбежностью стоянок перед очередным шлагбаумом, и воем гудков, и ребрами шпал, и тайной заоконных пейзажей... Поэзия О. Хлебникова держится цепкой наблюдательностью и демократизмом. Его главные герои - провинциальные старики, тетки, мальчишки, электрик Костя и Марьиванна с дочкой, батюшка, играющий в снежки, пропойца с носом Дед Мороза, - все они, обитающие меж больницей, детдомом и ларьком, написаны с тщательностью передвижника, но в дымке импрессионизма. (Интересно, что автор отчетливее виден в "маргиналах", нежели в приблизившейся, как ему кажется, "элите"; рисуя переделкинских коллег-соседей, он как личность размыт.) Книга лирики читается, как сага со склонностью к добросердечному шаржу.

АЛЕКСАНДР КУТИНОВ - известный рок-музыкант и открытый издательством "Зебра Е" прозаик. Его книга-дебют "ПУТЕШЕСТВИЕ К ЦЕНТРУ ЗЕМЛИ" на титуле представлена как роман, а в аннотации как сборник рассказов. Нечаянность или игра с жанровыми ярлыками? В любом случае неразбериха соответствует природе этого дара, коему дела нет до традиционных структур: жизнь, по его лекалу, есть "красота сумбура, гармония хаоса, горькое ассорти образов". А. Кутинов пишет окрестную явь, то фотографируя работящих проституток, образованных бомжей, влюбленных киллеров... То оглядываясь с нежностью на "цветастую, сумбурную, шизофренически прекрасную студенческую жизнь первых перестроечных годов"... То создавая остросоциальную сатиру: Чертов Дом с допросами и устраненьем инакомыслящих или Общество Дураков с министрами питания, порнографии, жульничества... То инкрустируя зарисовку мотивом из романса, разбойничьей песни, советского шлягера, оперетты... А то просто захлебываясь от любви к любви и ерничая девичьим голосом: "Когда я целую его в губы, моя слюна закипает со скоростью электрического чайника "Самсунг"!.." Стиль А. Кутинова суггестивен, взъерепенен, чрезмерен и органичен. Он - наследователь Добычина и Зайцева, помноженных на обэриутство и некнижное первопроходчество, - порой впадает в столь заумное дуракавалянье, что тут, как говорит его героиня, и по харизме получить недолго... "Откуда, - недоумевает в преамбуле Д.А. Пригов, - такое внимание к разного рода мелочным бытовым деталям и отстраненному слежению чужих, немного монстроподобных душ?" Кто ж знает, Дмитрий Александрович, - может, от музыки. А вообще, свежий талант всегда выше крыши.

Книги для обзора предоставлены Специальным Книжным Центром ("Геларт"-"Гилея"): Москва, ул. Черняховского, 4а, телефон 151-89-01.

ТАТЬЯНА БЕК.

  00:04 11.04