Не пей текилу - писателем будешь, или О том, как известному киноведу удалось избежать рабства.

В конце прошлого февраля самарский бомонд энергично обсуждал подозрительную историю. Говорили, будто бы Валерий Вениаминович Бондаренко (киновед) и Елена Викторовна Хегай (гендиректор радио "Ностальжи") заключили пари, в результате которого должна была появиться или не появиться некая книга. В самарском издательстве "Бахрах" уверяют: книга появится. В самое ближайшее время. Выяснив, что г-н Бондаренко не только один из спорщиков, но и автор странно рождающегося произведения, мы пригласили его в редакцию и предложили отчитаться. Киноведу внимала С.Внукова.

- Вы, Валерий Вениаминович, автор книги, Хегай - финансирует ее издание. Пари меж вами - это новая форма работы писателя со спонсорами?

- Да я, Светлана Борисовна, и сам еще до конца не понял, что это такое.

- Ну поведуйте хотя бы об обстоятельствах.

- С обстоятельствами-то как раз все очень просто. Мы поехали навестить одного нашего общего друга в деревню Муранку, что под Сызранью. Гену Рябушева. Путь, он весь в книжке, кстати, описан.

- Тоже эстет, этот Гена Рябушев?

- Да, он эстет особенный такой. А вообще, он - все. О некоторых людях проще говорить "он все". Ну так вот, приехали. Был снегопад, мы замерзли и решили выпить текилы. Выпили, посидели и как-то незаметно к утру, как это обычно бывает, обнаружили себя в стадии такой дружеской полемики. "Никто, - утверждали Лена и Гена, - не сможет говорить 48 часов подряд...

- ...на заданную тему?

- Осмысленно, и чтоб потом, если б люди с этим где-нибудь познакомились, им было бы интересно. "Да легко, - возражал я. - Надо просто по нескольку минут в час давать голосовым связкам отдыхать". А они мне - ерунда, и меньше всего способен к этому как раз ты.

В общем начали меня разводить, что называется, "на слабо". Уже много лет я считаю, что не развожусь. Вот на эти вот все вещи - а тебе столько не выпить, а вот тебе эту женщину не иметь... Я не развожусь. А тут вдруг... Во всем виню Мексику, мексиканскую культуру и кактусовую водку. Потому что не успел я глазом моргнуть, как мы, решив идти к нотариусу, взялись подписывать какие-то бумаги.

- Насколько я осведомлена, пари заключалось в следующем: если 48 часов состоятся, книга будет профинансирована, а если не состоятся - "Ностальжи" возьмет вас в рабство, и вы в течение года задаром станете вести на радио передачи.

- Она мечтает об этом, Света. Что касается Хегай, она всю жизнь видит меня своим рабом. Получить Бондаренко в качестве бесплатного наемного работника, чтоб он годами бы на галерах радиостанции мучился бы - это ее мечта.

Ну, дурь, в общем, абсолютная, хотя с другой стороны...

Вот это представление о том, что все, что имеет отношение к культуре и искусству, дело какое-то очень трудное, меня всегда раздражало.

- Вы про пот?

- Я не про муки творчества - это все индивидуально. Я про то, что совсем не обязательно долго и нудно ходить по инстанции, страдальчески сквозь слезы добиваясь инвестиций.

- Не у каждого в приятелях Лена Хегай. Итак, вы подписали бумаги...

- ...назначили время, и я побежал за Катей Спиваковской (обозреватель. - С.В.): мы решили, что это будет как бы такое интервью... Даже можно сказать - радио. Я тогда, кстати, подарил Лене новую концепцию радио "Ностальжи", которая заключается в том, что когда два или несколько интересных людей собираются (где бы они не собрались) и начинают интересно разговаривать, то это уже радио. Вот у нас сейчас с вами радио.

- Ну и продолжим передачу. Итак, в начале марта мужчина и две женщины (одна из них с секундомером)...

- Прямо страшно сказать - восьмого марта. Вместо того, чтобы принятым образом отмечать праздник, мы сняли комнату в профилактории, и на двое суток выпали из жизни. Жалели все. Лена жалела потому, что она обрекла себя не спать двое суток. Я потому, что вообще ввязался в это. Катя... А знаете, почему я пошел именно к Кате? Она может вообще ничего не говорить. Довольно ее взгляда, чтобы тебя, что называется, понесло. В каком-то смысле Катя - муза. Далеко не все люди обладают этим свойством, к сожалению.

