29-06-2004 Сергей Соловьев: "Киносъемка то же, что ворожба" Как воссоздать на экране абсолютно законченную модель чеховского мира?

Лидия САДЧИКОВА Сочи-Челябинск Последняя работа Сергея Соловьева - фильм-триптих "О любви" по мотивам рассказов А.П. Чехова. Челябинцы одними из первых увидели эту картину на фестивале "Новое кино России-2004", на котором она не увенчана никакими лаврами. Реакция зрителей была противоречивой: от обвинений автора в киномаразме до романтических восторгов. На недавнем фестивале "Кинотавр" ленту постигла примерно та же участь, правда, Александр Абдулов, сыгравший одного из главных персонажей, был удостоен награды за лучшую мужскую роль. Между тем сам Мастер, с которым мы встретились "за кулисами" знаменитого кинофестиваля, своей работой вполне доволен, что и попытался донести в нашем разговоре. - Эта картина сделала меня абсолютно счастливым человеком, - рассказал Сергей Александрович. - Оказывается, юношеские мечты все-таки сбываются. Рассказ "Доктор" я прочел, учась на третьем курсе ВГИКа. Возникло странное ощущение, что если мне дадут его снять, я разрешу для себя практически все кардинальные проблемы мира. В то время я находился под наркозом фильмов Антониони. Они, как мне казалось, раскрывали тайны бытия, что я нашел и в рассказе "Доктор". Дал его прочесть своему педагогу Александру Борисовичу Столперу. Тот прочел и сказал: "Сережа, у всех больших писателей есть свои неудачи. Это касается и Антона Павловича Чехова. Мой совет: никогда не присасывайся к неудачникам. Возьми лучше любой рассказ Симонова - серьезная литература. И снимай на здоровье!" Это была первая жесточайшая травма. Но мое "помешательство" продолжалось. Я нашел у Чехова рассказ "Володя", с ним случилась та же история. "Если сниму его, то вся моя жизнь образуется", - думал я в горячке. Но Александр Борисович сказал: "Ты с ума сошел! Оканчиваешь ВГИК, а тут сюжет о самоубийстве. Ты понесешь на киностудию свое суицидное творчество? Даже не думай! Возьми хороший рассказ Симонова". Но ни "Доктора", ни "Володю" я не мог вытравить из головы всю жизнь, не зная, куда и как их пристроить. Три года тому назад пришел ко мне Федя Бондарчук: "Сергей Александрович, я достал денег, снимите чеховского "Медведя" на таком-то телеканале, причем к 8 Марта. Это будет нечто!" "Ну, нет, - сказал я. - Потому что если бы я увидел по телевизору "Медведя", которого бы снял, например, Герман, я бы тут же сказал: "Хоть ты и Герман, но в 1938 году этот рассказ снял Исидор Анненский с Михаилом Жаровым и Ольгой Андровской. То есть вещь обречена быть предметом для сравнения". Федор стал меня уговаривать, соблазняя большим бюджетом. Я подумал: есть деньги, есть канал, есть желание увидеть Чехова, которого я ношу в себе сорок лет: И быстро сделал сценарий. Однако руководство телеканала сказало (и правильно сказало), что на 8 Марта такой сюжет не пройдет и что они не могут дать денег. Но тут уже я не мог остановиться. Вцепившись в свою идею, быстро нашел деньги, и мы картину сделали. - Как вам удалось так снять Евгению Крюкову, что она просто неузнаваема? Это ваше особое видение или это фокусы цифровой съемки? - Я так воспринимаю женщин. Это не выдумка. Знаете, я ненавижу все актерские работы Тани Друбич, которые сняты не мною. Просто бешусь. "Режиссеры-операторы, - думаю я, - что у вас там вставлено вместо глаз? Куда вы смотрите? Или вы слепы? Как вы можете таким образом снимать эту актрису?!" - Почему в такую тайну, как любовь, вы заглянули именно через Чехова? Ведь есть Толстой, Куприн, Бунин. - В истории, которая меня всегда интересовала, взгляд Чехова на мир самый точный. Он, как мне кажется, создал абсолютно законченную модель русского мира, до него никто этого не делал столь полно и выразительно. Будучи автором модели, он еще был там путешественником. И это путешествие Чехова по собственной России преисполнено удивительного вкуса, человеческой деликатности, исключительной бесстрастности. Во всем чувствуется профессия доктора, который не имеет права в своих суждениях быть пристрастным. Замечу, что слова "красота" и "любовь" ужасно пошлые и достаточно потрепанные, но у него за ними стоят абсолютно непошлые, в общем-то, главные понятия о жизни. Однако мой фильм - это пересказ Чехова своими словами. Собственно, я давно уже открываю книги Антона Павловича не с целью прочитать что-то (все давным-давно прочитано). Беру первый попавшийся том, читаю из него наугад несколько страниц и закрываю. Важно уже не произведение, а чеховский мир, дух, воздух. За этим стоит, простите мою велеречивость, искомое здоровье России. Когда я ставил спектакль "Чайка", то не мог понять, почему с такой отчаянной безвкусицей объясняются герои: на каком-то придурковатом, безвкусном языке. Пока один литератор мне не объяснил, что, во-первых, Чехов так усваивал для себя молодое нарождающееся искусство, к которому