Все больше поводов вспоминать о Нюрнберге.

(Часть 1).

В пятнадцать лет она окончила среднюю школу с золотым, как тогда говорили, аттестатом. Учителя отмечали ее редкостные способности к языкам. И вот в двадцать лет Лиза, коренная москвичка, блестящая выпускница Института иностранных языков (красный диплом), командируется в Нюрнберг: принять участие в знаменитом судебном процессе над главными гитлеровскими преступниками. Легче понять, как требовалось знать язык, участвуя в этой работе, если иметь в виду - беспрецедентный процесс включал в себя много такого, что также испытывалось впервые в мировой практике. Новацией был и синхронный перевод речей - судей, прокуроров, защитников и подсудимых. При такой манере переводчики - это эхо выступающих, удивительное эхо, повторявшее только что сказанное, но уже на другом языке - английском, русском, французском или немецком.

С той послевоенной поры, вот уже более полувека, Елизавета Ефимовна ЩЕМЕЛЕВА-СТЕНИНА, доцент Московского государственного лингвистического университета, изучает эту заполнявшуюся у нее на глазах страницу мировой истории. Она единственный в России человек, удостоенный правительственной награды - Ордена Дружбы - за заслуги, как сказано в президентском указе, "в пропаганде итогов Нюрнбергского процесса".

Фамилии коррупционеров - Борман и Гиммлер.

- Современная жизнь, и зарубежная, и наша, дает как будто все больше поводов вспоминать о Нюрнберге. Фашисты укрепляют свои позиции во многих странах Запада, да и у нас дело уже не ограничивается маршами чернорубашечников, чья идеология не меньше, чем символика, смахивает на нацистскую. Все больше тех, кто, исповедуя теорию сильной руки, с явной симпатией поглядывает в германское прошлое, на саму фигуру Гитлера - дескать, у него не побалуешься...

- А между тем баловались, да еще как... Об этом открытым текстом говорил и писал Шпеер, видный архитектор, министр вооружения и боеприпасов в военном правительстве Гитлера, один из тех, кто состоял в его ближайшем окружении. Он был прекрасно информирован о нравах правящей верхушки. До войны эти нравы уже проявились. Но с началом военной кампании, казалось бы, пришло время одуматься. Тем более что Гитлер заявил, что отныне все в стране будет подчинено интересам фронта, интересам победы... Но что было на деле? Рейхслейтер Борман, начальник партийной канцелярии, секретарь Гитлера, первым добился от своего шефа разрешения строить за государственный счет фактически все, что ему лично потребуется. Рейхсфюрер СС Гиммлер, глава войск СС, тоже не терял даром военного времени - возвел для своей любовницы большой загородный дом. Нацистскому рейхслейтеру Лею, возглавлявшему Германский трудовой союз, и генерал-фельдмаршалу Кейтелю, начальнику штаба верховного командования вермахта, вдруг понадобились в разгар войны новые, куда более комфортабельные личные поезда. И они были сооружены. Да и сам Гитлер не чурался общей тенденции - распорядился превратить в роскошный дом для гостей запущенный замок недалеко от Зальцбурга. Стоит ли говорить, что всякий раз проявление крайней коррумпированности прикрывалось изощренными рассуждениями о том, что отцы нации не столько думают о себе, сколько об общем благе. Рекорд подобной заботы о подшефном народе установил рейхслейтер Лей. Он, так сказать, до победного конца и в час поражения - когда в Берлине уже чуть ли не слышались грозовые раскаты приближающегося штурма, - боролся за выделение государственных средств для завершения строительства свинарника в своем образцовом имении. Похоже, принцип был один: все, что нужно мне, нужно и Германии.

Нравы обыкновенных временщиков.

- Коррупция в высших эшелонах фашистской власти началась как-то уж слишком быстро - едва дорвались до власти, как стали ею злоупотреблять... Куда они так спешили? Ведь вроде бы создавали свой Третий рейх с расчетом на римское долголетие - на тысячу лет.