- А может, к радости? Да здравствует разнообразие биологических видов - гарант сохранения тайн и тишины. Но вы мне скажите - действительно был секундомер?

- Часы... Нет, на самом деле никакого особенного насилия: можно было попить кофе, выкурить сигарету. То есть это не было марафоном из "Загнанных лошадей пристреливают".

- Паузы были, но и чистого разговора было на 48 часов?

- Соответственно в книжке 48 глав: весь этот поток сознания надо было ведь каким-то образом структурировать.

- Все-таки поток сознания?

- Ну конечно же я подумал, о чем буду говорить. Мне хотелось по-новому взглянуть на ту ситуацию, в которой мы живем. Я прежде всего имею в виду людей творческих профессий. Я в основном с ними общаюсь, и смешно бы было, если бы я о сталеварах стал говорить. Я знаю студенческий мир, я знаю людей, которые занимаются культурой, и приблизительно представляю, чем является наш город в этом смысле.

- А вот это дерзкое заявление, сделанное вами в передней одной нашей общей знакомой - задача книжки переиначить менталитет.

- Всего лишь разбудить. И я не думаю, что это плохо. Мне, например, всегда виделась какая-то бесконечная глупость властей самарских и культурных жителей Самары в том, что здесь уже давно никто не занимается мифом города.

- А прежде занимались?

- Ну все-таки. Я вот был на вечере памяти Бориса Свойского, пересмотрел его фильмы и понял, чем занимался Свойский помимо всего прочего. Это был человек, который занимался мифологией Самары. Мифологией ее двориков, самарского характера. И создал, между прочим, грандиозную вещь.

- А так ли уж это насущно - миф?

- А мы просто видим, что одни события в этом месте происходят, другие не происходят, но, не чувствуя пространства, не можем ответить - почему.

А если мы ответим на этот вопрос, то станет понятно, чем здесь надо заниматься при определенных условиях, а чем не надо вовсе, потому что бесполезно. Книжкой я хотел бы и это разбудить тоже.

- Желание определить, что такое Самара. А что такое Самара?

- Для меня Самара - это город-фантом. Миражный город. Здесь существуют совершенно миражные явления. Например, Самарское метро.

- Оно есть, но это все равно, что его нету?

- Или бункер Сталина, куда водят экскурсантов. Это парадокс. Музей человека, который здесь никогда не был. Музей того, чего не было. У меня есть проект, концептуальный такой. Я хотел бы построить в Самаре музей Рузвельта.

- А почему бы нет. Если есть бункер Сталина, в котором Сталин никогда не был, почему бы в самом деле не сделать музей Рузвельта и водить туда тех же иностранцев.

- И говорить им - вот это комната могла бы служить Рузвельту кабинетом.

Сделать дом-музей Пушкина: вот на этой кровати мог бы спать Пушкин.

- Ну тут вы не будете оригинальным. Красноярцы к очередному районному юбилею сделали предположение, что А.С. Пушкин, вояжжируя в поисках подробностей пугачевского бунта, мог бы проезжать по землям, отошедшим в конце концов району, и увековечили эту свою гипотезу "шершавым языком плаката", установив оный на главной улице.

- Видите - опоздал. Ну а что касается Самары... Мне нравится этот город, но по своему какому-то внутреннему характеру это все-таки не очень город культуры. Купеческий все-таки город. Заставы, таможни, перевалочный пункт. Вот я смотрю, как здесь люди живут...

- И как, интересно?

- Люди живут, грубо говоря, так. Есть лето, когда есть Волга, когда есть Жигулевские горы, когда есть все эти наши леса. Есть зима, когда все просто ждут лета со всем этим. Внутренне, по темпоритмике здесь, в Самаре, так живут - ожиданием лета. И для меня Самара - это несостоявшийся (а может, он состоится когда-нибудь) туристический центр. Чем хорошо заниматься в Самаре на мой взгляд? В Самаре очень хорошо заниматься взаимоотношениями с пространством. Здесь хорошо гулять, сидеть и любоваться закатом. Недаром у нас главное культурное явление - это набережная. Это курортное место. И будь здесь какие-нибудь ихние буржуи, они б давно понастроили отелей и привозили людей со всего мира. А в остальном... Существует такое понятие в спорте - крепкий середнячок. Самара в смысле культуры - крепкий середнячок.

