Ищем идею.

Осознать бы еще риски.

СОБЫТИЯ самого последнего времени заставили всех европейцев, в том числе и нас, россиян, вновь с тревогой говорить о национализме, об опасности и признаках возрождения на этой основе разного рода идей, сходных с национал-социализмом, фашизмом, о росте влияния в обществе социальных течений как анархистского толка, так и склонных к установлению некой авторитарной и даже тоталитарной власти.

Эти противоположные вроде бы по целям течения на самом деле очень близки между собой, особенно если иметь в виду последствия: анархия легко и естественно выдвигает в лидеры и даже к власти случайных, но склонных к установлению диктатуры вождей.

Беда в том, что оголтелый национализм получил к началу нового века некую объективную базу: постаревшая Европа, в том числе и Россия, не могут уже обеспечить нормальное, в частности, необходимое для развития экономики воспроизводство коренного населения, спасение для них - иммиграция. Но переселение народов столкнуло во многих странах различные культуры, традиции, менталитеты. Общественные и государственные структуры оказались недостаточно подготовленными к этому. Не выработали стратегию ассимиляции мигрантов, даже - цивилизованные правила и методы ее регулирования. Поэтому и получили стихийную и разрушительную реакцию на столкновение цивилизаций, различных культур и просто разных по национальности групп внутри страны тогда, когда количество переросло в новое качество. А именно - скажем, на Кубани, в Ростове и некоторых других регионах стали образовываться анклавы мигрантов. Даже, например, своего рода китайские кварталы, не говоря уже об анклавах переселенцев из бывших республик Советского Союза. Все это начало напоминать югославское Косово.

На этом фоне вновь возникли дискуссии о том, что в нашей стране не определены с необходимой четкостью национально-государственные интересы, что нам остро недостает национальной идеи и продуманной государственной стратегии. Зашла речь и о государственной идеологии.

Часто эти понятия - национальная идея и государственная идея - строго не различают, даже пишут через запятую, почти отождествляя их. Между тем в подходе к ним необходима не просто даже строгость, а щепетильность. Почему?

Дискуссии о национальной идее идут у нас уже многие годы. Подчеркну: национальной все же, то есть общественной, а не государственной. Если сказать коротко, то мне не кажутся убедительными аргументы в пользу того, чтобы отдаться прагматизму, не увлекаясь поисками высокого смысла существования - и собственного, и нации, и человечества. Мне близки размышления библейского Экклезиаста, который достигал вершин во всем, что касается материального богатства, власти и наслаждений, но вновь и вновь приходил к неудовлетворенности бездуховного бытия. Так памятны слова "суета сует и томленье духа". Мне поэтому смешно читать, что в американских клиниках уже прописывают специальные таблетки тем, кто страдает "магазиноманией". То есть не может пройти мимо магазина, не оставив там кучу денег, даже если стоимость приобретенного превосходит реальные покупательные способности человека и толкает его в долговую яму.

Национальная идея, как представляется теперь, не выводится в пробирке, а естественно рождается тогда, когда все общество осознает некоторую очень важную для его существования проблему или угрозу. И тогда естественно соединяют усилия даже борющиеся между собой политические организации с разными идеологиями, мировоззрениями. Тогда и государство вынуждено поддерживать то, что созрело в обществе и стало делом всех. У нас же пока преобладают позывы создать все сверху, не только национальную идею, но даже и гражданское общество.

Вот здесь, когда разговор от национальных, то есть общественных, интересов вроде бы плавно переходит к интересам государства, от национальной идеи - к государственной, на мой взгляд, и таится опасность.

Смотрю телепередачу: идет дискуссия о "ножках Буша", о том, правильно ли мы поступили, в какой-то мере ссорясь из-за них с американцами, присутствует ли в наших решениях на сей счет политика либо все дело и впрямь в бдительности ветеринарного контроля, который защищает нас от сальмонеллы. Депутат Государственной Думы, представляющий в ней аграриев, переводит разговор в иную плоскость: вот был у нас Советский Союз, была государственная идея, тогда, мол, и международная экономическая политика была определенной. Тогда мы сами настроили птицефабрик и "кормили народ" (так очень любят говорить многие политики) отечественной курятиной. Подзабыл депутат, как закупали за рубежом зерно и кое-что еще в немалых количествах, подзабыл и о том, как кормили, сколько времени все мы в очередях стояли. Ничего не сказал и о сути той определенности в международной политике, которая ему так нравится. Но ведь ему важны не исторические воспоминания сами по себе, а сегодняшнее обустройство сельского хозяйства. Важна вот та самая государственная идея, а именно - идея огосударствления всего и вся, в данном случае - распоряжения землей.

