ПРИБЛИЖЕНИЕ К РАЮ.

С любезного согласия режиссера-постановщика Александра Сокурова я предлагаю читателям "Общей газеты" куски из сценария "Приближение к раю", который лег в основу художественного фильма "Телец", только что оконченного на "Ленфильме" (генеральный продюсер Виктор Сергеев). Сценарий, как и фильм, повествует о последних годах жизни В.И. Ульянова-Ленина, точнее, о событиях, развернувшихся в подмосковной усадьбе Горки летом 1922 года. Литературная основа фильма написана от первого лица, как если бы ваш покорный слуга мог перемещаться во времени наподобие ангела и заглядывать в спальню смертельно больного человека.

Наш "Телец" появится на экранах, по-видимому, не раньше весны - лета 2001 года, и эта публикация - та самая первая ласточка, которая, по идее, должна сделать весну (во всяком случае, для создателей фильма).

Я заметил, что по смутной ленте загородного шоссе плетутся два черных автомобиля. Сверху они напоминали двух навозных жуков. И черный блеск бронированных крыш был заметен даже через туман.

Во второй машине находилось пятеро молчаливых сосредоточенных мужчин. Они смотрели вперед, внимательно наблюдая за автомобилем, что прорезал туман перед ними. В этом первом были лишь двое - шофер и человек в шинели, развалившийся на заднем сиденьи. Он полностью завладел моим вниманием.

Лицо его казалось темным и покатым, как вареное яйцо, очищенное от скорлупы. Если можно себе представить крашенный в серый цвет белок, то лицо являлось именно таким, расширенным внизу и заостренным кверху. Макушка, прикрытая тяжелой фуражкой, была острой. Кожа на лице как бы кипела, вернее, это кипение было остановленным, застывшим, будто снятая с огня каша. Самое большое пятно располагалось под правым глазом, более мелкие огибали щетину усов и спускались к шее.

Человек дремал, прикрыв веки, тяжело раскачиваясь вместе с машиной. Веки были для меня прозрачными. И под ними я заметил два тусклых глаза, неподвижно смотревших в упор. Я вдруг понял, что он меня видит. Видит даже сквозь сон. Мне стало неприятно, и я решил, на всякий случай, находиться поодаль.

Машины въехали в ворота усадьбы. Медленно подвалили к Большому дому. Остановились у парадного подъезда. Под колоннами показался подтянутый и бодрый Петр Петрович Паколи. Взял под козырек. Собрался рапортовать. Но из машин никто не вылез.

Заглохли моторы. В воздухе установилась расслабленная летняя тишина. Жужжали пчелы и шмели. Шуршали крыльями стрекозы. Даже взмахи бабочек-капустниц были слышны... Но приехавшие люди не подавали признаков жизни.

Откуда-то сбоку подкрался на мягких лапах фотограф. Как зверь, подкрался, как хищник. Поставил свою треногу на землю, накинул на голову черную занавеску. Вот-вот сорвется, вот-вот выстрелит своим магнием... Тишина. Никто не выходит. Вдруг в первой машине обнаружилось какое-то шевеление. Шофер с готовностью отворил дверцу.

Из черного провала медленно показался человек в шинели. У фотографа сдали нервы. Он торопливо запалил свой магний. Из второй машины тут же выскочили люди. Выскочили со страшной скоростью. Подхватили фотографа под руки и уволокли в кусты. Через минуту оттуда послышался сдавленный крик.

Человек в шинели поглядел в упор на вытянувшегося перед ним начальника охраны.

- Разрешите... - начал Паколи и уже хотел рапортовать.

- Замолчи, -прервал его человек.

Огляделся по сторонам. Посмотрел на небо. Но там было, что и везде, - туман. Снял с себя фуражку, потому что стало жарко. Отдал ее шоферу.

Потом, подумав, снял шинель и тоже отдал шоферу. Остался в светлом френче, но и этого показалось много. Снял с себя и френч, бросив его поверх шинели. В руках шофера образовался огромный ком одежды, его самого уже не было видно. А гость тем временем начал стягивать с себя белую косоворотку.

Но одумался. Опустил вниз подол и заправил рубаху в штаны. Стрельнул черным блестящим глазом на Паколи. Достал из машины тяжелую палку с крючковатой ручкой и медленно пошел в дом.

В прихожей безмолвно стояли профессор-невропатолог, санитар и супруга больного.

Гость окинул взглядом всех троих. Но внутренне возбудился только от одной фигуры, от профессора. Подошел к нему и заглянул в глаза. Даже издалека я почувствовал, как профессор затрясся и по-холодному вспотел.