У нас есть амбиции, ну как бы они не оправданы ничем особенно. Хотя и здесь, конечно, есть уникальные, очень талантливые люди - не стоит село без праведника.

- Положим, разбудите вы этим своим "колоколом" каких-нибудь наших "декабристов", воспрянут и разберутся с мифом нашего городка. Но глав-то в книжке - 48.

- Есть масса поводов для печали. Вот, например, среда, в которой я живу, она умирает. И мне это обидно, поскольку и я в какой-то степени приложил руку к тому, чтобы она была. Книжка такая есть - "Факультет ненужных вещей". И вот я понимаю, что все, что мне дорого, становится ненужными вещами, а я продолжаю верить в то, что это нужно. Студентами мы читали у буржуев про одномерного человека и думали: вот ведь какие эти буржуи странные - что может быть одномернее человека, живущего при, так называемом, коммунизме.

А сейчас мы на полном ходу въезжаем в это массовое общество и, в общем -то, толком не знаем, как в нем жить. Потому что у западной цивилизации есть все-таки опыт ХХ века, а у нас... Я включаю телевизор и вижу интервью с Гарии Каспаровым. Он говорит очень интересно, и вдруг посреди передачи я себя спрашиваю, а вот мог бы ты увидеть Гарри Каспарова по нашему телевидению, например, в семь часов вечера или в восемь часов вечера, и понимаю, что нет. Человек умнейший, один из лучших интеллектов мира, а дети уже спят. А важно, чтобы они увидели, и кто-то, может быть, скажет: "Мама, купи мне шахматную доску", и на одного мальчика из тех, что грабят квартиры, будет меньше. Может быть.

С Мишей Купербергом мы как-то это все обсуждали и пришли к выводу: если бы сейчас жив был Андрей Арсентьевич Тарковский и снял бы, как он мечтал, "Гамлета" по Шекспиру или "Идиота" по Достоевскому - мы не увидели бы Андрея Арсентьевича Тарковского в нашем телевизионном эфире. В "Ракурсе" показали бы один раз его фильм, и на этом бы все кончилось - такие люди как Тарковский, они не нужны массовому обществу. Мы ничего этого по определению не можем в нынешнем нашем телевизоре увидеть. Ну разве что ночью.

Ночь у людей ассоциируется с разбойничьим промыслом и с нечистой силой. Нечистая сила приходит по ночам. Вот все деятели культуры, они сейчас в резервации такой ночной. То есть для общества они разбойники и нечистая сила.

- А возможен ли иной расклад? Если "высокое" широким потоком хлынет в массы, рядами и колоннами пойдет в народ, останется ли высоким? Возможно ли в принципе, чтобы каждая кухарка тащилась по Губайдуллиной (композитор, - авт.)? Может, то что происходит это нормально?

- Может быть, и нормально, но мне лично не нравится.

- Но возможно ли все обставить по-другому?

- Вот тут-то как раз мы и упираемся в то, про что, собственно, книга. Если подключиться к НТВ плюс, то можно обнаружить бесконечное количество каналов оперных, живописи, авторского кино. Они все платные, но на Западе есть люди, которые платят за это деньги и это смотрят. Получается - да, у всего там своя ниша, но у культуры есть авторитет. Когда в Metropolitan идет какой-то спектакль - это событие. И я думаю, что и нам уже пора думать о создании такого параллельного мира.

- Нам, это кому?

- Нам, это людям, для которых гуманитарные ценности не пустой звук.

- Власть?

