За полчаса до Третьей Мировой .

Подробности засекреченной ядерной аварии њ из дневника командира подводного атомного ракетоносца Николая ЗАТЕЕВА.

В ТО УТРО њ 4 июля 1961 года њ люди всех континентов, начиная новый день, не подозревали, что их судьба решается не в ООН, не в Белом доме и не в Кремле. Она решалась на центральном посту советского атомного подводного ракетоносца К-19, который терпел ядерную аварию в Северной Атлантике, близ американской базы на острове Ян-Майен.

Спасение было не в казуистике международного права, а в решении замысловатой технической задачи: как не допустить расплавления урановых стержней в действующем реакторе, оставшемся вдруг без охлаждающей воды? В противном случае њ взрыв. Ядерный гриб, взметнувшийся бы рядом с военной базой США (где никто не подозревал о присутствии советского атомохода), мог вызвать непредсказуемую реакцию обеих противоборствующих сторон. Ведь именно в это время вызревал карибский кризис, который едва не привел к обмену ракетно-ядерными ударами.

Об этой аварии, повлекшей человеческие жертвы, до сих пор ходит немало толков и пересудов. И вот за перо взялся главный участник тех экстраординарных событий њ командир первого советского подводного ракетоносца-атомохода капитан 1 ранга в отставке Николай Владимирович Затеев. Прикованный к госпитальной койке тяжелой болезнью, он передал "Российской газете" свой походный дневник и свои последние записи.

В секретный рейс њ с боевыми ракетами.

1 июня 1961 года меня вызвали в Североморск в штаб флота. Вошел в кабинет командующего Северным флотом адмирала Чабаненко. Он ввел меня в курс дела: намечались большие учения по отработке наших противолодочных сил, и моя К-19 должна была, изображая вероятного противника, как можно ближе подойти к территории СССР и нанести из-под воды ракетно-ядерный удар. Для этого мне предстояло выполнить следующее: выйти в Северную Атлантику скрытно от противолодочных сил НАТО, занять там район ожидания и по сигналу из Москвы форсировать Датский пролив подо льдами по нулевому меридиану, обогнуть с севера архипелаг Шпицберген, проникнуть незамеченным в Баренцево море и нанести удар практической ракетой по боевому полю в Мешенской губе. На все это давался месяц. На связь выходить только в исключительных случаях, соблюдая полное радиомолчание и прочую скрытность. Боезапас на борту иметь боевой, кроме одной учебной ракеты.

О готовности к выходу я должен был доложить лично командиру флота.

Для меня почти все было впервые: новый экипаж, новая государственной важности задача њ показать, на что способен первый советский подводный атомный крейсер-ракетоносец.

Мы вышли в этот непростой поход в точно назначенное время: в 16.00 18 июня 1961 года. На борту 139 человек. В их числе и два стажера, которые прибыли перед самым отходом: капитан 2 ранга Владимир Першин и его старпом капитан 3 ранга Георгий Кузнецов. Они шли в качестве дублеров командира.

Без особых приключений, преодолев несколько противолодочных рубежей НАТО, вышли в западное полушарие планеты. Заняли район ожидания в восточной части Северной Атлантики. На запад лучше не ходить њ там по данным метеослужбы плотное скопление больших айсбергов. К югу от нашего района њ оживленная судоходная трасса Европа њ Америка.

По курсу њ айсберги, айсберги Даже на двухсотметровой глубине нет никакой гарантии, что не столкнемся с ледяной горой. Учу вахтенных офицеров, как уклоняться от подводных препятствий. И так двое суток .

Ранним утром 4 июля в моей каюте взвыл динамик межотсечной трансляции: "Товарищ командир, в правом реакторе давление "ноль"! Уровень в компенсаторах объема њ "ноль"! Просьба прибыть на центральный пост!" С этих слов и началась наша трагедия .

Первая мысль њ это разрыв первого контура! Самое страшное, что могло случиться, њ случилось! В мгновение ока я влетел на центральный пост. Вахтенный механик њ командир электротехнического дивизиона Владимир Погорелов њ быстро перечисляет, что успели сделать.

Я вызвал инженера-механика и командира дивизиона движения. Диагноз њ тот же.

Приказываю объявить радиоактивную опасность, а шестой њ реакторный отсек њ аварийным. Сам же отправляюсь на пульт управления реактора, чтобы своими глазами убедиться в неотвратимом Выяснилось: разрыв первого контура произошел в неотключаемой части трубопровода на напорном участке, но где именно, пока неизвестно.

Пламя над реактором.

Приборы показывали нарастание радиоактивности в шестом отсеке. Но самое страшное њ в рабочих каналах реактора резко повышалась температура. При перегреве инструкция обещала нам неминуемый тепловой взрыв. Кто мог гарантировать, что он не окажется инициатором цепной реакции и последующего ядерного апокалипсиса? И где њ рядом с американской базой.

Необходимо всплывать. Я доложил экипажу обстановку. Затем ввел в аварийный сигнал наши координаты и приказал радиотелеграфистам передать его в Москву.