- Выздоравливает? - спросил негромко приехавший.

- Не теряем надежды, - выдавил из себя врач и пояснил, - на полное окончательное выздоровление.

- У меня в глазах мурашки, - сообщил гость. - Что это такое?..

- Это от сужения кровеносных сосудов. Или от их расширения. Если они сужены, надо расширить, а если расширены, надобно сузить.

Гость согласно кивнул:

- Если не выздоровеет, ответите головой.

Подумав, добавил:

- И если выздоровеет. Но как-то не так. Не так, как следует, выздоровеет. Не так, как от него ждут, выздоровеет... Тоже ответите.

- А это уже провал!.. - услышал я внутренний вопль профессора.

Приехавший хотел отойти, но какая-то неведомая сила, может быть, внешний вид медицинского светила или что-то другое удержали рядом, не позволили уйти просто так.

- Чем меньшевик отличается от большевика? - задал вопрос он.

- Мамочки!.. - воскликнул профессор про себя, а вслух ответил: - Не знаю.

- А вы подумайте.

Профессор лишь головой мотнул.

- И я, - пробормотал гость после паузы, - и я не знаю...

Посчитав свою миссию выполненной, подошел к супруге хозяина.

Сказал:

- Ты бледная. Намажься помадой.

- Пойдемте, пожалуйста, со мной, - пролепетала она.

Пошла вперед, начала подниматься по лестнице, и гость, тяжело скрипя ступенями, двинулся вслед за ней.

На втором этаже женщина постучала в комнату к мужу:

- К вам пришли...

- Да, да. Прошу... - раздался нарочито бодрый голос больного.

Супруга открыла дверь, пропустив гостя вперед:

- Единственный вопрос. Вы останетесь обедать с нами?

- Я не обедаю в это время суток, - сказал приехавший.

Дверь за женщиной закрылась. Как только это произошло, гость довольно проворно шагнул к больному и поцеловал его в шею. Потом в щеку и губы. Стиснул в объятиях.

- Да, голубчик, да... Это я. Это мы... - залепетал больной, кое-как отвечая на знаки любви.

Гость внезапно отпрянул, как тень. Застыл у окна, заслоняя свет.

- Хорошо, что нашли время заехать. У меня к вам большущая куча вопросов, этакий навоз, который надо перегноить, - больной немного запыхался, потому что его грудную клетку сильно придавили знаки любви.

- И у меня к вам куча... - неопределенно сказал приехавший. - Вот эта палка, - он передал деревяшку больному, - подарок от Политического бюро. Хотели сделать надпись: "Удивительному учителю от удивленных учеников". Но при голосовании не прошло. Один голос был подан против.

- Троцкий подал, - предположил больной, примеряя палку в руке.

- Он. Мы все вопросы привыкли решать единогласно. Поэтому на палке ничего.

- Ну и ладно, - согласился больной, - ничего так ничего... Вопрос первый: у меня вторую неделю молчит телефон. Почему он истух?

- Этот? - спросил гость, указывая на аппарат.

- Вот-вот.

Приехавший снял трубку и внимательно вслушался в тишину.

- Диверсия на линии, - лаконично сообщил он.

- Во-вторых, у меня сломалась труба, и я не могу ничего записать, - больной указал на фонограф.

Гость заглянул вовнутрь трубы. Вынул из кармана носовой платок и протер ее изнутри. Открыл окно. Выбросил фонограф на лужайку. Раздался металлический грохот.

- Не надо ничего записывать, - и он закрыл окно, - хотите что-нибудь передать, скажите жене.

- Мне никто не пишет! Ни члены ЦК, ни его Политическое бюро...

- Больны.

- Все?

- Большинство.

- И Цюрупа болен? -спросил больной с подозрением.

- И Цюрупа.

- И товарищ Горбунов?

- И товарищ Горбунов.

- А Смилга?..

- Третьего дня слег.

- Но ведь с этим нужно что-то делать! - взмахнул левой рукой больной. - Нужно отправлять людей в санатории лечиться. Почему не отправляете? Ждете специального распоряжения?.. А вы сами-то не больны?.. - спросил он с подозрением.

- Я-то? - не понял приехавший и вдруг засмеялся.

- Да. По глазам вижу, что у вас недуг... Как вы собираетесь лечиться?

- У меня есть бурка. Завернусь и пойду.

Больной с тревогой посмотрел на посетителя. Опустился в кресло. И приехавший также позволил себе присесть на краешек стула. Некоторое время молчали. Чувствовалось, что хозяин комнаты не знает, с чего начать.

