Бегство от родных осин.

Гримаса истории: русский сепаратизм в России.

В предыдущих номерах "ОГ" были интересные публикации о сепаратистских настроениях в Калининградской области. Калининградцы, постепенно окружаемые единым европейским пространством, тоже хотят в Европу, и многие готовы заплатить за сближение с нею ослаблением связей с Россией, если не просто отделением от "материнского корня".

Калининградский "сепаратизм" - абсолютно иного порядка, чем разные сепаратистские движения нерусских национальностей, с которыми мы уже сталкивались и будем сталкиваться в дальнейшем. Чеченский или татарский сепаратизм - явления "нормальные", аналоги которым можно встретить где угодно - практически везде, где есть компактно проживающие на своих исторических землях меньшинства. Калининградский же - нечто совсем другое. Это не только не сепаратизм этнического меньшинства, но и не сепаратизм, основывающийся на субэтнических культурных различиях типа известных в русской истории сибирского или донского. Никакого калининградского субэтноса, этнической группы, которая теоретически может развиваться в нацию, нет. Калининградцы - обычные русские советские люди, приехавшие сюда из разных концов России относительно недавно, их культура - усредненная русская советская культура. Такой не этнический и не субэтнический сепаратизм, проистекающий не из преданности своему народу или этнической группе, а скорее от отсутствия такой преданности, - явление очень редкое, и я даже не знаю его подобий за пределами России. Между тем в современной России аналоги ему есть, и их не так мало.

Мы уже несколько раз сталкивались за последние 10 - 12 лет с более или менее серьезными и массовыми стремлениями русских территориальных групп "уйти из России" даже тогда, когда этот уход означает превращение в национальное меньшинство, нелюбимое и неполноправное. Первым ярким проявлением этого было голосование русских на разных референдумах о независимости в 1990 - 91 годах. Может быть, не все русские в Прибалтике понимали, что в независимых Эстонии и Латвии они окажутся без гражданства. Но то, что они - нелюбимое меньшинство, что коренные народы мечтают от них избавиться, что в независимой Балтии их связи с Россией будут крайне затруднены, они безусловно знали и понимали. И при этом не менее 25% русских голосовали за независимость - то есть предпочли положение граждан второго сорта или даже "неграждан" в Европе положению "полноправных граждан" в России или в общесоюзном государстве вместе с Россией.

Кроме литовского, латышского и эстонского, в Прибалтике был и вполне русский сепаратизм. Многие, видимо, еще помнят причудливые сообщения о том, как жители российского Ивангорода собирали подписи под петицией о передаче их Эстонии, что такие же подписи о передаче Японии собирали жители Курил. В Карелии, где карелов - небольшое меньшинство, русские мечтают о "еврорегионе", тоже - полуотделенном от России и связанном с Финляндией. Теперь - Калининград, в котором многие готовы интегрироваться в Европу без России.

Что это значит? Совершенно ясно, что каждый раз стремление покинуть Россию связано с материальными стимулами. Это - нечто вроде эмиграции в более богатые страны вместе с территорией и всеми соседями. Менее хлопотно и менее страшно. Однако русские все же - не самая "материалистическая" нация на свете, и мотивации русских стремлений отделиться от России менее корыстны и более сложны. Дело не в бедности, дело в ощущении бессилия и безнадежности. Ощущении своего общества как независящего от тебя, тебе враждебного и главное - не поддающегося исправлению. Это ощущение стало нарастать по мере того, как западные общества демократизировались, а Россия продолжала оставаться самодержавным монолитом. Создатель образа Смердякова, жалеющего, что умные французы не завоевали Россию, не мог выдумать его "из головы" - где-то Достоевский слышал такие жалобы, которых по отношению к своей стране не слышал ни один европейский писатель.

При советской власти, особенно на первых порах, чувство бессилия человека перед обществом и общества перед властью, а соответственно, нашей социальной и культурной "ненормальности" и "безнадежности" компенсировалось революционной идеологией, ощущением мощи и блеска государства. Это было похоже на то, как слуга гордится богатством и могуществом своего господина. Но сейчас эти компенсаторные факторы исчезли. Вместе с тем власть все равно не стала реально исходящей от народа и зависимой от него. Все важное, что произошло за последние 10 лет, - и распад СССР, и превращение России в "независимую державу", и приватизация, и избрание Путина, - совершалось фактически без какого-либо народного участия.

Чувство бессилия и безнадежности после падения советской власти могло даже усилиться, ибо стало ясно, что дело не в режиме, не в коммунизме, а в чем-то более глубоком - в том, что определяет одинаковую безответственность перед народом разных сменявших друг друга и идеологически противоположных режимов, - в самом нашем национальном организме. Если бы калининградцы считали, что их беды, допустим, от плохой политики Путина, и надо, объединившись со всеми его противниками, убрать его и сделать президентом, скажем, Зюганова, у них не было бы чувства беспомощности и искушений покинуть эту страну. Но в том-то и дело, что они чувствуют, что ничего не могут, что президенты, режимы, идеологии у нас меняются так, что народ никто и не спрашивает и любая власть оказывается независимой от него и безразличной к нему.

На поверхности у нас - скорее национализм и шовинизм. Но все столь популярные у нас утверждения о нашей "особой цивилизации" и особом пути развития имеют оборотную сторону. Ведь принципиальная особость легко может восприниматься как принципиальная безнадежность. "Русские сепаратисты" как бы согласны с тем, что Россия - особая страна, с особым путем развития, но именно поэтому подумывают от нее избавиться.

Конечно, к такому сепаратизму можно относиться с иронией. Ведь совершенно очевидно, что никогда калининградцы не будут бороться за независимость Калининграда от России, как борются чеченцы за свободу Чечни. Но это симптом глубокой национальной болезни, все растущей "хрупкости" российского организма. За суверенитет Калининградской области никто бороться не будет, но в ситуации какого-то большого кризиса может оказаться, что у российского государства будет так же мало защитников, как мало их оказалось у СССР.

Остановить рост таких настроений, естественно, не может никакая централизация. Она может, напротив, только его ускорить. Его может остановить только серия реальных демократических преобразований (начиная с выборов верховной власти), которые дадут русским людям ощущение того, что их страна действительно принадлежит им. Но если эти преобразования запоздают, наша "хрупкость" может достигнуть таких размеров, что это лекарство уже не поможет. Для чего калининградцам мучиться, бороться за какую-то общероссийскую программу и какого-то кандидата, который может оказаться и не таким уж хорошим правителем, когда можно просто воспользоваться суматохой и улизнуть в Европу?

С точки зрения мировой истории, в общем безразлично, как будут развиваться отдельные "куски" России - вместе или порознь, и как Россия будет интегрироваться в большой мир - "целиком" или отдельными регионами, оказывающимися под покровительством более развитых соседей. Но на протяжении веков в Россию было вложено так много сил, что ее распад - все-таки обидная перспектива.

ДМИТРИЙ ФУРМАН.

  00:04 08.05