Читаю статью, в которой ну просто тоска звучит по государственной идее и возмущение тем, что идеологию отделили от государства. Какая же именно идея привлекает автора? А вот на сей счет ни слова. Можно только гадать об этом, зацепившись за малую деталь: он мечтает о правителе, способном вернуть нам идеологию, от которой мы отказались. Но гадать не стоит, ведь не сказано, что отказались от коммунистических идей, да и впрямь похоже, что автор лишь встревожен тем, что государство оказалось "безыдейным".

Думаешь порой: сознает ли человек то, что пишет? Призывая создать идеологическое государство, помнит ли, какие нам известны государства такого рода: фашистское, коммунистическое, исламское... Есть, конечно, либеральное государство, тоже вроде бы с концепцией, но она как раз предполагает сосуществование различных идеологий, мировоззрений, приверженность которым вполне приличествует политическим партиям. Но сам-то автор чего хочет? Однажды в беседе с таким же сторонником идеологизации государства пытался найти ответ на этот вопрос, а в результате только вспомнилась девочка Светлана из рассказа Аркадия Гайдара "Голубая чашка". Она говорит о мальчишке, совершившем дурной поступок, за который его назвали фашистом: "А может быть, он вовсе и не такой уж фашист? Может быть, он просто дурак?" Наверное, это грубовато, но какое-то реальное явление тут схвачено.

Однако отнюдь не всегда так просты и безобидны случаи, подобные названным. За ними, за такими вот призывами к идейности не вообще, а именно к формированию государственной идеологии чаще всего стоит нечто серьезное, какая-то политическая цель. Стоит стремление главным образом к оправданию неких авторитарных действий, даже произвола, удобно базирующегося лишь на одном возможном аргументе: кто-то отступил от ГОСУДАРСТВЕННОЙ идеи, он, выходит, против своего государства, а тут уж совсем недалеко и до врага народа. Немодны вроде сейчас такие аргументы, их не употребляют открыто, но больно уж велик соблазн воспользоваться столь простым средством реализации власти, воздействия на общественные процессы и поведение людей.

Стремление к авторитаризму в современных условиях куда более тонко маскируется его сторонниками словами о демократии, общественной необходимости, о национальном и государственном интересе, о потребности в общем знамени. Позволю себе, однако, еще одну ссылку. Историк и социолог Токвиль предчувствовал, что в современном мире свобода столкнется с неведомыми прежде опасностями. Он предупреждал, что тирания и рабство могут устанавливаться "в тени народной власти" (к вопросу о рейтингах!), они приходят порой не вместо демократических институтов, а вместе с ними (к вопросу о выборах!). Правители будущих поколений, писал Токвиль, будут не столько тиранами, сколько "наставниками". Потакая желаниям людей и используя затем их зависимость от этой благотворительности, "наставники" отнимут у народа свободу. Он предвидел пришествие своего рода демократического деспотизма, когда над неисчислимыми толпами похожих друг на друга людей, увлеченных поисками маленьких и пошлых радостей, возвышается охранительная власть - государство-благодетель, которое заботится о безопасности граждан, предусматривает и обеспечивает их потребности, берет на себя руководство их основными делами, управление промышленностью, регулирование прав наследования и дележ их наследства... "Отчего бы ей, - иронизирует автор, - совсем не лишить их беспокойной необходимости мыслить и жить на этом свете?"

Получается, что в жизни национализм легко превращается в фашизм, если общество, его граждане не насторожены против этого, а вместе с тем как бы соединяются, сливаются непритязательность, даже низменность массовых запросов и интересов (вспомним ту же "магазиноманию") и стремление государства, его бюрократии господствовать над людьми. Она не сокрушает волю людей, но размягчает ее; она редко побуждает к действию, но постоянно сопротивляется тому, чтобы кто-то действовал по своей инициативе; она ничего не разрушает, но препятствует рождению нового; она не тиранит, но мешает наиболее оригинальным умам и крепким душам вознестись над толпой, она, как пишет автор, подавляет, нервирует, гасит, оглупляет и превращает в конце концов весь народ в стадо пугливых и трудолюбивых животных, пастырем которых выступает правительство...

Александр Волков ДОКТОР ИСТОРИЧЕСКИХ НАУК.

  00:04 15.07