- При чем тут бурка?! - билось в его мозгу. - Что он имеет в виду?..

- Спросите у него про аппарат. Зачем он назначает повсюду своих людей, - подсказал я.

- Это не факт, - ответил больной.

- Что? - встрепенулся приехавший.

- Да мне здесь нашептывают. Всякие доброхоты. Про вас. Зачем и почему...

- Мне тоже, - улыбнулся гость, - сильно нашептали.

- Когда?

- Вчера. Вы, сказали, у нас за Ильича. Вы, сказали, уже как Ильич. А я сказал: "Кто я? Палец. А кто Он?.. Каланча".

И в качестве иллюстрации своих слов гость показал кривой мизинец.

- Ну это бред, - заметил больной, - мы с вами одного роста.

- Как бы начать?.. - услышал я его внутренний голос. - Как подойти, с чего?..

- Вот что. Я вас спрошу, в чем состоит главная задача революционера?..

- В гуманизме, - ответил приехавший сразу. Не задумываясь и легко.

- Это что такое? - насторожился больной. - Я вас не понял. Гладить по головке русского тютю?

Это вы предлагаете?

- Безусловно, - подтвердил приехавший и пояснил: - Не каждого.

- Гхм. Какая-то у вас абстракция... Каша и жижа!

- Это я сошел с ума или он? - спросил больной сам себя.

Решил зайти с другого конца:

- Вы, наверное, слышали такую фразу, в университете...

- Нет, - мотнул головой приехавший.

- ...тогда в реальном училище...

- Не был.

- Ну в гимназии... Гимназию-то, наверное, посещали?

- Никогда, - признался гость.

- Но это уже полный нонсенс! - услышал я внутренний крик больного. - Где-то ведь он должен был учиться!

- Ну нигде, - сказал я, - нигде он не учился. Что вы пристали к человеку?

- Хорошо. Значит, где-нибудь да слышали... "Дайте мне точку опоры, и я переверну Землю", - уточнил с отчаянием больной, - ведь знаете?

Приехавший кивнул.

- Вопрос задачи: что здесь опора, а что есть Земля в приложении к нашей борьбе?

Приехавший молчал.

- Тогда я задам вам другой вопрос. Вот вы сейчас ехали по лесу. Попалось вам поваленное дерево, перегораживающее дорогу?.. Большое такое, столетнее...

- Не попалось.

- Ну, предположим, что попалось. Представим, что обнаружилось. Что бы вы сделали?

Гость нахмурился и посуровел.

- Так и быть, я вам подскажу. Перед вами два паллиатива. Первый: ждать, покуда дерево истлеет, и тогда проехать. Сколько лет на это понадобится?

- Много, - сказал приехавший, - много долгих лет.

- Вот именно. Паллиатив номер два: убрать это дерево с дороги к кузькиной матери!..

- Есть и три. Третий есть, - и гость для убедительности поднял на своей руке три пальца вверх.

- Какой еще третий? - недоверчиво спросил больной.

- Изрубить старую корягу в кусочки!

- И я об этом! Так вот, точка опоры здесь - насилие, то есть применение силы для ликвидации исторического завала. Ждать нету времени. Не только мы валили это дерево, согласны? Его свалили объективные причины. Не сами клали на пути. И ничего, кроме насилия, не остается, чтобы сдвинуть его с места, чтобы дать молодой траве прорасти. Мы не людоеды. Просто насилие - это единственная точка опоры!

- Не согласен, - подал голос гость, - точка опоры - партия. А насилие - остов архимедова рычага.

- Господи, с вами невозможно разговаривать! - и больной пошел пятнами от гнева. - И я о том же! Мы с вами - об одном, только разными словами. Упавшее дерево - это прошлый режим и груда нерешенных вопросов. Безземельность, вшивость, безграмотность... Почему, скажите, даже члены Политического бюро пишут с ошибками? О членах ЦК вообще речи не идет... Я правлю документы с красным карандашом! Может, мне заставить их писать на латыни?

Гость мудро улыбнулся, будто сам уже знал латынь назубок.

- Каждые семь лет - голод, недород... У детей вылезают кости от недоедания. Взрослые пьют и к тридцати лишаются разума. Телесные наказания, сифилис и холера. Первый университет - на шесть веков позже, чем в Европе. Зима то со снегом, то без. Посевы вымерзают, птицы падают от холода на лету. Ненавижу!.. У-у!.. - заскрипел больной зубами.

- Да, - произнес приехавший, - все правильно.

- Конечно, пришлось напустить туману. Пришлось придумать множество философских закавык и обоснований, пришлось назвать молодую траву пролетариатом и все для того, чтобы убрать поваленное дерево, чтобы дать траве место и возможность роста!..

