"С вами умер и я".

Не стало Виктора Конецкого.

ТАКИЕ вести всегда ошеломляют. Как это его не стало, когда он вот - рядом, доброй дюжиной книг на полке, когда вот номер его телефона, вот электронный адрес, вот его страничка в Интернете, вот...

Нет его. Живого, с насмешливой и мудрой улыбкой, с колкой шуткой...

Умер он тихо - в дневном сне, после мучительной ночи. Умер под огромной картой Мирового океана, на которой были проложены трассы его судов. Вон их сколько - весь Ледовитый океан исчерчен и Атлантика и в Антарктиду протянулись карандашные линии, и в Индийский океан...

Был ли в отечественной маринистике более морской писатель, чем капитан дальнего плавания Виктор Конецкий? Кто из маринистов оставил за своей спиной столько ходовых миль и якорных стоянок, сколько Конецкий? Но дело даже не в личном мореходном опыте. Виктор Викторович обладал особым и неповторимым даром - писать светло и грустно, смешно и мудро о море, людях моря, их вчерашних и завтрашних заботах, о мифах и рифах, соленом льде, о тех, кто смотрит на облака и стремится к мысу Доброй Надежды. Его книги плохо вписывались в каноны социалистического реализма, хотя реализма там хватало - точнейших реалий судового быта, штурманских лоций, моряцкого языка, а вот "социалистического" было маловато. Скорее всего это был комический реализм. Сколько раз корили его ревнители этого самого соцреализма в том, что он видел слишком много смешного и нелепого в жрецах благородной морской службы. Слишком насмешливо, слишком узнаваемо, слишком остро...

А он писал и плавал, плавал и читал. И дарил нам свои пронзительные книги. И еще картины, которые писал и маслом, и акварелью. Он и умер-то в своей уникальной картинной галерее - в окружении цветов и айсбергов, кораблей и рощ, городских крыш и фруктовых корзин, собак и снова цветов...

Вдруг вспоминаются его слова: "...Написать айсберг невероятно трудно. Лучи света проходят сквозь него и отражаются внутри. Передать это кистью невозможно, как игру бриллианта. Поэтому я под Рокуэлла Кента писал. Стилизованно. Но были гении, как Серов, например. Ему все удалось. Коровин хорошо Север писал, но он в Арктику не забирался... А в Арктике есть нечто космическое, внеземное, и этот космизм, на мой взгляд, сумел передать лишь один художник - Врубель. Только там, в Арктике, чувствуешь, что Земля - космическое тело. Она прямо нависает над нами.

- Виктор Викторович, что самое красивое из того, что вам удалось повидать на своем моряцком веку?

- Океанские волны в хороший шторм...".

На кабинетной карте Мирового океана - прокладка последнего рейса, оборванного в Карском море. В австралоантарктическую котловину вбит гвоздик. На нем валдайский колокольчик. Звонкая точка в конце моряцкого пройденного пути, которого никто, как утверждает одна из книг писателя, не отберет...

Как штурман он провел свою последнюю прокладку через меридиан XXI века, пересек его и вошел в него, огляделся. Новое море времени называлось Рыночным и было для него совершенно чужим. Он взирал с высоты своего капитанского мостика на рекламно-издательскую суету, на крушение привычных понятий и отношений, на айсберги лжи...

Подкосила его гибель "Курска"... Совсем недавно в Питере хоронили подводников злосчастной атомарины. Шел прямой телерепортаж. Конецкий встал со своего одра, перекрестил экран и сказал: "Прощайте, ребята! С вами умер и я...".

Николай Черкашин.

  00:04 02.04