Покинувший землю.

Так получилось, что эти заметки появятся на девятый день после его смерти:

Альфред Павлович Федоров, Алик, как все его звали, умер 9 октября. Некролог в "Волжской коммуне" назывался "Капитан самарского футбола". Это очень точно сказано, но некролог всего лишь слепок жизни, посмертная маска...

Судьба даровала ему редкий футбольный талант - так другому достается от нее абсолютный музыкальный слух, или "божественный голос", или невероятная художественная интуиция. Он был футболистом от Бога (как ни странно это звучит). Бог же поместил его в обстоятельства, в которых его талант только и мог оформиться. В России конца 40-50-х годов (Федоров родился в 35-м) это были единственные тогда условия. Их вполне можно назвать условиями "далекого" или естественного выживания.

- Мы жили на Вилоновской, 136, - рассказывал мне Алик, - сейчас там ЦУМ "Самара". В двух шагах стадион "Локомотив", где мы пропадали с утра до вечера, все свободное от школы время бывали и школу прихватывали. В сущности, это был даже не стадион в сегодняшнем смысле слова, а целый клуб.

Можно было прийти сюда и попробовать себя в любом виде спорта. Футбол, волейбол, баскетбол, теннис, легкая атлетика... И никто тебя не тянул, никто над тобой не смеялся, не упрекал, не торопил "совершенствовать спортивное мастерство". Ты мог найти любую компанию соответственно своим возможностям и способностям. А недостатка в таких компаниях не было: у волейбольной сетки всегда ждали очереди пять-семь "диких" команд, на футбольном поле (запасным, разумеется, игроком, а не зеленым) тоже играли "навылет". Можно было взять теннисный мяч, ракетку и пойти "постучать" к стенке. Словом, "спортивная специализация" определялась здесь как бы сама собой, добровольно. Для меня, например, спортом номер один очень долгое время был баскетбол, вторым шел русский хоккей и только третьим, футбол.

А главное, "Локомотив" нас воспитывал. Да, здесь были разные люди, плохие тоже. Но мы почти не замечали их. "Локомотив" устраивал всех, он, можно сказать, глушил зло. Я хорошо помню, как взрослые ребята, почти мужики (был, например, такой знаменитый на "Локомотиве" авторитет Блоня, он играл в футбол одной ногой, прыгая на костылях), так вот они защищали нас, оттирали от подозрительных компаний, анашистов и близко не подпускали.

А в том же футболе я, как и все мои сверстники, был сам себе король. Мы возились с мячом до изнеможения, часто в самом прямом смысле слова. Мы были один на один со своим природным даром, каждый делал то, что у него лучше всего получалось. Борис Казаков гонял маленький резиновый мяч со старшими ребятами в скверике напротив стадиона "Динамо", он был "водила" и, случалось, один обыгрывал всю команду. Мы играли улица на улицу, я - за Вокзальную, меня брали с собой ребята на два-три года старше. Это тоже была футбольная школа.

Это была не только его, Алика, судьба. Это была судьба поколения. Давид Кипиани начинал играть в Тбилиси во дворе дома, где жила его бабушка. "Это была нагорная часть квартала, - вспоминал он потом, - дворы там маленькие, покатые, каменистые, так что уже с первых шагов мы были поставлены в сложные условия, обострявшие игровое мышление и приучавшие изодрять техническую оснащенность". Каким изощренным футбольным тактиком он стал общеизвестно.

Недавно, после гибели Кипиани в автокатастрофе, я прочитал в "СЭ", в статье о нем, слова, которые давно хотел сказать об Алике: футбольный гений. В наше время это слово было выведено как бы за скобки, его употребляли только по отношению к классикам марксизма-ленинизма и классикам науки. А потом оно стало расхожим, чуть не кличкой ("Ну ты, блин, гений!"). Этого я тоже не хотел. И Федоров, и Кипиани были гениями в том, старом смысле: оба они прикоснулись к тайне великой игры и разгадали ее, оба были одной, высшей, футбольной породы, оба прошли долгий путь озарений, и судьба обоих оказалась схожей.

Но все это было потом. А тогда на "Локомотиве" Алик играл вместе со всеми кирзовым мячом. Нынешнее поколение о них вряд ли даже слышало: кирзовая покрышка с вставлявшейся в нее камерой, которую надували ртом или велосипедным насосом, если он находился. "Что такое ниппельный мяч и специальная игла для него, мы не знали, - вспоминал Алик. - Когда отец привез мне такой мяч из Австрии, где служил, посмотреть на него сбегался весь "Локомотив". Только позже, через год или два, с ниппельными мячами приехал в Самару "Зенит".

