Где оно њ женское счастье?.

В ореоле большого Мастера трудно различить ту, кто рядом с ним, кто делит с ним судьбу: когда приходит черная полоса, подставляет плечо, когда светлеет њ скромно отступает на второй план...

ПОЕЗД бежал, то вытягиваясь в нитку бус, то сжимаясь в полукольцо. В вагоне ехали все больше новые лица страны: челноки, беженцы, сутенеры с воспитанницами. Разговор не клеился, и я достал небольшого формата книгу в мягкой обложке с дарственной надписью. Признаюсь: ни при какой погоде не читал женскую литературу. Стучали на стыках рельсов колеса, бежала за окном страна, а женские лица и судьбы представали в бесхитростных рассказах. Героини уже той отчалившей России њ Варвары, Анфисы њ все блукают, ищут свое женское счастье, и неведомо им, где же оно затерялось: на пустынном ночном полустанке, в поле ли, в городе? Странно, эти героини, как правило, всегда в дороге, а один из рассказов так и называется "Придется ехать". В рассказе "Надежда њ горькая как дым" натолкнулся на поразительные строки: "Душевное разъединение семьи", и чуть дальше в этом же рассказе "Распалась семья њ произошла семейная катастрофа њ какие, в общем-то, банальные слова. Но как много за этим стоит. А в мире все по-прежнему, снова наступила весна, распустились клейкие листочки". Все по-прежнему, и только еще одна судьба взята на излом, одним миром становится меньше на этой земле. Лучшие рассказы по тональности, как свеженаписанная акварель. Пора познакомить с автором: Мария Семеновна Корякина-Астафьева.

Адрес все тот же: Красноярск, академгородок. Серая панельная коробка по-над крутым берегом, внизу Енисей. В просторной и знакомой мне квартире догорал летний день. Я не был здесь больше четырех лет. В квартире мало что изменилось, по крайней мере мебели не прибавилось, а вот книг њ заметно. Отдельная заветная комната, отведенная под собственные произведения, забита от пола до потолка. Мягким тиснением выделяется 15-томное собрание сочинений Астафьева. Но из 15 томов на полке пока только семь, остальные ждут еще своего часа. Самого хозяина в доме не застать. Лето он всегда проводит в селе Овсянка и бывает в городе лишь от случая к случаю. Встречала хозяйка, Мария Семеновна. Хоть и в возрасте, но к старушенциям ее не причислишь. Невысокая, сухонькая, в спортивном костюме. Говорит быстро, жестикулируя и точно повторяя мимику наших общих знакомых. Чай в этой квартире, я не забыл, традиционно крепкий и свежезаваренный.

њ Вот внуки уже выросли. Витя отдельно живет. У Поли характер проявляется. Сын Андрей из Вологды недавно приезжал, плохо у него с работой. Реставраторы нынче не в почете. Внук вологодский в МГУ поступил, смышленый парень. Там рядом отец и мать, а тут ... њ она помолчала, потом продолжила, њ года такие, что поневоле думаешь, как они будут в этой жизни без нас. Время непредсказуемое. Я понимаю, что если на стыке столетий катаклизмы происходят, а тут на стыке тысячелетий и вовсе. Ну ладно, как будет њ так будет, вы-то как?

Выслушала, потом стала рассказывать о хороших женщинах, что в тяжелую минуту приходят ей на помощь. Я знавал их всех: и жену художника Зеленова, и врача Ольгу Семеновну, и директора музея Валентину Ярошевскую, и Надю Козлову. Новых, кажется, не прибавилось.

