Вагнеровский дебют Светлана Савенко "Летучий голландец" на сцене Большого ВАГНЕРОВСКИЕ оперы в Москве не шли лет двадцать.

Разрешение от долгого поста наконец наступило в революционной форме совместной продукции Большого театра и Мюнхенской государственной оперы, одного из самых сильных и творчески интересных европейских театров. Для дебюта был мудро выбран Вагнер ранний. Не слишком длинный и довольно "оперный" "Летучий голландец", где есть арии, ансамбли и хоры, где сюжет известен и романтически красив - что может быть лучше для первоначального соприкосновения с германским гением? Имя режиссера, однако, не сулило легкой жизни ни исполнителям, ни слушателям. Мировая знаменитость Петер Конвичный известен решительными опытами над оперной классикой, в привычке к каковым никак нельзя заподозрить ни наши театры, ни публику. Поэтому, когда после увертюры, сыгранной, как положено, в виде концертного номера при закрытом занавесе, взору предстали реалистические скалы и не менее реалистический задник с очень красивым морским пейзажем (художник-постановщик Йоханнес Лайакер), многие, наверное, вздохнули с облегчением. Заманив в ловушку правдоподобия, Конвичный развязал себе руки. Вторая часть оперы с первого взгляда очаровала "переодеванием" вагнеровских патриархальных прялок в тренажеры фитнес-центра, где усердно вращают педали подруги Сенты. "Костюмная" драматургия оправдала себя и в третьем акте, с его мрачноватой, несмотря на веселые песни, атмосферой портового притона, где прячут за голенищем нож и дерутся табуретками. Призрачную команду Голландца Конвичный посадил на сцене: их темные широкополые шляпы и вандейковские камзолы с кружевами - знак отверженности, предельной чуждости обыденной пестроте человеческой суеты. Таким же предстает и Голландец перед Сентой, самим своим обликом взрывая уютный мир мещанского благополучия с его зеркалами и махровыми полотенцами. Он знает, что эта девушка в майке и белых джинсах - та самая истинная возлюбленная, что предназначена снять с него проклятие вечных скитаний. Знает об этом и Сента и, не спрашивая ни о чем, облачается в подвенечный наряд, словно превращаясь в старинный портрет под стать своему избраннику. Насыщая действие оперы подобными деталями-символами, Конвичный не лишает его легкого дыхания. Предельно естественно двигаются у него хористы, каждому из которых он находит занятие на сцене, превращая в персонаж с собственным характером и драматургическим рисунком. Режиссер замечательно умеет подчеркнуть узловые моменты и кульминации: чего стоит хотя бы внезапная тьма и буря, врывающаяся в сверкание фитнес-интерьера перед балладой Сенты - драматургическим центром всей оперы. Анна-Катарина Бенке, гибкая блондинка с выразительным взглядом, поет знаменитую балладу с диковатой грацией, словно сомнамбула, завороженная видением нездешнего мира. Ее голос, пусть и не самого богатого тембра, звучит ясно и безупречно-полетно в кульминационных моментах, на которые так щедра ее партия. Более того, Бенке присуща редкая заразительность артистической эмоции - подобная безоглядная самоотдача нечасто попадается на оперной сцене. Она действительно живет жизнью своей героини, способной видеть иное, недоступное заурядным подругам и назойливому жениху (Роман Муравицкий с его напряженным и несколько слезливым тенором весьма соответствует этой роли). Другой "заморский гость", маститый Роберт Хэйл, в партии Голландца звучит внушительно, однако в его исполнении больше ощущается опыт, нежели другие небесполезные в данном случае качества. Голосу Хэйла явно недостает тембровой свежести, его баритон звучит подчас устало и не без налета мелодраматизма, который неизбежно появляется у недостаточно бдительных исполнителей этой сложнейшей роли. Прочие певцы, сплошь отечественные, в целом порадовали: и крепкое меццо-сопрано Евгения Сегенюк (Мари), и внушительный бас Александр Науменко (Даланд), и особенно Максим Пастер в партии Рулевого с его безупречной дикцией и редким артистизмом. Особой приманкой московского "Голландца" должно было стать обращение театра к первой редакции оперы - той самой, что была представлена в Дрездене в 1843 году, но успеха тогда не снискала. Изысканные сочетания тогдашних старых и тогдашних новых инструментов действительно пленяют искушенное ухо, и качество музыкальной подготовки спектакля Александром Ведерниковым, в общем, сомнений не вызывает. В звучании оркестра, безусловно, ощущается дирижерская воля и темперамент. Но с сожалением приходится признать, что кое-какие досадные погрешности самого элементарного толка все же портят впечатление. Когда не выстроены аккорды деревянных духовых, становится не до таких тонкостей, как ансамбль натуральных и хроматических валторн и другие партитурные раритеты... А в самом конце оперы Конвичный все же показал себя. У Вагнера Сента, дабы убедить Голландца в своей нерушимой любви и верности, бросается со скалы в море, снимая с возлюбленного вечное проклятие. Корабль-призрак тонет, и герои воссоединяются в небесах. У Конвичного Сента выкатывает бочку с порохом и поджигает ее, все погружается во тьму, в которой далеким отголоском звучат последние такты оперы. И финальная мизансцена: в жутковатом падающем сверху свете все стоят в ряд, как на Страшном суде. Мировая катастрофа, которой так жаждала душа Летучего голландца, совершилась.

  00:04 30.06