- В 55-м году, - это все его, Алика, рассказ, - я вместе с Гилей Хусаиновым играл за взрослый "Локомотив" в русский хоккей. Еще раньше, когда я учился в 10-м классе, за мной из Москвы приезжал знаменитый Василий Трофимов, звал в московское "Динамо". Тетка, которая меня тогда опекала (мать часто ездила к отцу в Вену), сказала на это: "Я тебе такой хоккей покажу!" Я уже играл в футбол, когда меня усиленно приглашали в хоккейный СКА (Свердловск), вечный соперник московского "Динамо" за чемпионский титул. Но надо было надевать военную форму, менять жизнь, и я отказался.

Между прочим, в большой футбол Федоров тоже попал благодаря случаю. "Ни за какой футбольный клуб я тогда не играл, хотя по-прежнему отирался на "Локомотиве". Готовился товарищеский матч молодежной сборной города с "Крыльями", и Скорохов, тренер "молодежки", сам коренной локомотивец, предложил мне: "Давай мы тебя заявим". А в том матче меня заметил Вячеслав Соловьев, тренировавший в свое время ЦСКА, киевское и московское "Динамо", а тогда принимавший "Крылья". В конце концов я оказался с ними в Харькове, где Карпов поставил меня на матч с московским "Спартаком". Это был сезон 1957 года. С тех пор, по 67-й включительно, я играл за "Крылья Советов".

Пять лет он был их капитаном, в счастливом 64-м выводил команду на поле в Лужниках в полуфинале и финале Кубка СССР против московского и киевского "Динамо". В 65-м его пригласили в сборную страны, и он сыграл один тайм в товарищеском матче с югославами. Позже его неизменно включали в звездный состав "Крыльев", а "Московский комсомолец", опубликовавший рейтинг всех игроков "Крыльев" (до 66-го года включительно), назвал Федорова "эталоном куйбышевского футбола".

А между тем он никогда не был ни звездой, ни кумиром болельщиков - кумирами были Гулевский, Карпов, позже Г.Хусаинов, Борис и Анатолий Казаковы, Осянин. Федоров был для болельщиков загадкой, во всяком случае для многих из них. Он играл в футбол, который долго оставался загадкой. "Пока бразильцы не выиграли чемпионат мира, многие не понимали, во что я играл, - сказал он мне. - Надо было бегать, отнимать, "играть кость в кость". "Мы - крестьяне, наше дело - пахать", - это в "Крыльях" давно усвоили, им вбили это в голову, они выходили с такой установкой на поле.

Он не пахал - сеял: для Казакова, Коха, Осянина, Кикина, которые забивали. Потом, конечно, это поняли, но все же он долго, слишком долго оставался наедине со своим даром, с этим тайно пожиравшим его огнем, заложенным Богом. Муку непонимания тоже надо было вынести. В середине 60-х я писал о футболе в "Волжском комсомольце". Футбол считался любимой игрой масс, почти идеологией, и присматривал за ним идеологический отдел обкома партии.

Однажды меня вызвал зам.завотделом и среди прочего неодобрительно спросил о Федорове. "Почему вы все время о нем пишете, он же пешком ходит..." Я ответил что-то в том смысле, что "у него мяч бегает". Но скорость мышления тогда в расчет не принималась, спорить было бессмысленно. Трибуны все же относились к Федорову благосклоннее: даже когда игра у него не шла, его не освистывали. Возможно, они интуитивно ощущали исходившую от него энергию мысли, рождение процесса, который надо было еще разгадать.

Об этом удачно написал в некрологе Валерий Острый, хорошо знакомый и с Федоровым, и "Крыльями Советов", и с футболом. "Чем он выделялся на поле? И чем он, капитан "Крылышек", походил на знаменитого капитана "Спартака" Игоря Нетто? Занудством! Постоянным "напрягом" и себя, и своих напарников.

Жужжением! Это был комар-шатун, который от кромки своих ворот до штрафной чужих зудел и зудел над ухом своих товарищей: откройся, освободись, займи позицию и получи пас "на выход".

Он "выпестовывал" игру. Это его выражение. Уже после того, как он ушел из футбола (хотя совсем уйти из него он не мог никогда), он говорил мне: "Надо искать человека, который выпестовывает игру. Вот французы выбирали лучшего у себя из троих - Кона, Платини и Зидана. Все они играли под нападающими.

Он тоже играл "под нападающими", сегодня это устоявшееся амплуа в футболе, тогда малопонятная кому затея. Но кто-то все же понимал: недаром его приглашали все наши клубы, кроме трех - московского "Торпедо", тбилисского и киевского "Динамо" (у "Торпедо" на эту роль был великий Воронин, тбилисцы и киевляне хотели своих).

