Мой дед большевик.

Как относиться к сотворившим Октябрь предкам.

НЕДАВНО один доктор исторических наук убеждал меня, что революции как таковой не было, а произошел всего лишь "верхушечный" переворот. Другой историк опубликовал в книге свою версию событий революции и гражданской войны. По его утверждению, группа известных лиц, затеявших эту авантюру, преднамеренно и сознательно держала курс на гибель России как государства, на истребление русского народа. А массы были обмануты большевиками-инородцами.

Историки поскрипывают перышками. Ну а мне - как быть? Таким, как я? Как, например, я должен относиться к собственному деду, который был большевиком?

...Тридцатилетие Октября советские люди отмечали с державной пышностью. Военные парады и демонстрации прокатились по всей стране. Однако и в те строгорежимные времена ходили анекдоты насчет революции. Вот один из них. Два бывших красногвардейца, участники штурма Зимнего, вспоминают за водкой детали этого дела. "А помнишь, ты еще прикладом шарахнул по мраморной бабе на лестнице?" - "Да не баба это была, а ангел!" - "Не-е, ангела я кокнул опосля, когда увели министров!" - "Да, брат, погорячились мы тогда с тобой... Вон какая заварушка вышла!".

Бабка моя вспоминала, что, когда эту шутку рассказали деду, он страшно рассердился. Дед обладал великолепным чувством юмора и любил анекдоты. Но эту шутку воспринял неприязненно. Поскольку был коммунистом по убеждению. На "Календаре коммуниста" за 1923 год, хранящемся в моем семейном архиве, дарственная надпись: "Идейному большевику Б.Я. Медовому".

Чтобы мне его понять, для начала придется влезть в дедовскую шинель. Шинель солдата германской войны, где бывший слесарь Борис Медовой несколько лет кормил вшей в окопах. Был он крепким, приземистым мужиком с огромными кулачищами и рыжими усами. После Февральской революции повсюду в армии стали возникать Советы солдатских депутатов, которые обладали большими полномочиями. Деда фронтовики избрали председателем корпусного Совета.

Слухи о том, что происходит в Питере, докатывались до фронта в искаженном виде. А солдаты хотели знать правду, как говорится, из первых уст. Вот и решили командировать деда вместе с его однополчанином Овсянниковым в Питер с мандатом, чтобы они разузнали в Петросовете, как действовать фронтовикам: война до победного или штык в землю?

Появились в Питере они 25 октября и понятия не имели, что тут началось вооруженное восстание. В Смольном их пустили на заседание Петросовета. Там из выступления Ленина дед узнал о победе революции. А следующей ночью он присутствовал на знаменитом Съезде Советов. "Декрет о мире" означал конец войне. Дед был возбужден до предела. Решалась и его судьба. Его порыв к большевикам был вполне естественным и закономерным.

26 октября Петроградский военно-революционный комитет постановил закрыть "буржуазные" газеты. Поскольку дед имел при себе наган, его подключили к боевой группе, которая по поручению военно-революционного комитета выезжала на грузовике в редакции буржуазных газет. Тиражи конфисковывали, типографии опечатывали, редакторов и ведущих сотрудников арестовывали. Ленин им говорил - нельзя к бомбам Каледина добавлять бомбы буржуазной печати, и они Ленину верили.

Первая годовщина Октября. Один из призывов: "Чтобы завоевать весь мир навсегда, будьте готовы жертвовать всем!" Замахивались на весь мир, не меньше. Дед верил в мировую революцию и радовался успехам революции в Советском Союзе. Работал как вол на всех участках, куда бы его ни бросала партия, - на строительстве завода, на сплаве леса, в кожевенной промышленности, в топливном секторе, в коммунальном хозяйстве.

Энгельс говорил о сотворивших революцию людях, которые на другой день всегда убеждались, что она совсем не похожа на ими задуманную. Деду понадобилось для этого лет пятнадцать. В тридцатые годы латы большевика его уже тяготили. Он с тревогой наблюдал за превращением государства в тоталитарного монстра. Избегал быть в первых рядах. И единственное, чего хотел, - с полной отдачей работать на каком-нибудь достаточно скромном участке. Когда раскрутился маховик репрессий, он говорил домашним, что революцию - какой она виделась ему в 1917-м - предали. Понятное дело, изменить ход вещей он не мог.

В наступление светлого будущего всего человечества дед продолжал верить до смерти. Хотя отнюдь не считал, что для достижения этой цели все средства хороши. И ему вполне мог бросить гневные свои слова шолоховский Макар Нагульнов: "Гад! Как служишь революции? Жа-ле-е-ешь? Да я... тысячи становил зараз дедов, ребятишек, баб... да скажи мне, что надо их в распыл... для революции надо... я их из пулеметов всех порешу!" Нашелся и на него свой Нагульнов. В 1938-м "за мягкотелость по отношению к врагам народа и потерю бдительности" деда с треском сняли с работы со строгачом по партийной линии. Наган, который был с ним, пришлось сдать в органы. До конца жизни (умер своей смертью, от инфаркта) он работал директором завода в глухомани на границе с Монголией. Занимался общественным трудом, старался помочь людям.

Россия была и остается страной, которая жива не только материальным. Вот и дед был идеалистом. Еще в 1905-м он изучал Кампанеллу и "Коммунистический манифест", в рабочих кружках мечтал о справедливости в мировом масштабе, вступил в отряд самообороны. Идея, верил дед, может изменить мир к лучшему. И он служил идее. Но, вероятно, он все же не был настоящим большевиком.

ИЛЬЯ МЕДОВОЙ.

  00:04 05.11