Вокруг полузатопленного храма.

КАЛЯЗИН и Калязинский район относятся к Тверской области, но от Твери, Ярославля и Москвы удалены одинаково - на 170 километров. Обживешься и услышишь от жителей: "Бермудский треугольник". Нет, самолеты здесь не теряются, но от ближней этой негромкой России известий почти нет. Перед городком - не успевший достроиться при Советах мост (все - в объезд!), еще что-то большое, блестящее, явно военное, сданное будто бы в аренду японцам. Дальше улочки купеческой породы с хмурыми воротами, кирпично-блочный центр, и пестрый рынок, и чистенький райком, вплывший в новую эпоху с флагом рай- и горадминистрации.

"Кодак" приезжего непременно остановит Волгу, теплоход и облака над храмом, что ушел на дно в конце 30-х, соответствуя плану ГОЭЛРО. К нему желающих возят на лодке. Полузатопленный этот храм - своеобразный памятник Генеральной линии. Восемь лет Калязин и район (26 тысяч жителей) существуют без нее, приватно, без дальних планов и почти без средств. Как?

ТРУДНО будет забыть молодое обреченное лицо Александра Гаврилова, председателя колхоза имени Кирова. Гаврилов только что вернулся с полей, убедившись: чуда не будет. Здесь, где леса и болота, где Волга с притоками Саблей, Жабней и Нерлью, свежая трава от искры горела, как сухая. После майских заморозков - 90 дней засухи. Бывали у них сложные года, но такого никто не припомнит.

- Весенние труды предстоит запахивать. Реветь хочется.

Зимой Гаврилов был полон оптимизма. После обвала рубля появился долгожданный спрос на колхозную продукцию. 900 гектаров засеяли хорошими семенами, все думал, рассчитается с долгами. Долги у него страшенные, особенно по зарплате. Самые большие в районе.

Когда-то был колхоз-миллионер, занимались семенами, все новинки шли к ним. Гремели на всю страну. Сами работали, горожане помогали. Потом исчезли и новинки, и командированные, и прежняя дирекция, а главное - дотации. Износилась техника. А тут заплясали цены, да так, что два литра молока приравнялись по стоимости к литру солярки (в 90-м молоко стоило 33 копейки, литр бензина - 8). Неизменными оставались лишь визиты налоговиков.

Гаврилов (он местный человек, из деревни Мякишево, инженер-механик по образованию, красный диплом) один раз уже отказывался от председательства. Готов уйти и сейчас. Но не потому, что засуха и к Рождеству из-за нехватки кормов придется резать скот.

- В сенокос прошу колхозников: поработайте до вечера. "Надо себе сена накосить". Ладно, накосил на всех - 90 тонн. И что? Еду проверять, пять вечера, а народ уже с полей. Я себя жандармом называю, жандарм и есть.

Отношение колхозников к работе его не просто мучает - убивает. Выход видится в реорганизации, в объединении тех, кто хочет работать. Но вот есть у них 14 тракторов, а пайщиков - 600. Из них работающих - половина, остальные ветераны, те, кто жизнь на колхоз положил. У кого руки разворочены ревматизмом, у кого грыжа, еще что-нибудь. Кто им привезет дрова, накосит сена, поможет вскопать огород? "Распусти колхоз, сделай всех фермерами, куда девать это население?"

КОНТОРА колхоза - в деревне Пенье (не от песен, а от пней). В Пенье и квартируюсь - гостиница в Калязине с тараканами, вот и привезли сюда, в глубь района. Хозяйка моя, Людмила Максимцева, - директор местной школы. В прошлом году школа сгорела, сейчас под классы переделывают дом, где жили высланные за "сто первый". Об этой категории односельчан воспоминания остались нормальные: люди как люди, не вороватые, только больные и очень несчастные. К середине 90-х разошлись они кто куда.

Окрестности деревни живописны - лес, косогор над Саблей, заросшей кувшинками, само же Пенье - просто улицы и просто колхозные дома с большими огородами. Малолюдно: кто в поле, кто на кухне: поздний август - время Больших Заготовок. И у хозяев дочки колдуют с капустой. Пытаюсь спеть гимн витаминам, а Людмила Станиславовна смотрит как-то странно. "Овощи не еда, еда - это мясо, рыба, курица"...

Из сарайчика подает о себе весть поросенок. Заводили и корову, но что-то не пошло. Они ведь горожане, из Ровно, увозили дочек подальше от Чернобыля. Калязинский район - один из самых чистых в России.