В тренерской его жизни был момент, когда все могло резко измениться и в его судьбе, и в судьбе "Крыльев". Вот как рассказывает об этом в книге "Крылья Советов" В.Чечурин:

"...Кажется, сам Господь вывел его в назначенный час на балкон и обратил внимание на пожилого, интеллигентного вида мужчину, очень похожего на отца. Мужчина стоял во дворе и мысленно высчитывал, в каком из подъездов находится нужная ему квартира. "А ведь он ко мне", - мелькнула у Федорова мысль, и в следующее мгновение начфин Куйбышевского металлургического завода им. Ленина В.К. Миткевич сделал шаг к его подъезду.

Это был чрезвычайный и полномочный посол всемогущего П.П. Мочалова, директора завода. "Павел Петрович предложил Федорову сначала должность начальника команды, а через два дня (после очередного домашнего поражения "Металлурга") назначил его по совместительству и старшим тренером.

- Вот тебе все полномочия, но в обмен на голову!

- Снимете с плеч, если вылетим?

- Это само собой! Но я о другом: чтобы думал о команде 24 часа в сутки. Нашему заводу высшая лига нужна!".

Он мог думать о футболе 25 часов в сутки, прихватывая из следующих. В 68-м "Металлург" в классе "А" закрепился, а в 69-м стоял на пороге высшей лиги.

Мы тогда близко сошлись с Аликом, я часто бывал на базе "Металлурга", на всех его домашних играх - это была веселая, на ходу, команда, много забивавшая, игравшая в футбол, прямо противоположной тому, который показывали "Крылья", стоявшие на грани вылета из лиги. Две команды в "большом футболе" городу, считали, не потянуть. "Наверху" появилась идея объединить "Металлург" с "Крыльями", началась подковерная борьба, за который Федоров наблюдал со стороны. До него доходили слова, сказанные Мочаловым: "Если этот молодой человек от меня уйдет, он многое потеряет".

Но тут нужна была фигура помощнее, чем Павел Петрович. Никто не поднялся. Самара потеряла "Металлург", "Крылья" принял В.Блинков, и они на долгие годы нырнули в самый низ российского футбола, Федоров, отказавшись от места второго тренера, уехал в Тольятти. Шанс был упущен.

Потом было всякое - города, команды, места в таблице... Последним - молдавский "Буджак", который он поднял в самый верх первенства. Потом распался СССР, "Бурджак", уже без него, выиграл Кубок Молдавии.

Пару лет назад я собирался делать на телевидении для А.Князева "Поворот судьбы" - о Федорове. Он идеально подходил для этой фирменной передачи - такого "поворота" не знал никто из ее героев, а сам Алик мог многое порассказать - в порыве откровенности он не пожалел бы и себя. Может, это тогда и остановило, странно он выглядел бы на фоне бывших и нынешних урок, и "новых русских", заполнивших передачу с их вымученной "драматичной" судьбой.

А его судьба в самом деле сделала крутой поворот, многие на нем тогда сломали голову.

- Что-то надо было делатьN говорил он мне. - Работа не светила. В футбол можно было попасть только через федерацию, а меня там не любили за характер, взятки я давать не умел. Пятьдесят шесть лет, жизнь кончилась...

Он хорошо помнит тот день - 14 января 93-го года, - когда впервые поехал "челноком" в Стамбул. У него была двухнедельная путевка в Турцию и 100 долларов с собой, смешные деньги для "бизнеса". Но с чего-то надо было начинать. Он был совсем чужим в этой компании, где все знали друг друга.

Приглашали выпить, он отказывался: "Извините, нельзя". Купил четыре кожаных куртки, какие-то платья... Похудел на шесть килокраммов - нервы, беготня, таможня, чужие люди, чужой язык...

Он прошел через это. У них с женой Таней сложился свой бизнес - небольшой, но достаточнй, чтобы чувствовать себя свободным. Я как-то спросил: "Тебе это нравится?" "Да, - ответил он. - Это очень большая игра. В футболе все от Бога, от природы. Здесь надо думать, считать, это захватывающая игра "на деньги".

- А если бы тебе предложили вдруг "Крылья"?

- Это не реально, конечно. Но я бы пошел. Только если полная самостоятельность. Я и раньше так работал, но тогда это списывали на характер. Я - человек независимый.

...Он до последних дней в детстве держал голубей, к которым его приучил дядя Юра, Юрий Яковлевич Аксинин, известный в свое время хав "Локомотива", партнер В.Карпова и Н.Зайцева. Однажды я взобрался с Аликом на голубятню "Вот это николаевские, - кивнул он. - Страшные индивидуалисты! Каждый голубь в небе сам по себе и никогда в стае.

Я понимающе кивнул. Он и теперь представляется мне одиноким голубем, уходящим в бездонное небо.

Геннадий КОСТИН.

  00:04 17.10