сам уже не принадлежал, а во-вторых, "Чайка" - это не проза, а: опера. Замечательная опера! "Чайку" можно петь: "Что э-то? В-я-з. Какое это де-ре-во:" А опера - такой же мир, только свернутый в мелодизм, в музыку. Те же слова, те же мысли, но их начинаешь петь. В принципе, словесная среда представляется мне крайне ненадежной. Когда мы, например, говорим, "Женщина - это тайна", мы всегда съезжаем к какой-то логистике, даже пошлости. Но женщина-то действительно тайна! Поэтому, когда я пересказывал, трактовал, экранизировал Чехова, то тяготел к тому, чтобы для себя понять все, что мне самому было неясно. - Не противоречит ли ваша авторская позиция чеховской? Вы - за тайну, а Чехов старательно эти тайны разоблачал. - Есть вещи, которые производят страшное торможение в башке, одна из них - авторская позиция. Это что-то оставшееся от совковых времен, когда существовали тексты и подтексты, в которых и выражалась авторская позиция, а сам текст как бы соотносился с нею, и все это только замутняло картину белого света. Вообще авторская позиция - изначальное художественное свинство. Если она у тебя есть, значит, тебе все ясно, а если ясно, то зачем колупаешься, морочишь людям голову?! Помню, я приставал к Андрею Арсеньевичу Тарковскому, когда он начинал снимать "Зеркало": "Скажи, ты готов к съемкам?" А он отвечает: "Самое главное в подготовке к съемкам - довести себя до состояния искреннего, полного ничегонезнания". А потом говорит: "Взгляни на киноаппарат. Что тебе это напоминает? Мне - микроскоп, который направляешь на малюсенькую частицу, а она, увеличенная, становится целым миром, где какие-то существа начинают между собой взаимодействие. И это завораживающе действует на сознание. Вот в этой ворожбе нужно нащупать, к чему бы все это - и в частном смысле картины, и в общем смысле нашей жизни". Мне близок его творческий принцип, и я стараюсь в последнее время ему следовать. А если меня спецслужбы уведут в соседнюю комнату и начнут загонять булавки в какое-нибудь место, требуя сказать, какая у меня авторская позиция, я не скажу. Потому что нет ее у меня. Ну, нету! Просыпаясь по утрам, каждый раз говорю: "Спасибо тебе, Господи, что ты дал мне еще один день жизни". Вот моя позиция. И я действительно не знаю, чем этот день кончится. Можно по дурости погубить все его подарки, неожиданности, восхитительную неизвестность: потому что ты чего-то от него хотел, а хотеть ничего нельзя. - Вы обладаете умением от картины к картине удивительным образом меняться, при этом сохраняя свой собственный стиль. Несколько раз вы порывали с прежним Соловьевым (тому пример "Черная роза - эмблема печали:") и все равно оставались собой. Вы уже обращались к Чехову, сняв когда-то "От нечего делать". А в фильме "О любви", мне кажется, некоторые вещи доведены до самопародии. Это желание художника развиваться или что? - Самопародия: Хорошее слово! Еще я где-то читал статью по поводу этой картины, там было написано: "Жизнь после смерти". Возможно, это толковый метод общения с художником, а возможно - ни на чем не основанное свинство. Как будто критик знает что-то такое, чего не знаю я, и потому он может общаться со мною путем этакого ярлыкования, которое как бы возвышает одного за счет абсолютной "дурости" другого. Не лучший способ общения! Могу сказать: картина "От нечего делать" и картина "О любви" не находятся в состоянии противоречия. Мне было 22 или 23 года, когда я снимал ту, первую картину. И снимал с чувством: какое ужасное, сложное время, какая темная, трагичная штука жизнь, но если за нею следовать без рабства, то все как-нибудь образуется. С таким же замечательным чувством я снимал и эту картину: ужасно тяжелая, трагическая, непонятная, инфернальная штука жизнь, но не надо делать из нее удобных для тебя и твоих коллег конструкций, которые можно обсуждать. Потому что любая конструкция не выдерживает никакого сравнения с самой жизнью. Сергей Соловьев - режиссер, сценарист, продюсер, профессор ВГИКа. Родился в 1944 году в Карельской АССР. В 1968 году окончил режиссерский факультет ВГИКа, ученик Михаила Ромма и Александра Столпера. С 1969 года - режиссер киностудии "Мосфильм". Призер международных и отечественных кинофестивалей. Лауреат Государственной премии СССР. Народный артист России. Основатель и президент международного фестиваля кинематографических дебютов "Дух огня" (Ханты-Мансийск). Снял фильмы: "От нечего делать" и "Предложение" для киноальманаха "Семейное счастье" (1969), "Егор Булычев и другие" (1971), "Станционный смотритель" (1972), "Сто дней после детства" (1975), "Мелодии белой ночи (1976), "Спасатель" (1980), "Наследница по прямой" (1981), "Избранные" (1982), "Чужая Белая и Рябой" (1986), "Асса" (1987), "Черная роза- эмблема печали, красная роза - эмблема любви" (1989), "Дом под звездным небом" (1991), "Три сестры" (1995), "Нежный возраст" (2000).

  00:04 29.06