Людмила Максимцева преподает географию, историю, право, экономику. 12 учителей, 60 учащихся. Учитель за 22-23 учебных часа получает около трехсот рублей. Госдотации на школьника - 1 рубль 25 копеек в день. Ребята и учителя собирают для себя колхозную картошку. Капусту и огурцы приносят в школу родители.

За ужином вспоминали доведенного до отчаяния председателя Гаврилова, и разговор по аналогии перешел к той странице "Государства и революции", где автор предлагает за каждым рабочим, чтоб не лентяйничал, ставить кого-нибудь вооруженного. Николаю Николаевичу, мужу, выборному работнику администрации, такой ход не кажется лишним: в России без сторожа никуда. Сторож был всегда, другое дело, что в разные времена выглядел по-разному. Когда-то именовался коротко "Под суд", потом стал зваться "Экономический и моральный стимул", теперь вот "Боязнь безработицы".

Ну а как же свободные люди, фермеры? "Свободные?" - удивились мои собеседники. Есть у них свободный фермер, сосед. Заставил весь огород клетками с кроликами, кролики разбежались, ловили всей деревней. Серьезное фермерство в районе не пошло. Фермеры или крестьянствуют, не платя налогов и одалживаясь техникой у колхозов (газетное "частник производит" Пенье и забавляет, и злит: все частное производство - на общественной базе), или перепродают водку, лес, топливо, запчасти. Конечно, не по их вине заниматься мясом-молоком невыгодно, но деревня-то видит: при всех льготах и кредитах кормят фермеры только себя. Ближе к ночи пошли на ферму. Лампочки горели слабо. Доярки, оступаясь, носили ведра с молоком. За дверью лил дождь, на полу похлюпывало тоже. Милая Мила отсюда тотчас бы ушла.

Женщины были и постарше, и молоденькие. Раньше, если девушка шла на ферму, мать - на дыбы: для того, что ли, учили? Теперь горизонты сузились: уезжать из дома дорого и небезопасно.

Старшая, Антонина Сеземова, вспоминала времена, когда дояркам очень хорошо платили - 500-600 рублей - и давали премии. В город поедут за колбасой-апельсинами, остальное на книжку. В Москве была на ВДНХ, в Ялте отдыхала. Молодым про зарплату и Ялту нравится, остальное не очень понятно. Зачем за колбасой в город? Были б деньги и тут купим. И что за книжка? Живут натуроплатой - мясо, молоко, сено, комбикорм. Есть в деревне магазин райпо, где дают в кредит масло и хлеб. Из колхозного молока женщины делают творог и опять-таки сдают в колхоз по 16 рублей за килограмм. Сказала бы "вот и все их живые деньги", но ведь - и так, и не так.

Да, работают вроде бы за "палочки". Но в 90-м было в Пенье две коровы, а сейчас 60. Свиньи у многих, и мясо продать не проблема - по окрестностям ездят заготовители потребительской кооперации, московские рестораторы, калязинские перекупщики. Напомнить бы, что не так давно не то что коров - коз держать запрещали, так не поверят.

По району ходит праздная молодежь. Москвичи строят дачи, а значит, есть заработок. Деревня одинаково удивляется и москвичам, что дают по 150 рублей за вскопанную грядку, и сытым-пьяным безработным. Но "честных" рабочих мест действительно стало меньше. Картофель, например, еще недавно занимал 200-300 гектаров, сейчас 50. Больше не продать, картошку в города везут из Польши. А это значит - дичает земля, не нужны полеводы, не работают люди, денег нет, и так далее, по кругу.

УТРОМ на "Ниве" отправились сначала в кооператив "Вперед", в пригород Калязина, а потом в "Семендяевский", на берег Нерли. В обоих платят зарплату и дела идут успешно.

На вопрос "Почему свобода оказалась деревне так тяжела?" председатель "Вперед" Казаков (агроном по образованию, сменил на председательском посту своего отца) рассказал, как воспринималась новация. По той причине, что свободу учредили декретом так же, как когда-то отняли, люди в нее не поверили. Ждали: туман вот-вот рассеется. К тому же реформаторы обидели деревню, поставив в равные условия и тех, кто в ней всю жизнь, и тех, кто без году неделя. В результате, кто не работал, тот и не работает, а ответственные люди угасли. Было и такое: - Когда пошла вся эта чехарда с перевыборами, колхозники решили, что чуть ли не каждый может стать председателем. Сводили старые счеты: "ты меня когда-то обидел, я тебя прокачу". В горячке район переизбрал 10 руководителей, больше половины! Когда опомнились, назад позвали, было поздно. Кто-то из "бывших" не простил, кто-то уехал, занялся коммерцией.

