Полотно без рамы.

Приношение Иосифу Бродскому.

В ОДНОЙ из графических шуток Морица Эшера проворная ящерица совершает цикл своих странных превращений. Вот она еще вся рисованная, неотделимая от плоскости листа, вот голова и лапы исполняются животворящего объема, вот почуяла на плечах еще не появившиеся крылья, наконец - вся ожила, и дальше, по кругу, обратно вливается в ватманский лист, без остатка уплощается перед повторным циклом.

Листая новый фотоальбом Марианны Волковой, вспоминаешь эту эшеровскую метаморфозу, метафору жизни. Альбом называется "Портрет поэта. Иосиф Бродский. 1978 - 1996".

230 нью-йоркских фотографий Бродского. Один объект, один объектив. В истории русской культуры подобное событие - первое.

Следить за мимикой великого человека есть наука самая занимательная. Как на работу (впрочем, без всяких "как"), Волкова 18 лет подряд ходила по пятам за Бродским, запечатлевая все метаморфозы своей модели. Он - вечно ускользающий объект, живущий сам по себе. Она - его фотобиограф. "Иметь дело с Иосифом, - говорит Волкова, - было мучительно трудно. А уж тем более - фотографировать".

Собственно говоря, в этой новинке не так уж много полностью нового. После эмигрантов и российские читатели 90-х успели привыкнуть к фотографиям заокеанского классика. Еще обширнее читательской - зрительская аудитория. Все телевизионные каналы время от времени показывают фильмы с Бродским и "не только Бродским". Однако альбом, выпущенный по инициативе Галины Соколовской в нью-йоркском магазине "Рашн Хауз", претендует на другое.

Это своего рода антология материалов о последних двух десятках лет, прожитых поэтом в Нью-Йорке. Литературная и фотографическая части, сосуществующие в книге равноправно, могли бы увидеть свет и порознь - обе по-своему увлекательны, но обе от соседства выиграли.

"Портрет поэта" открывается предисловием Льва Лосева "Отпечатки света" - о "фотографической образности" у Бродского, о фоторемесле отца, о том, что герой альбома - "и сам фотограф".

Семь этюдов Александра Гениса сопровождают семь разделов альбома: "44 Мортон", "Учитель поэзии", "Лицо", "Диалог", "Русский Дом, Нью-Йорк, 21 апреля 1992 года", "Последние годы", "Проводы".

Объективу Марианны Волковой принадлежат давно уже классические подборки: "Иосиф Бродский в Нью-Йорке", "Не только Бродский", "Юрий Любимов в Америке", "Там жили поэты". Каждая из этих книг - литературно-фотографическое издание, где сопровождающий текст дополняет, комментирует, оттеняет портретный снимок. Соавторы Марианны - ее муж музыковед Соломон Волков и писатель Сергей Довлатов - делают книгу совместную. Работа портретиста, блестящая в Марианнином случае сама по себе, резко выигрывает от соседства с литературой.

В "Портрете поэта" фотомастерица отважно взялась показать профессию своего героя. Добро бы герой тачал, сверлил, управлял. Ремесло Бродского - думать. В послесловии (с более чем литературным заглавием "Мой Бродский") Волкова пишет:

"Моя любимая серия снимков Бродского сделана во время его выступления в "Russian House", русском книжном магазине в центре Нью-Йорка. Читал он тогда три с половиной часа без перерыва, ни разу не присев. В России, к великой печали, никогда уж не узнают, что это такое - вечер стихов Бродского в авторском исполнении. Вот почему я считаю этот цикл портретов уникальным. Он запечатлел развитие мистерии от начала до конца. То, что Бродский, читая свои стихи, превращался в шамана, является ныне фактом общеизвестным. Моя серия вскрывает механизм этого шаманизма, потому что видно, как именно человек работает: осматривается, разогревается, раскручивается, втягивается сам - и втягивает других в мощную воронку своего вдохновения, покрывается постепенно потом, отчаивается и воспаряет".

Марианна Волкова влюблена в эту голову, в этот взгляд, в мысль и мимику. Однако не по принципу "от удачного кадра к великолепному" построен этот альбом, хотя кадры именно таковы. Не в желании явить одни только ракурсы обложечного качества, хотя их пруд пруди.

Важно отсутствие рамок, полей, границ. Края фотографии перетекают в пальцы читателя, вы не страницы листаете, а сдвигаете портьеры времен.

Смелость Волковой - в допущении того, что принято считать браком: вот Бродский моргнул, вот рассеян, но не поэтично, а очень бытово, вот опять моргнул и опять, вот завидел кого-то в толпе. Он как будто движется, но впечатление это ложно. Прав Генис: "Даже составленные вплотную снимки передают не движение, а череду состояний, прореженных пустотой, как колонны в портике".

С большой эмоциональной силой Волкова составляет последний раздел альбома - отпевание. Здесь Бродского нет. Крупные черты горя. Явственно слышен орган. Сильнейшее впечатление.

Один только кадр в книге не похож на все остальные. Самый первый, на титульном развороте. Словно другого фотомастера. И хотя в середине фотоальбома он повторен, отличие разительно. Это единственный портрет, заключенный в рамку. При всей своей эффектности, он противоречит концепции книги, утверждающей: полотно жизни не делится, поэт и тунеядец едины. Обрамленный Бродский - это кадр, необрамленный - это миг жизни.

ИВАН ТОЛСТОЙ.

  00:04 29.01