- Ни в коем случае. Я вообще считаю, что о власти в этом случае мы должны забыть. Забыть про то, что она существует. Когда мы апеллируем к власти, то мы ставим себя в заведомо проигрышное положение. Люди во власти - это люди, которые в искусстве и культуре ничего не понимают. Это некомпетентные в этой области люди. Они компетентны, возможно, как менеджеры, как политики, но если человек во власти понимает драматургию лучше, чем режиссер, это нонсенс. И когда власть начинает, оценивая, размышлять, давать деньги или не давать под тот или иной культпроект, это тоже нонсенс. Есть профессионалы. Мне вообще бы хотелось видеть общество профессионалов. Я не говорю, что профессионал от искусства не может озадачиться получить от власти субсидирование, но он должен строить с ней диалог иначе, чем это у нас принято. И вот тут мы приходим к пониманию того, насколько утрачено чувство собственного достоинства у людей, которые живут в пространстве гуманитарных ценностей, занимаются искусством, культурой. Это то, что я определяю, как сиротская позиция. Мы так долго жили в ситуации унижения...

- ...что уже как бы срослись.

- "Весь мир голодных и рабов", - мы слишком в эту фразу поверили и стали голодными и рабами.

Ситуация, как мне кажется, просто абсурдная. То есть я все время ловлю нас всех на том, что мы как бы уговариваем людей, что Пушкин - хороший поэт, а Эйнштейн - хороший физик. Чего уговариваем?! Да пусть они сначала чего-нибудь сами создадут. Есть вещи, которые существуют вне зависимости от того, кто и как к ним относится.

И если мы с этим работаем и имеем с этим связи внутренние, позиция сироты, она неуместна совершенно.

- "Сядь гордая женщина, сами принесут на блюдечке с голубой каемочкой"?

- Да, но... нет. Интеллигенция должна совершать еще и поступки. Писать, например, книги за 48 часов.

Или вот мы с вами разговариваем, и период моих разговоров со СМИ на эту тему, он только начинается. И наверняка кто-то упрекнет в суете: "48 часов" Бондаренко - не "Фауст" Гете. Но я готов не обращать внимание и продолжать делать свое дело потому, что мне это важно. Потому что... Потому что я это люблю.

Это страшные, закодированные, почти запрещенные слова. Сегодня принята безличная интонация. Никто никогда не скажет - "Я это делаю потому, что люблю". В массовом обществе человек, признающийся - "люблю", выделяется из толпы. Между ним с его любовью и толпой возникает дистанция.

- Вот вы все время твердите "массовое общество". А это как?

- Мир довольно жестко делится на манипуляторов и зомби. И третья категория - те, кто в стороне, наблюдатели этого процесса. Масс-медиа создали абсолютно тоталитарный мир, и Запад имеет, и уже мы имеем целое поколение, целиком сделанное телевизором. Это поколение, абсолютно разделяющие телевизионные ценности, эстетику, идеалы.

- А я вот оглядываюсь окрест и вижу людей. Очень разных, конечно, но людей. И прежде видела, что бы ни говорили о массах.

- Я не говорю о том, что в каждом человеке нет человека с его бесконечным богатством. Я говорю о том, что есть люди, которых можно сделать удобными для манипуляции. Люди с несколькими кнопками, на которые можно нажимать, и они сразу будут нужным образом отзываться. И масс-медиа формируют такого человека. Но это не значит, что в этом человеке нет всего остального. Он просто привыкает к себе плоскому, маленькому. Вот это страшная вещь - привыкнуть к себе маленькому. Я много таких знаю.

- Но разве мало в "Ракурс" ходят?

- "Ракурс" - это другое. "Ракурс" - это и есть такая попытка создать некую параллельную жизнь.

- А Самарская гуманитарная академия, где вы преподаете кинокритику? Индивидуальности - сплошь.

- Индивидуальности, но... Меня не устраивает, как преподавателя, который какую-то ответственность несет за них, меня не устраивает эмоциональный фон, в котором они существуют. Чем несчастнее человек, тем легче им манипулировать.

- А они несчастны?

- А как они могут быть счастливы, если стоят на той же позиции сиротства? С одной стороны они пришли сюда этим заниматься, потому что так Бог распорядился, выдав эти способности. С другой стороны - они же видят, что филолог - это не тот, кто рассекает на джипе. Поэтому мне все это еще важно. Книжка, преподавательская деятельность, мои передачи, "Ракурс" - это все для меня одно целое. Для меня очень важно перестроить этот вот стереотип сиротства. Потому что стоит его только перестроить, даже чуть-чуть, и человек начинает вести себя иначе. Общество говорит им - "вы бедные и несчастные люди". Они должны понять, что это гипноз. И осознать, что они пришли заниматься роскошью.