Тяжесть нынешней ситуации Казаков видит не в бедности (как-то подсчитал, что натуроплата составляет у него по 2 ежегодных тысячи на каждого), а в отсутствии перспектив и у хозяйств, и у людей. Нестабильность опустошает, вот что страшно. Человек копил на автомобиль, думал, выйду на пенсию, буду ездить на рыбалку, а сбережений хватило на плохонький мотоцикл. Никто не уверен, что сможет дать высшее образование детям, даже если ребенок хорошо учится в школе. И колхоз видел будущее, пусть и относились к сельскому хозяйству как к черной дыре, закупая при этом продукты по себестоимости. Но все же верили: не бросит же государство свой народ. Колхозные награды, знамена и грамоты хранятся в каждом председательском кабинете. И - Ленин на стене. Это не месть реформаторам, это память.

...К "Семендяевскому" ведет хорошая дорога (вообще в районе с дорогами все в порядке). Лес, поля, где стоит лен. Он из-за засухи мал ростом и редок.

В красивом пейзаже - часты вкрапления переломанной техники. Нет, это не бесхозяйственность - просто ничего не выбрасывают: любая железка стала неподъемно дорога. Шнек для комбайна, мне рассказывали, обыкновенная труба, стоит полторы тысячи. А качество такое, что через месяц непременно полетит. Да что шнек. Обычное пластмассовое ведро - пятьдесят. А литр молока на завод сдают по два рубля.

У "Семендяевского" главная проблема та же, что у всех - производство есть, а сбыта нет, работать по нынешним ценам себе в убыток. Им бы свой завод, развязаться бы с переработчиками. Он, кстати, в районе есть, филиал московского "Колосса". Но давно стоит. Ну а все-таки как председателю Геннадию Ильину (он молод, из Чувашии, с отличием закончил сельхозинститут; о нем говорят как о человеке очень терпеливом и дотошном) удается держаться на плаву? Ильин рассказывает о своем хозяйстве, и в его речи соцсоревнование чередуется с материальным поощрением и трудовой дисциплиной, за спадом 93-94-го - следует подъем, "надои" влекут за собой "увеличение", а за ними - строительство жилья, детского сада. Наваждение? Нет. Председатель смотрит устало и чуть прищурившись: "90 процентов сельского населения не может жить самостоятельно, надо водить за руку". Вот он и водит так, как привычнее.

- Нормальный путь - между диким рынком и командной системой, - говорит Ильин. В его планах - взять на буксир соседний колхоз "Старовисловский", где совсем плохо. Ильину нравятся тамошние луга, но не это определило решение. "Земля восстанавливается, человек - нет. Если ушел от земли, не вернешь". Это он о раскрестьянивании.

(Чуть в сторону: не знаю, хуже ли простота воровства, но погибать из-за простоты здесь не собираются. Пример: у большинства хозяйств из-за недоимок в бюджет заблокированы счета, то есть деньги за то же молоко от завода они не получат, спишут за долги в бюджет. И вот перед прошлой посевной появляется при администрации АО "Содействие" с чистым расчетным счетом, и его энергичный директор Герман Акимов ласточкой летает по окрестностям. Где может, разыскивает самое дешевое горючее, самые дешевые запчасти и меняет на колхозную продукцию. Это приносит учредителям АО - почти все хозяйства - нужные позарез живые деньги.)

...А ведь могли бы эти молодые энергичные председатели заниматься бизнесом, жить припеваючи. Вот чертыхаются, мучаются, но не уходят. Не дает та самая сознательность, на которой до сих пор держится все. Председатели стараются удержать хозяйства на плаву, но без помощи государства и у лучших далеко не все получается. Их попытки перекричать тишину представляются не менее драматичными, чем попытки Лира перекричать бурю.

"СВОБОДА - это когда есть деньги", - справедливо заметил Юрий Кузнецов, редактор районной газеты. Мы разговариваем в Калязине, в маленьком доме редакции, где радость! - куплен компьютер, и сожаление, что один. Тут прошли времена больших тиражей, когда полоса "Резонанс" собирала десятки мнений, а в суде лежал десяток дел (проиграно лишь одно). Пар вышел, плывут по течению, самое важное - сохранить издание. Некоторые "районки" открывали магазинчики, даже елками торговали. Калязинская "Вперед" выбрала путь платных объявлений.