њ Прошлой осенью лежала в реанимации с аритмией сердца. Сердце у меня билось не так, как у всех людей, њ Мария Семеновна взметнула кулачок вначале вверх-вниз, а затем поперек. њ Ну вот лежала, двигаться нельзя, подсоединены трубки, проводки. На экране только точка мерцает. Странно все так было, не страшно, а странно. Как в сущности порой слаб человек: мечтает, планирует, но вот проводки и мерцающая точка. Потухнет, и нет тебя. Многое я тогда передумала. А только вышла, и звонок из Овсянки: "Все, загибаюсь к черту, забирай отсюда". Я звоню в скорую Дивногорска, а там отвечают, что Астафьев не их пациент из-за прописки. Звоню в скорую Красноярска, а мне говорят, что Овсянка относится к Дивногорску. Звоню знакомым насчет машины, отвечают: "Нет бензина". Звоню еще одним твоим бывшим коллегам, те говорят, что очень далеко стоянка, где находится их машина. Наконец откликается добрый человек, мчусь туда, отвожу Виктора Петровича в больницу, у него воспаление легких. Через два дня просит меня съездить в Овсянку посмотреть дом, закрыта ли труба у печки. Еду с Полинкой и попадаю в автомобильную аварию, ломаю руку. Гипс наложили, Виктор Петрович все еще в больнице, мне разлеживаться некогда. Надела старое пальто с большими карманами и на балкон вышла. В карманах письма, которые нужно все отсортировать. Какие њ в музей, какие њ в Литературный фонд, а какие њ дома оставить. Осень теплая была, и я три тысячи писем вот так разобрала, еще и одной рукой ответы на машинке отстучала. Болеть некогда. За каждый прожитый день я благодарна. А все плохое и тревожное от себя отгоняю. Как там Скарлетт говорит: "Об этом я подумаю завтра". Вот и я тоже.

У МОЕЙ собеседницы сильный характер. Да и не может быть по-другому. Она выросла в многодетной семье уральского железнодорожника. Ежедневный труд и честность были само собой разумеющимися, как ежедневный восход солнца на востоке. Потом фронт, лазареты, встреча с израненным связистом-артиллеристом. Все, кажется, известно широкому читателю. Все, да не все. Как работал бывший фронтовик с одним легким в горячем цехе и как ночи напролет просиживал за книгами, стараясь постичь тайну колдовства великих мастеров слова. И как бедность њ удел совестливых людей њ неотступно следовала за ним. Днем стирала она постельное белье, сушила, гладила, а вечером уже застилала постель. Она ведь еще на фронте, насмотревшись крови, грязи и надышавшись вони пропахших бинтов, выносила мечту: в той будущей мирной жизни у нее все будет чисто. Чего бы ей это не стоило.

У НЕЕ СИЛЬНЫЙ характер и крутой нрав, и за словом она в карман не полезет. Нет. Я помню, как обижались коллеги-журналисты за то, что Мария Семеновна отшивает их от дома, не приглашает к телефону Астафьева. Что ж, она хорошо знает цену своему мужу и цену многих окололитературных деятелей, толпящихся гужом около мастера. Она избавила мужа от забот и по дому. Летом, пока муж в Овсянке, она успевает сделать весь ремонт. В одно лето она полностью поменяла интерьер: сменила обои, перестелила линолеум. Виктор Петрович вернулся осенью, скользнул взглядом по стенам: "Кажется посветлее стало". И прошел в кабинет к рукописям, письмам. Она понимает, что он там, в литературе, бродит по плацдарму или захлестывается стылой водой Днепра, или умирает вместе с братьями-снегирями. Как-то молодой писатель из разряда вечно подающих надежду бросил ей вгорячах: "Да если бы моя жена так за мной ухаживала!" Но ведь ты не Астафьев, парировала ему она. Критик, может быть, лучший критик России, прислал письмо, в котором убедительно рекомендовал писателю, где печататься, с кем дружить. Была там рекомендация и для нее. Чтобы побольше возилась с внуками, отходила от литературных дел. Она ответила ему резко. И даже слишком. Написала, что если у критика проснулся дар проповедника, то лучше ему идти в церковь. Потом критик приехал, театрально опустился на одно колено. "Не надо, њ сухо произнесла она, њ и без тебя хватает артистов вокруг".

У нее в характере жесткость, но ведь и жизнь не баловала эту женщину. Фронтовая медсестра, познавшая сполна все, что человеку выпадает под этим небом.