- Наркоманам власти неведомо чувство меры. Тем не менее мысль о Нюрнберге, то есть о грядущем возмездии, мелькала в головах многих из них... Шахт, президент рейхсбанка, экономический столп гитлеризма, до 1943 года министр без портфеля, оправданный Международным трибуналом, во время допроса специально остановился на таком распространенном среди партийного руководства явлении, как пьянство. Он считал это явление органически присущим нацистской идеологии. "С течением времени, - заявил Шахт, - я заметил, что большое число членов партии, которые попали в сети Гитлера и занимали более или менее руководящие должности, охватил страх перед возможными последствиями тех страшных дел, к которым привела их эта система. И пытаясь спасти себя от собственной совести, они прибегали к различным средствам, в том числе и к алкоголю. Алкоголизм был бегством от мыслей о своем будущем, от собственной совести".

Окружение диктатора.

- Но Гитлер, надо полагать, хорошо понимал, кем себя окружает, во что превращаются люди из его ближнего круга. Как же он терпел все это? Или ему и требовалось алчное, глубоко порочное окружение?

- Надо сказать, что лидеры Третьего рейха, заступая на высокие посты, давали торжественное обещание хранить верность фюреру и в хорошие, и в тяжелые времена, вплоть до последнего вздоха. И на заседаниях суда многие в своих публичных показаниях старались не нарушить эту клятву. Во многом потому, что просто боялись друг друга. Боялись даже на страшном для них суде Нюрнберга довериться своим так называемым единомышленникам. Другое дело в разговорах без лишних свидетелей. Так, генерал-полковник Йодль, на заседаниях трибунала незыблемо стоявший на том, что Германия начала войну против России исключительно для того, чтобы предупредить ее нападение, в беседе один на один с американским психиатром доктором Джильбертом вполне допускал, что фюрер начал поход на восток, так как желал победить Россию. "Но тогда мы ему верили, - говорил Йодль, - верили, что положение безнадежно и поэтому превентивный удар необходим..." Йодль относил себя к числу обманутых.

Раболепие под видом лояльности.

- Это была, насколько я знаю, весьма популярная среди высшего генералитета точка зрения: нам оставалось только выполнять, не могли же мы "выпрыгнуть из мундира".

- В Нюрнберге многие подсудимые объясняли свою верность Гитлеру исполнением долга, верностью клятве. Идентичность Гитлера с государством была настолько полной, что нельзя было выступить против одного, не затронув другого. Лояльность для многих была последним надежным фундаментом, на который опиралось уважение к себе.

- Безграничная лояльность лидеру, который ведет или уже привел страну к катастрофе... Что за этим?

- По высказанному на суде мнению Шираха, много лет возглавлявшего фашистские молодежные организации, а с 40-го года - гаулейтера и имперского наместника Вены, весь Третий рейх был основан больше на магнетизме Гитлера, чем на притягательной силе идеи. Надо сказать, что многие подсудимые восторженно отзывались о своем фюрере. Тут был не просто психологический феномен - восхвалять того, кто привел их всех на скамью подсудимых... Но это было, в сущности, в их интересах. Если Гитлер был необычайной личностью, обладавшей уникальным магнетизмом, то какой спрос с них за то, что они не смогли противостоять ему?

Главный обвинитель от США Роберт Джексон на перекрестном допросе Шахта, процитировал его речь по случаю дня рождения фюрера: "Безграничной страстью своего пылкого сердца и безошибочным инстинктом врожденного государственного деятеля Адольф Гитлер завоевал душу немецкого народа". Когда на допросе Шахт заговорил о том, что лично на него собачье раболепие перед Гитлером производило отталкивающее впечатление, Джексон напомнил ему о вышеупомянутом панегирике и спросил, как согласуется прежнее высказывание с нынешним. Шахт ответил не моргнув глазом: "Я не думаю, чтобы нашелся кто-нибудь другой, кто мог бы сказать в день рождения главы государства что-либо иное, чем сказал я".