..."Продается дом", еще продается лодочный мотор, кирпич, мотоцикл, машина (целых три в одном номере), мебель, автокраска. О покупках всего два объявления: про ружье и лом с цветными металлами. Ружье, наверное, чтобы охотиться, "цветные металлы" значат одно: еще несколько деревень не досчитаются кабеля.

Срезанный кабель - бедствие лета-99: деревня за деревней оставалась без связи и радио. Рубрика РОВД во "Вперед" расширяет тему: за неделю исчезли три теленка с фермы в деревне Устье, десять кочанов капусты с дачного участка и свинья из кооператива "Пахарь". Не забавно, если принять к сведению заведенные уголовные дела.

(Почему это все у нас выходит боком? Может, в стремлении к "лучшей доле" и "свету" изначально заложен тайный порок? По мере приближения к цели становился он все более явным, и, наконец, обнаружилось, что "лучшая доля" ничуть не лучше "худшей", а "свет" - обманка, вроде болотного огня.) ...Счет времени Калязин, как любой волжский город, ведет от своих монастырей и от своего купечества. Экскурсоводы местного музея расскажут о той дальней жизни много интересного. Но есть и ближние свидетельства: в тихую погоду у затопленного храма, бывшего когда-то колокольней, различимы сквозь воду надгробные памятники. Сегодня нет здесь особой нужды в восстановлении церквей. Отправив на волжское дно Святотроицкий монастырь, в делепоставили точку. Храмы стоят, как стояли, прихожан и было мало, и сейчас немного. Полузатопленная жизнь.

Молодому о. Василию (Сергиенко), что служит в Заречье, чистом, зеленом уголке близ Волги, нередко приходится поднимать сбитые памятники кладбища при своей церкви. Чтобы их свалить, силища нужна непомерная. Батюшка пытается вразумить молодежь. Получается отчасти.

Он винит телевизор, распутство с экрана, и еще почему-то чертей в мультиках Диснея. Спросила: как он борется за души вандалов, воров, наркоманов? Нет, гневных проповедей пастве батюшка не читает: все от Бога, говорит, сам стань чистым и вокругбудет чисто.

Что же нас ждет, отец Василий? "Содом и Гоморра, расплата за грехи". Но ведь смотрите - храм ваш обновляется, людей в нем больше, крестятся, венчаются, есть воскресная школа и нет уполномоченного по делам религии? Батюшка упрямится: налицо все признаки, скоро ждать и Содома и Гоморры.

Среди его печалей - футбольное поле в Калязине на месте городского кладбища. "Дети бегают по головам родителей, что ж от них ждать?" Он хочет, чтобы стадион куда-нибудь перенесли, и ежедневно, как на работу, ходит в администрацию.

В ящичке для пожертвований щель очень короткая. В размер монеток.

...Белый-белый калязинский храм, бедный, полузатопленный. Так и люди: кто-то повыше воды, кто-то чуть держится. Среди тех, кто повыше, - райпо, советское формирование. С ними - хоть и с оговоркой, можно соотнести новое русское купечество. Шок начала 90-х прошел довольно быстро, наверное, потому, что и раньше они были живой, не придуманной организацией. Работают в кооперации одни женщины, очень дельные. У них уже 40 районных магазинов, кредитующих граждан; у них два симпатичных популярных кафе в Калязине, где недавно ни кафе, ни ресторана; закупки ягод, грибов, лекарственных трав, мяса, овощей. Их автолавки добираются до самых глухих углов, где и раньше из благ цивилизации - один почтальон. Директор, Ольга Петушкова, человек веселый и яркий. 25 лет, как день, в потребительской кооперации. Спросила: там-то, в глуши, что происходит с людьми? Совсем, наверное, отчаялись, озлобились. "Нет", - ответила Ольга Михайловна. Это у тракта теперь могут проезжему воды не подать, а в глуши все так же ему рады.

Ее собственная радость в том, что большие налоги райпо - 740 тысяч рублей - не уходят далеко от Калязина и района. На них безденежные граждане в счет своих зарплат и детских субсидий смогли купить обувь, одежду, учебники детям, собрать их в школу. На языке экономики это называется "взаимозачет". На человеческом - спасение.

К слову: дети в Калязине пошли в отремонтированные школы. Бюджетных денег на ремонт было, конечно, мало, примерно четверть нужного, и задачку по арифметике решали любопытным образом. Вот, скажем, филиал московского авиационного завода должен городу 400 тысяч за освещение. Им взамен предлагается отремонтировать детский дом. Или - не хватает краски и материалов, но есть хорошие отношения администрации с небедными московскими дачниками. И дачники отдают школам все оставшееся от собственного строительства. Местный небедный, кстати, стройматериалы для школ жалеет: "Чего баловать, вы сами должны".