Я смотрел, слушал и не мог понять, откуда берутся силы у нее. Квартира, беспрерывные болезни, быт, внуки. Этих хлопот хватило бы вполне любой из современных эстетствующих дам, чтобы запурхаться и не возрадоваться белому свету. Здесь все сверкает чистотой и порядком. Но... одиннадцать книжек в разных издательствах в разное время вышло из-под ее пера. Когда она пишет? О! У нее свой час, свои урочные мгновения. Это њ когда все сделано по квартире, выстирано, отглажено. Когда спят внуки и перепечатана дневная наработка ее мужа и когда даны ответы на все полученные письма. Вот тогда она присаживается к письменному столу со своим. Она много видела, много страдала, и ей есть, о чем поведать читателям. Она отдала дань своей многочисленной родне. Беззаветные труженики. Отец, тетя Тася теперь живут не только в ее сердце. Она написала нежные воспоминания о вологодских встречах с Николаем Рубцовым. В наше славное время перевернутого сознания не побоялась назвать всех своими именами: Колю њ Поэтом, а ту (вознесенную нынче на пьедестал) њ просто убийцей. Так как и было на самом деле. Еще написала книгу о своей жизни с большим художником. Книгу, кстати, издали в Красноярске безобразно. Выпали целые куски, перепутали главы. Когда Виктору Петровичу попалась на глаза эта книга, он ей сказал отчетливо резко: "У тебя один выход њ выкупить весь тираж и сжечь, иначе до конца дней наша жизнь с тобой будет испорчена". Остыл он не скоро. Там много обжигающих откровенностей. Там горечь женщины, осознавшей, что, прожив и десять, и тридцать лет вместе, так и не узнаешь близкого тебе человека. Нет в книге, на мой взгляд, самого главного њ очертания пути, по которому шел и поднимался большой мастер русского слова.

Она тринадцать, да, тринадцать раз перепечатывала "Пастух и пастушку". Произведение, написанное, кажется, за пределами человеческих возможностей. И тяжелые фуги Баха, и беспечный Моцарт явственно доносятся со страниц. Помните? "Нести свою душу сделалось Борису еще тяжелее". И сразу просится Есенин: "Неужели под душой так же падаешь, как под ношей". Она первой печатает все, что выходит из-под пера Виктора Петровича. Первая скользит по мысленным взлетам, падениям и завихрениям близкого ей человека. Она, маленькая и хрупкая, отважно бросается вперед, высказывая свою точку зрения на его вещи и вызывая подчас неимоверный гнев. В первом варианте повести Люся выглядела идеальной женщиной, а ее муж њ совершенным извергом. Мария Семеновна заспорила с автором. Женское наитие подсказывало ей, что так не бывает. Виктор Петрович вспыхнул, схватил рукопись и ушел. Но коррективу все-таки внес. Лучшей вещью считает раннюю повесть "Стародуб". Ей не понравился хваленный критикой и публикой "Печальный детектив". Не приняла душой гротескно описанного редактора Сыроквасову. Не понравилось отношение главного героя к жене и дочери. Она защищала ту семью как могла. Автор все оставил как есть. В "Царь-рыбе" главу "Сон о белых горах" считала и считает совершенно чуждой всему повествованию книги. По ее мнению, это отдельный рассказ, и не про Акима. А иногда она и не смеет ему возразить. Просто смотрит на отрешенного мужа: "Сколько же в этой головушке бродит замыслов, да и где он сам бродит, осмысливая и переосмысливая прожитое". Он рядом и очень далеко одновременно.

Долгое время они жили вдвоем њ он и она. В какой-то миг, в каком-то годе пришла та, вторая, по имени "литература". Более властная и вожделенная, она полностью забрала мужа. И ей пришлось подчиниться. Может, поэтому она и недолюбливает Овсянку. Там он никому не подвластен, кроме литературы...

Напоследок она принесла ту самую книгу, держала осторожно, как ребенка. "Вот моя крамольная книжка на память. От Жени Носова письмо получила, и руки тряслись, когда вскрывала, думала, что будет ругать за книжку. А нет, ободрил. Я ведь хотела, чтобы после нас никто не домысливал и не писал чепухи о нашей с Виктором Петровичем жизни. Здесь все как есть".

Николай САВЕЛЬЕВ.

Красноярск њ Иркутск.

  00:04 16.01