Роскошью пришли заниматься. В то самое время, когда все другие бегают в поисках куска хлеба, работая с 9 утра до 9 вечера, живут тяжелейшей жизнью, они занимаются роскошью. Вот если это осознать, тогда все становится прозрачно понятным. Либо ты занимаешься роскошью, но одновременно находишь способ применения своим способностям для того, чтобы зарабатывать деньги.

- Что вы и демонстрируете, Валерий Вениаминович.

- Стараюсь. Либо ты говоришь - мне довольно того, что у меня есть.

- Выбор неширок.

- Но ты делаешь сам этот выбор. Осознанно. И тогда ты не жертва обстоятельств - ты человек, вступившей в диалог с миром и понимающий, до какой степени ты при любом из двух раскладов богат.

А действие человека с позиции богатства и действие человека с позиции сироты - это два совершенно разных действия. Я вот программу придумал - в эфире "Ностальжи" мы обсуждаем фильм, который показываем в "Ракурсе". Я знал, что передача вызывет раздражение. Но я ее запустил, потому что как человек, осознающий степень своего богатства, уверен, что имею на это право.

- Что ж тут может раздражать?

- Фильм в Доме актера (зал там на 300 мест) за 2 сеанса смотрят 600 человек. Звонят люди и возмущаются: что, для каких-то шестисот человек - целую передачу?! Молодые люди звонят, они не понимают, как это для 600 человек можно делать передачу. Их это раздражает. Потому что совсем другая система ценностей культивируется. Система ценностей для масс. Для народа.

Но это обман чистой воды. Приезжал Александр Зельдович сюда (режиссер, снявший по Владимиру Сорокину "Москву", по-моему очень интересный фильм), рассказывал. Приходит он к продюссеру с идеей, а тот ему - такое кино народ смотреть не будет. На что Зельдович отвечает: "Ты-то что про народ знаешь?

Ты, за пределы Садового кольца не выезжающий?" Вот в этом еще проблема. Две России у нас: одна до Садового кольца Москвы и вся остальная. С Сибирью, Поволжьем, Средней полосой, Дальним Востоком и Севером. И люди, которые существуют в пределах Садового кольца, уверяют, что они знают, что надо России.

У нас в Самаре тоже такое есть. И все вот эти горькие вопросы, почему власть не поддерживает, они наивны. Она не умеет это поддерживать. Она не способна об этом думать. Вот я еду по городу и вижу странную картину - улицы Челюскинцев и Осипенко - в огнях. Светло в городе. Обычно же темень.

И тут вспоминаю: до выборов - три дня. И вот в этот момент в душе нормального человека рождается абсолютно отчетливое презрение. Вот к этому лакейству, к этому способу так жить, так относиться к людям. Не может нормальный человек уважать такую власть, противно. Но именно такие и формируют спрос. Под свою систему ценностей. Я тогда задаю вопрос: а что мы - люди параллельного мира - мы что - не можем формировать спрос под ту систему ценностей, которая нам симпатична?

- Можем!

- Что, мы не можем набраться смелости и сказать - я этим занимаюсь потому, что я это люблю?

- Можем!

- И пусть это услышат. И уверяю вас, когда ты это произносишь, что-то происходит с людьми. Они смотрят и говорят: "Вот это да!" И при этом не важно, что является предметом страсти - Пушкин, Сорокин, Губайдуллина, рок-группа какая-нибудь. Главное, чтоб это был брак действительно по страсти, а не по расчету или ради отчета.

- "Ностальжи" параллельные люди взяли. Важнейшее из искусств где-то в общем-то тоже. Что дальше? Почта? Телеграф?

- Книгоиздательство. Сейчас мне хочется, чтоб книжка была, чтоб ее прочитали, чтобы возникла почва для диалога.

Я далек от мысли, что город в итоге станет таким, каким я хочу его видеть... А хотите, кстати, я вам расскажу, каким я хочу его видеть? Я хочу, выйдя, например, на улицу Ленинградскую, лицезреть там не этот дикий базар, а чтобы я шел (пусть это будет одна улица), а где- то там притаился бы какой-то театрик на 100 мест. А там мюзик-холл. А там бар, в котором играют хорошие музыканты. Чтоб вот эта энергия молодая, которую я чувствую в зрителях "Ракурса" от 18 до 20 лет, нашла свое творческое разрешение.