Татьяну Карпуневу, завроно, больше другого волнует нынешнее нетворческое отношение учителей к работе. Этому, кроме выматывающего безденежья, есть и другое объяснение. Хорошие учителя в каникулы готовят ребят в институты, и не бесплатно. Осенью в нищую школу им идти не хочется.

А сами ученики - хуже ли стали, лучше? Оказывается, меньше стало детей талантливых, окрыленных, больше тех, кто добивается нужных баллов усидчивостью. Однако в трудных временах для детей находятся некие плюсы. Раньше дети теряли здоровье в гонке за медалями. Теперь в институты хотят поступить единицы.

УРОВЕНЬ безработицы здесь не очень высок - один процент. Несколько предприятий выручают службу занятости. Одно из них - швейная фабрика, что стоит на шоссе рядом с табличкой "Калязин". Там самая высокая зарплата в городе: под тысячу рублей.

Раньше шел у них вал, клепали одежду как придется. С начала 90-х работают с МПС, со всеми 18 российскими железными дорогами. Сначала - по бартеру, они - одежду, им - уголь и мазут, потом перешли к нормальным взаимоотношениям. Фабрика завалена заказами, открывает филиалы и озабочена недостатком квалифицированных швей. Шьют форму для проводников, плащи, спецовки для рабочих. Продукция представлена в цехах, на манекенах. Швы ровненькие, нитки не торчат, ткань хорошего качества.

Из-за этой импортной - на доллары - ткани они едва не пропали после августа. Цены прыгнули, шить стало не из чего. Все же выкрутились - был какой-то запас. Но, чтобы уберечься от неожиданностей, стали шить для горожан модную, не очень дорогую одежду, даже вечерние платья.

Генеральному директору, Людмиле Хохловой, работать в условиях рынка нравится. Во-первых - самостоятельность, во-вторых - высокая планка качества, за которой необходимость хорошо делать дело. Это, резонно замечает директор, очень подтягивает трудящегося.

Частную фирму "Кречет" создал калязинский инженер Григорий Краснов. Там делают мебель и матрешки. Матрешек читатель, может быть, видел - они запоминаются. Внутри - продукция Кашинского ликеро-водочного завода. Работают у Краснова шестьдесят человек, много молоденьких девушек. В прошлом году "Кречет" получил премию Тверской службы занятости.

...Краски, кисточки, запах лака. Матрешки расписываются по настроению. Почему-то много зимних сюжетов. Наверное, из-за жары.

Почему же другие частники работают только на себя? Михаил Куликов, председатель Калязинского союза предпринимателей (12 человек), не считает нормальным такое положение. Он хотел бы заняться, в частности, переработкой сырья, откупить тот самый стоящий завод с колбасным цехом. Но - одному не потянуть, а другие частники не рискуют личным капиталом для общего дела. Вот и возят поодиночке в свои магазины сыр и колбасу с дальних оптовых баз.

МЕДЛЕННО, как все медленно... Слово "геноцид" в районном словаре - из самых ходовых (наряду с "натуроплатой", "взаимозачетом" и "диспаритетом цен"), но революционный настрой отсутствует. Отчаянных поборников прошлого мало, много поборников нормальной жизни. Среди тех, кто в свое время отдал голос Ельцину, были, между прочим, местные старики, которым вовремя платили пенсии. Нынешний предвыборный расклад району видится так: треть калязинцев проголосует за Зюганова, половина за "Отечество" - за ними видится государственный образ мысли в сочетании с умением хозяйствовать. А симпатичен калязинцам Лужков: он помогает деньгами строительству школы в Пенье, а другим - учебниками и тетрадками.

ПРЯМОЙ электрички из Калязина в Москву нет. Надо ждать рабочего поезда до Савелова. Поезд окажется потрепанным и почему-то с плацкартными вагонами. Он замедляет ход у странных, никак не обозначенных станций. Леса вдоль одноколейки очень густы, там свежесть, шум крон и сияние воздуха на полянах.

Жаль оставлять эту землю, где растет крапива и лен, где длинны зимы и дожди, и люди заняты делом будней. Но разве за праздничность любят родину? Люди Калязина останутся в памяти там, где белый их храм у песчаного волжского берега. По пояс в воде, а кресты все равно - к небу. Калязин - Москва.

НАТАЛЬЯ КРАМИНОВА.

  00:04 16.09