Здесь я заметил, что Паколи, слушавший через трубку этот разговор с другой стороны стены, несколько оторопел.

- А что еще было делать? Только плести дичь. Да, дичь. И вермишель. Базис, надстройка, классовая борьба, слом государственной машины... все вермишель! А под этой приправой, чтобы не было слышно застоявшейся вони, расстреливать! Того же буржуа, попа, волокитчика, аллилуйщика и подпевалу! Хотелось? Нет. Но нужно было убрать корягу с пути. Сегодня мы дали послабления торговцу. Надолго ли? Не знаю, не уверен. Корягу убрали, но еще не всю... Насилие - единственный рычаг, позволяющий решать крупные исторические задачи в ограниченно-сжатые сроки. Ничего другого у нас нет...

- Вы, по-моему, возбудились, - сообщил гость, - пойду я.

- Нет, вы ответьте! Вы что, не согласны?

- Согласен.

- А раз согласны, - тут голос больного сорвался, - то почему вы забрали у меня все? У человека, который освободил вас? Назвал время и место, показал цель и дал в руки средство? Почему забрали все? Заперли? Обвели вокруг пальца? Телефона нет. Писем нет. Людей нет. Почему?!..

- Не пойму я, куда вы клоните...

- А туда... Туда клоню... Я принял решение просить у партии яда. Вот куда.

За столом наступило тягостное молчание. На лбу больного выступил пот. Было видно, что рубаха на нем тоже промокла. Паколи за стеной заткнул уши руками и вышел из комнаты.

- Пистолет у меня отобрали. Охотничье ружье тоже. Столовые ножи режут очень плохо... Источник насилия не может быть бессильным сам. Это аксиома, не требующая доказательств...

Энергия и жизнь вышли из больного разом. Весь съежился, скривился, поскучнел.

- Да, -сказал гость, - вы правы. Да... Ваша просьба совершенно разумна.

- Вы за?

- Без сомнения. Мы поступили бы негуманно, если бы отмахнулись от ваших слов, как от надоедливой мухи.

- Если так, то когда же?..

- Я один такие вопросы не решаю. Мне нужно мнение Политического бюро, - и гость встал.

- Только не тяните. Я не выдержу долгого ожидания.

- Завтра же обсудим.

Приехавший шагнул к больному и крепко обнял его. Тот уже не мог встать, просто обхватил рукой талию целовальщика и подставил щеку.

Гость быстро вышел, бесшумно прикрыв за собою дверь. Проскользнул в комнату напротив, в которой томились в ожидании две старые женщины.

- Воды!.. - попросил он.

Супруга больного налила из графина в чашку желтоватой застоявшейся влаги.

Гость поглядел в чашку. Выловил толстым пальцем какую-то невидимую соринку. Смочил усы. После этого сделал один мелкий глоток и остаток воды вылил на пол. Сказал:

- Береги мужа. Он у тебя хороший.

Не прощаясь, спустился вниз, на первый этаж, и очутился на улице.

Здесь его разобрала усталость. Сделал вздох полной грудью. Сел на каменные ступеньки.

Стянул с себя правый сапог, потом левый. Размотал портянки. Ногти на его ногах были желтыми, аккуратно остриженными. Два пальца на одной срослись.

Прошелся босиком по влажной траве. Прошелся медленно, к ближайшей скамейке.

Охрана следовала за ним на почтительном расстоянии. Кто-то уже подхватил оставленные портянки и сапоги.

...Гость присел на скамейку, прикрыл глаза, расстегнув ворот рубахи. Он отдыхал. Шофер опустился рядом и весь превратился в слух.

- Анекдот давай, - приказал гость, не открывая глаз.

- Нэпману предлагают рождественские открытки: елка в огнях, ангел со звездой, заяц в лесу... "Это все не то, - говорит нэпман, - нет ли у вас Ильича в гробу?.." - "Для вас есть". - "Дайте. Но положите с ним весь его коллектив"...

Шофер прервался, ожидая реакции хозяина. Тот молчал.

Потом внезапно ударил кулаком шоферу в нос.

Встал. Босиком пошел к машине. Сел на заднее сиденье. Шофер с кровоточащим носом побежал следом. Забрался в кабину. Включил зажигание.

Две машины медленно отъехали от Большого дома. Выбрались через ворота на лесную дорогу.

Вдруг из первой машины послышался громкий смех. До сознания гостя наконец дошел рассказанный анекдот...

ЮРИЙ АРАБОВ.

  00:04 18.01