Чтобы люди не мучались от невозможности себя выразить. И чтоб журналисты для себя нечто эдакое придумали б. И бизнесмены... Но чтоб вот этого не было. Того, о чем сказал мне Валерий Тодоровский. "Самая удивительная страна на свете, - сказал он. - У меня ребенок пяти лет может показать на джип и воскликнуть: "О, бандиты поехали". Ребенок в пять лет знает, что вот это бандиты, и они едут, и никто ничего с ними сделать не может. Это я к тому, что не надо весь город превращать в Казино. Пусть казино тоже будет, но не всюду. А еще я хочу, чтоб город наш был светлым и по улицам обязательно ходили бы клоуны...

- Скажете - размечтался? Скажете - Бродвей?

Да не Бродвей, а нормальная русская провинция, которая состоятельна. В том числе творчески, интеллектуально. Культурно развита. Мне Лена Хегай рассказала историю летом. Упоительнейшую просто историю. Приезжал Ширак, и с ним приезжала великая актриса французская Изабель Юппер. Приезжала после своего триумфа на Каннском фестивале в фильме "Пианистка". Весь мир восторгался этой ролью, и вот у нас был прием. Стояла Изабель Юппер, а ее никто не узнал и никто к ней не подошел. Лена подошла, и Юппер ей дала автограф. У меня хранится на русском языке написанный: Юппер окончила институт Восточных языков, русское отделение. Великая актриса, которую никто здесь не знает. Ну не видели люди фильмов с Изабель Юппер, хотя она уже за 20 лет в кино и переиграла у лучших режиссеров мира. Но те, кто по поводу всего этого суетился, ненужели они не могли...

- ...организовать узнавание?

- Собственно, это и есть ответ на вопрос, является ли Самара частью мировой культуры. И все очень просто: пусть, когда она в следующий раз приедет, ее узнают хотя бы несколько человек. Пусть люди знают не только Бритни Спиртс и героиню какого-нибудь мыльника. Но и Изабель Юппер. И будет уже хорошо.

- Но я не думаю, что это проблема только тех, кто суетился.

- Это проблема всех. Я недавно пришел в один вуз - читать лекции. 1 курс. Я пришел и обомлел. Они не знают о том, что если ты заходишь на лекцию после звонка - надо извиниться.

- Вы уведомили их об этом?

- Я сказал им все, что думаю. Это были экономисты, и я им рассказал историю про Кшиштофа Занусси. Приезжает великий режиссер Кшиштоф Занусси, поляк, во ВГИК преподавать. Спрашивает студентов - а сколько вас в аудитории? Отвечают - триста. А знаете, сколько из вас станет режиссерами? Молчат. Он:

"Если повезет, один". И я вот тоже своих спросил - сколько из них станут экономистами? Притихли. Они как бы живут в обществе конкурентном, где надо развивать себя, но никто им об этом не сказал за полтора месяца. Им преподавало огромное количество педагогов, но ни один сказал, что надо себя развивать. В том числе этически и эстетически. О чем это? А о том, что всем безразлично. Царство тотального безразличия. Как ему противостоять? Мой способ - писать книги за 48 часов.

- Я тут могу сказать только одно. Нельзя научить - можно только научиться. Припрет - будут работать над собой.

- Согласен, но должен быть климат. Человек пришел в театр, он должен понимать, что надо молчать во время спектакля, даже если он тебе не нравится. Что не надо писать на стенах. Вот эти мелочи, они куда ушли? А ведь это самый плохой признак. Когда уходят мелочи, рушится все. Все на мелочах - Чехов в этом смысле прав. В его гениальных новеллах мир рушится в мелочах. Когда он рушится в мелочах, это значит, что сердцевина давно уже просела и прогнила. Нет энергии, силы держать мелочи, следить за ними.

Состояние человека таково, что у него не хватает энергии следить за этими мелочами. И вот это самая, пожалуй, большая проблема.

  00:04 12.01