Политики, как и женщины, могут полюбить негодяя?

- А если это любовь, если действительно многие считали своего фюрера сошедшим на землю божеством? Сказал же в Нюрнберге Гесс, заместитель Гитлера по руководству нацистской партией, как несказанно он счастлив, что "судьба даровала ему возможность работать многие годы под руководством величайшего сына его народа, который появляется раз в тысячу лет..." Женщины и последнего подлеца могут полюбить, а почему отказывать в этом политикам? Политиков, правда, трудно заподозрить в бескорыстии, в том, что они способны любить без взаимности.

- Не исключаю, что слова Гесса - из тех, о которых его предупреждал советский психиатр профессор Краснушкин, когда объяснял ошибочность избранного им способа защиты. Каждый подсудимый предпочитал свою тактику, чтобы не сказать о себе ничего лишнего. Гесс, как ему казалось, придумал самый надежный способ - он вообще ничего не говорил, с самого начала симулировал потерю памяти. К нему пригласили крупных психиатров из Англии, Франции, США и СССР. Гесс не отвечал ни на какие вопросы. Делал вид, что никого не узнает. Профессор Е. Краснушкин сказал ему: "Господин Гесс, вы сейчас молчите и симулируете ретроградную амнезию. Но ведь вы не больны. Молчать длительное время здоровый человек не может. Наступит момент, и вы обязательно заговорите. Тогда вас понесет уж так, что вы не сможете остановиться. Как специалист, я вам советую прекратить эти маневры". На следующий день в зале суда произошла сенсация. Молчавший до того времени Гесс попросил, чтобы ему дали микрофон. И сделал заявление: "С этого момента моя память находится в полном распоряжении суда".

- Беспредельно обманываться - может быть, в этом талант верноподданничества?

- Обратившись в своих мемуарах к вопросу о лояльности Гитлеру, Шпеер спрашивает себя: не являлась ли лояльность тем клочком, которым мы прикрывали нашу моральную слабость - нашу нерешительность, боязнь ответственности, трусость - словом, все то, что мы высокопарно выдавали за наш долг. "Слишком поздно я начинаю понимать, - писал он, - что существует только одна лояльность: лояльность, связанная с моралью".

Главное в профессии соратника.

- Думаю, подсудимые догадывались о том, что приговор суда не будет мягким. Не возникал ли у них соблазн, в попытках избежать высшей меры, имитировать раскаяние, а то и представить себя скрытыми оппозиционерами политики Гитлера? Ведь главное в профессии соратника, так сказать, вовремя сориентироваться...

- Шпеер писал в мемуарах, что в отличие от других приближенных его отношение к Гитлеру было скорее отношением архитектора к восхищенному строительному заказчику, чем отношением подчиненного к своему политическому вождю. Позднее раскаяние далеко не всегда представляется искренним, тем более в устах любимчика фюрера, удостоенного золотого партийного значка, назначенного им по сути архитектурным диктатором Германии, без приказа которого, якобы в целях сохранения единого германского стиля, не могло возводиться ни одно здание. Того, с чьим именем связано налаживание производства новых танков, наступление эры германского ракетостроения. Но Шпеер и на процессе довольно определенно отмежевался от своей близости к фюреру, заявил о готовности взять на себя часть ответственности за всемирную трагедию.

Геринг, перед тем как занять место на пульте для свидетелей, обещал Функу, Заукелю и другим принять их вину на себя и тем самым облегчить их положение. Но фактически он пункт за пунктом ограничивал сферу своей ответственности. Риббентроп и Кейтель еще более усилили впечатление бегства от ответственности. По поводу каждого документа, на котором имелась их подпись, они ссылались на приказ Гитлера. В связи с этим у Шпеера с языка сорвалось выражение, обошедшее всю мировую прессу: почтальоны с высокими окладами.

