В финале столетия - ближе к нулям.

Юрий Кублановский о себе и не только.

Он - известный поэт 60 - 70-х годов; первую книгу готовил к печати Иосиф Бродский (вышла в американском издательстве "Ардис" в 81-м году). В 82-м под угрозой ареста был вынужден эмигрировать, жил в Германии и Франции. В 90-м едва ли не первым из всех эмигрантов не на побывку - навсегда - вернулся на родину...

- Что бы вы сказали о трех этих столь различных периодах вашей жизни?

- Хоть они и различны, но связаны по принципу сообщающихся сосудов. В СССР я оказался в литераторах-подпольщиках и конспиративно, в подворотнях, передавал иностранцам свои стихи для публикации в русских антикоммунистических органах за границей. Ноги не несли переступать порог несоветских журналов... Как и все поэты-нонконформисты, ходил в кирзе, в рванье, с постоянным насморком, но все мы чувствовали себя едва ли не гуру. Жизнь была трудной, но значимой, именно эта значимость помогала существовать без депрессий.

В эмиграции я, собственно, впервые оказался в своей натуральной ипостаси: поэта и публициста. И в парижской газете "Русская мысль", и на радио "Свобода" я не просто служил, но выполнял, как мне казалось, важную миссию: нес на родину вольное, неподцензурное слово.

Наконец теперь, здесь, в Отечестве, как и на Западе, существую все в том же своем, так сказать, богоданном качестве литератора. Но - как оказалось без моей на то вины - литератора маргинального. Я, по совести, не могу примыкать ни к каким тусовкам. Новая "игровая" идеология с резким душком коммерции мне чужда совершенно. Так что одиночество никак не меньшее, чем было в Западной Европе.

- Полезно ли, на ваш взгляд, почувствовать, что такое ностальгия?

- Для поэта полезен любой жизненный и духовный опыт. За границей я вспоминал родину, друзей и дорогие сердцу ландшафты - и слава Богу. Сейчас так же тоскую по Венеции или Баварским Альпам. Стихам все это только на пользу. Но ностальгия как таковая, очевидно, болезнь бездельников или выдумка советского агитпропа.

- Говорят, биография поэта - лишь "подстрочник" для последующего перевода в творчество...

- Честно сказать, не люблю демонических литераторов, которые выжимают из своего "демона" соки для творчества. Жизнь как игра, даже порою игра смертельная - в поисках литературного материала, - такая жизнь не по мне. Ведь в этом есть своего рода расчетливость, а для расчетливости уж слишком я экспансивен. Но, конечно, жизненная коллизия, роман, даже адюльтер могут по свежим следам или через годы, даже десятилетия - вдруг вылиться в лирический текст.

- Комедия, драма, трагедия. В каком "жанре" вам видится наша жизнь?

- Трагедия все-таки очень высокий жанр. Я думаю, драма. Это емкое и очень точное слово.

- Можно ли говорить о драме вашего возвращения?

- В конце прошлого года у меня вышла книжка стихотворений "Заколдованный дом" - это своего рода дневник настроения "возвращенца". Возвращение оказалось, может быть, большим шоком, чем отъезд. Вначале - в 90-м, в 91-м, несмотря на разруху, я уповал на нравственное воскрешение нашего общества. Но объявленная "по свистку" свобода обернулась моральным и экономическим беспределом.

Одним словом, мой "лирический герой" так опешил, что я года три почти вообще не писал стихов: не было ни нужного словаря, ни соответствующего поэтического тона. Потом стихи вернулись - но уже без прежнего надрывного упования, они стали жестче.

- Вы согласны с Иосифом Бродским, сказавшим, что "ни один народ не заслуживает своей литературы"?

- Ровным счетом наоборот. Не надо путать причину со следствием: русская литература - порождение нашего исторического, духовного, социального развития. Каждый наш среднеарифметический соотечественник тянул и тянет лямку несравненно более тяжелую, чем литератор, дар которого заведомо делает его "голубой костью" и ставит в привилегированное положение. Не народ должен быть благодарен литературе, а литература - народу.

- А как насчет того, что "каждый народ заслуживает то правительство, которое имеет"?

- И с этим до конца согласиться трудно. Разумеется, обвал 1917 года, к примеру, произошел не на голом месте. И все-таки я не соглашусь даже с Господом Богом, что Россия "заслужила" большевиков. Тут - одна из тайн, катастроф и катаклизмов, для которых даже кощунственно искать логическое объяснение, а тем более моральное оправдание. Есть в мире нечто не доступное человеческому разумению. В частности, все, что происходит с Россией в ХХ веке, не может быть строго объяснено и тем самым оправдано: количество, по слову Мандельштама, "убитых задешево" превышает всякое разумение и логическое "примирение".

- Вы не думаете о мемуарах?

- Дневники, мемуары, письма - мое любимое чтение, которое я уже давно предпочитаю чтению художественной литературы. Пусть некоторые считают это родом культурной некрофилии. Для меня же проникнуться строем мыслей и ощущений ушедшего человека - большая радость, ибо человеческое культурное преемство - лучший залог достойного существования. Сам я уже 12 лет веду дневник: это будут "окаянные дни" последнего десятилетия века, смесь надежды и мизантропии.

- Как вам живется и работается в нынешнем Переделкино?

- Я ему за приют благодарен, хотя Переделкино ветшает, гибнет. Но стихи, как правило, пишу не дома, а в дороге. В Переделкино воздух уже вычерпан Пастернаком... Из России я после эмиграции почти не выезжал. А внутри езжу много. Провинциальная служивая интеллигенция, краеведы, учителя - это моя "компания"...

- В ваших нынешних стихах самые разные мироощущения: от оптимистичного "жизнь, в общем, хороша любая" до пессимистичного "жизнь прожужжала мимо уха". Какое настроение все-таки преобладает "в финале столетия"?

- Солженицын, отказываясь от ордена, назвал нынешнее состояние России "предгибельным". Но - "мужайся, сердце, до конца". И надежда умирает последней. "В финале столетия - ближе к нулям", но хочется верить, что принесенные Россией жертвы все-таки не напрасны.

ИРИНА ПАНТЕЛЕЙ.

  00:04 01.04