"Картинки на фоне городского пейзажа".

1. Жарким летним днем на пристани у Киевского вокзала в Москве огромная толпа дожидалась посадки на прогулочный теплоход. Очередь возбуждена, взрослые ругаются, норовят протолкнуть вперед детей, дабы те заняли места на верхней палубе под тентом поближе к борту - для лучшего обозрения окрестностей. Дети, которые пошустрее, расталкивая всех, прошныривают сквозь плотную людскую массу вперед, поближе к трапу, другие канючат от обиды, что не способны на такую прыть, и садятся там, где находится свободное место.

Одно безмятежное лицо выделяется в этой бурлящей страстями толпе - маленькая аккуратная старушка в белой панамке стоит чуть в сторонке, однако не слишком далеко, ибо суровые законы очереди, судя по возрасту, узнала давно и усвоила накрепко. Ласковый взгляд ее блуждает по толпе, а на губах застыла добрая улыбка.

Очередь неожиданно рванула вперед. Однако какой-то юнец, поравнявшись с ней, резко оттолкнул ее плечом в сторону, к парапету и бросил на ходу: "Куда прешь, старая, макинтош деревянный пора заказывать, а ты на прогулку, настроение людям портить...".

Она долго смотрела вслед отплывающему теплоходу, не в силах двинуться с места. Ни злоба, ни обида не омрачали ее лицо, лишь только потемнели глаза от боли, то ли физической - от сильного удара, то ли душевной - от мимолетной, на бегу сокрушительной грубости.

Одинокая, покорная старость, никем не защищенная, незамеченная, всепрощающая и предостерегающая как окончательный диагноз. Необратимая, словно сама жизнь.

2. На пристани Берлин-Шпандау у теплохода, отплывающего на трехчасовую прогулку по берлинскому морю Ванзее, человек двадцать-тридцать терпеливо ожидали посадки. Солнце палило нещадно, хотелось поскорее в прохладу накрытых яркими тентами палуб. Однако посадка задерживалась - с трапа не спеша на инвалидных колясках, под руки, за руки сводили стариков. Очень старых, немощных и тяжелобольных.

Невеселая, казалось бы, компания, да и зрелище вроде бы не из приятных. Но и с трапа, и с парковых скамеек, куда рассаживали путешественников, то и дело доносился смех, беззаботный и скорее всего беспричинный. Так смеются лети. Лица сопровождающих (а их было много, почти столько же, сколько отдыхающих) были безмятежны и непритворно приветливы - не наигранной приветливостью напоказ, от которой веет холодом и ожиданием резкой перемены, лишь отвернется тот, кто принудил надеть эту ненавистную маску. Ничего подобного - никакого карнавала: сопровождающие, а среди них было много совсем юных, были оживлены, внимательны, даже ласковы со своими подопечными.

Казалось, что все они близкие родственники стариков, и это выглядело бы слишком неправдоподобно: чересчур много прекрасных родственников в одном месте. Нет, это был обслуживающий персонал пансиона, подарившего своим пациентам эту замечательную прогулку.

Персонал - казенное слово. Синонимы: штат, аппарат, кадры. И эпитеты сразу напрашиваются такие, от которых скучно делается, неуютно и даже немножечко странно.

Ан нет! Суть все же не в слове, а точнее, в слове, одухотворенном человеком. И слово "персонал" может звучать приветливо, вызывать улыбку, благодарную и светлую. А то и взрыв хохота, донесшийся из открытого, продуваемого насквозь автобуса, в который поместили всех - ходячих, лежащих в откинутых креслах, сидящих в специальных колясках.

Подумать только - им было весело!

И люди, ожидавшие посадки на теплоход, не проявляли никакой нервозности и провожали хохочущий автобус невольными улыбками. Не снисходительными, не насмешливыми, даже не сочувствующими.

Казалось, здесь некому сочувствовать. И старость вовсе не безобразна, и тяжелая болезнь не катастрофа. И в ночном ресторане никто не обращает внимания на посетителей в инвалидных колясках, они, как все, имеют право на жизнь. На них никто не показывает пальцем, с ними обращаются, как с равными, не демонстрируя при этом профессиональную лояльность, поскольку речь уже идет не об обслуживающем инвалидов персонале, а о тех, кто случайно оказался рядом. И, перекинувшись на ходу двумя-тремя словами, любой прохожий ненавязчиво поможет подняться по пандусу подземного перехода или выбраться из кабины лифта на платформу метро. А кто-то пройдет мимо, не обратив внимания. Но ведь есть и пандус, и лифт, и механическая ступенька, без посторонней помощи поднимающая коляску в автобус.

И инвалид в коляске вовсе необязательно заброшенный всеми старик или попрошайка. Он равный среди равных, только у него есть проблемы, и решает он их не в одиночку.

А на миру, как известно, всс полегче. И жизнь продолжается, пока ты кому-нибудь нужен.

3. Возможно (и даже наверняка), если собрать и проанализировать официальную статистику о положении стариков в разных странах, выводы окажутся неоднозначными и весьма противоречивыми.

Наверняка у нас есть образцовый приют для престарелых, где все отлично, комар носа не подточит. А у них, без сомнения, полно стариков, которым и государство чего-то недодает, и родственники не слишком жалуют.

Да, статистика - дама лукавая, несмотря на кажущуюся суховатость и лаконичность.

Но, Боже мой, сколько счастливых влюбленных парочек бродит по жаркому Берлину! Одетые по последней моде (если такое определение применимо к расхристанному и весьма неопределенному берлинскому стилю) - короткие штанишки или широкие льняные брюки и свободного покроя майки, держась за руки или в обнимку, они беззаботно бредут куда-то, на ходу поедая мороженое. Они болтают и целуются средь бела дня прямо на улице, как все влюбленные всегда и везде. И неважно, что им за семьдесят - они влюблены, а значит, живут.

Оказывается, старость жизни не помеха.

Р.Полищук.

  00:04 05.07