Возмездие застает врасплох вождей нацизма.

- А ведь кто-то по сей день думает о вождях нацизма как о фанатиках, одержимых вроде бы национальной идеей. Может, оно и к лучшему - обходиться без национальной идеи?.. Говорят, фанатики идеи не испытывают страха даже перед лицом смерти. А был ли ведом этот страх тем, кто загубил миллионы душ? Как встретили они приговоры?

- По-разному. После объявления приговоров с каждым из подсудимых беседовал судебный психиатр доктор Джильберт. Вернувшийся в свою камеру из зала суда рейхсмаршал Геринг (53 года) упал на свою койку, руки дрожали. Попросил доктора оставить его одного. Несколько придя в себя, бывший наци номер два сказал, что ожидал, конечно, смертного приговора и рад, что его не приговорили к пожизненному заключению. Поскольку приговоренные к пожизненному заключению никогда не станут мучениками... Но его голос, в котором уже не слышалось ни самоуверенности, ни хвастовства, обычных для Геринга, убеждал, что вряд ли это было пределом мечтаний заносчивого фашиста - быть занесенным после смерти в разряд мучеников.

Гесс (52 года) при встрече с психиатром нервно рассмеялся и заявил, что не слушал "текст приговора". И потому не знает, какова мера наказания. Лицо Риббентропа (53 года), министра иностранных дел, выражало ужас, он нервно ходил по камере и шептал: "Смерть! Смерть! Теперь я не смогу больше писать свои прекрасные мемуары!" Ужас выражало и лицо Кейтеля (64 года). Хриплым голосом он произнес: "Смерть через повешение! Я думал, что меня это минует... Если бы вы меня могли посещать в эти последние дни!" Имперский министр оккупированных восточных областей Розенберг (53 года), надевая свою тюремную одежду, проговорил с дикой озлобленностью: "Через повешение! Через повешение! Вы ведь этого хотели, не так ли?" Схожей была реакция и у Штрейхера, редактора ультраантисемитской газеты "Штюрмер". Он сделал попытку саркастически улыбнуться: "Конечно, к смертной казни... Именно то, что я и ожидал. Вы все, наверное, об этом уже знали в течение всего процесса". Генерал-лейтенант СС Зейсс-Инкварт (64 года), также приговоренный к смерти, поинтересовался только одним - будут ли подсудимым и дальше давать табак. И извинился за то, что в такой момент задает тривиальный вопрос. Шпеер (41 год), осужденный к 20 годам, нервно рассмеялся: "Двадцать лет, это достаточно справедливо. Я говорил, что приговоры должны быть суровыми. Было бы смешно, если бы я стал жаловаться на наказание. И я рад, что оправдали Фриче..." Фриче (46 лет) был одним из трех оправданных. Двое других - Шахт (59 лет) и фон Папен (67 лет). Заместитель Геббельса, министра пропаганды, Фриче, войдя в камеру, полностью потерял самообладание. Он шептал доктору Джильберту: "Это что-то невероятное! Вот так сразу оказаться на свободе!" Фон Папен, рейхсканцлер в 1932 году, затем вице-канцлер в довоенном правительстве Гитлера так сформулировал переполнявшее его ликование: "Я надеялся на это, но не ожидал". На радостях он просил передать оставшийся у него от обеда апельсин фон Нейрату (73 года). Фриче презентовал свой апельсин фон Шираху (39 лет), а оправданный Шахт съел свой апельсин сам.

- Судя по всему, фашистские главари ожидали от "благодарного человечества" иной реакции на их деяния... Тезис о неотвратимости наказания чаще имеет свои должностные пределы. Возможно, и это - обретение спасительного убежища от справедливости - одна из причин неумеренного властолюбия, безграничного карьеризма многих. Но неужели никто из фашистской верхушки и после того, как им открылась вся необъятная панорама фашистских зверств, не ощутил того, в чем соучаствовал?

  00:04 18.11