Еще один удар! Наше радио не проходит. Залит соленой морской водой изолятор главной антенны. Мы без связи с берегом. Никто не узнает, что у нас стряслось, никто не поможет Если рванет, никто вообще ничего не поймет, американцы решат, что это наш привентивный удар и нанесут ответный... Об этом лучше не думать. Надо выходить из положения. Надежда только на свои силы. Прямо на пульте управления реактором собираю "совет в Филях". С трудом набиваемся в тесную гермовыгородку њ отсек в отсеке. Нас девять человек, девять инженеров. Должны же что-нибудь придумать .

Инструкция жестко требовала: любыми путями не допускать перегрева активной зоны реактора. Иначе њ тепловой взрыв. Что это такое и каковы могут быть последствия, мы могли только гадать, не более того. О том, что в уральском городе Кыштыме рванула в 1957-м емкость с высокорадиоактивными отходами, мы ничего не знали, как не знают многие о том до сих пор. Потом многие годы скрывали и наше ЧП. Даже в секретных документах, предназначенных для специалистов-эксплуатационников, об истинных причинах аварии на К-19 писали полуправду. Правда же заключалась в конструктивной недоработке реактора. Фиолетовое пламя, бившее из-под крышки нашего реактора, заплясало потом и в реакторном зале Чернобыльской АЭС. Но там ничего не знали о том, что произошло в реакторном отсеке нашей атомарины. Кыштым њ К-19 њ Чернобыль њ это все звенья одной цепи, одной полуправды...

Оптимальный вариант нашел лейтенант-инженер Юрий Филин. Кстати, это его первый офицерский выход в море. Филин предложил подсоединить напорный трубопровод подпиточного насоса к трубопроводу системы воздухоудаления из реактора. Это позволяло подавать охлаждающую воду прямо в активную зону. Блестящая идея! Но для ее осуществления необходима сварка вблизи пышущего всевозможными жесткими "гаммами", "бетами" и "альфами" реактора. Нужны Александры Матросовы, которые закроют своими телами амбразуры с бьющими из них лучами смерти.

Ко мне подошел командир первого отсека лейтенант Борис Корчилов:

њ Разрешите, я пойду!

њ Боря, ты знаешь, на что идешь?

њ Знаю, товарищ командир .

Но температура в реакторе угрожающе росла. На карту были брошены не только наши жизни.

Лейтенант Корчилов ушел в шестой аварийный отсек вместе с обреченными на верную и мучительную смерть главстаршиной Борей Рыжиковым, старшиной 1 статьи Юрой Ордочкиным, старшиной 2 статьи Женей Кашенковым, матросами Семеном Пеньковым, Колей Савкиным, Валерой Харитоновым и Геной Старковым. Посылая этих ребят, этих мальчишек в подводницких робах в атомное пекло, я не мог ни прийти к ним, ни подбодрить их. Меня вежливо попросили покинуть отсек: радиационная обстановка в нем не допускала пребывания лишней минуты. Рентгеномеры зашкаливало Когда аварийная группа спустилась в реакторную выгородку, там плясали фиолетовые огоньки ионизированного водорода.

В конце сварочных работ из шестого отсека доложили, что возник пожар с фиолетово-голубым пламенем над крышкой реактора. По команде из центрального поста отсек загерметизировали, пожар потушили. Но пламя вспыхивало еще дважды Наконец, трубопровод сварили. Я спустился вниз и подошел к переборке шестого отсека. Распахнулась стальная дверь, и из нее с трудом выбрался Борис Корчилов. Он сорвал противогазную маску, и его тут же стошнило бело-желтой пеной. Его отвели в первый отсек, где быстро развернули медицинский пост. Туда же отправили и всех остальных, кто работал возле реактора. Никто не знал, сколько предельных доз хватанули ребята за это время. Но ясно было одно њ все они обречены. Уровень радиации повышался во всех отсеках от часа к часу.

Я молил Бога!..

Каждый час пребывания в радиационном поле приближал нас к той роковой черте, которую уже перешагнули Корчилов со своей группой. По здравому разумению надо было покидать корабль как можно скорее. Но куда ты денешься с подводной лодки в открытом океане? Впрочем, советчики скоро объявились. Ко мне на мостик поднялись дублер-стажер капитан 2 ранга Першин и мой замполит Шипов. Они потребовали, чтобы я повел корабль к острову Ян- Майен и высадил экипаж на берег. Я ушам своим не поверил. Это походило на сцену из дурного пиратского фильма. Мне обещали бунт, арест Я не сомневался в своих матросах, никто бы из них не поддержал заговорщиков. Но По моему приказанию всему личному составу было выдано по сто граммов спирта. Алкоголь снижал жесткое воздействие радиации на организм. Расчет заговорщиков строился на том, что матросы под спиртными парами могут выйти из повиновения и принудить меня идти к чужому берегу. Отправив "советчиков" вниз, я вызвал командира БЧ-РО (ракетного оружия) капитан-лейтенанта Юрия Мухина и в присутствии старпома Енина приказал выбросить за борт все автоматы и пистолеты, кроме пяти "макаровых". Один взял себе, другими вооружились старпом, Мухин и представители штаба флота, посредники на учениях капитаны 2 ранга Василий Архипов и Николай Андреев.

Шла "холодная война", и высадку на остров, где находилась военно-морская база вероятного противника, я расценивал как прямую измену.

Я принял решение идти на одном реакторе в тот район, где по плану учений должны были находиться наши дизельные подводные лодки. Молил Бога, чтобы наш резервный маломощный передатчик хоть кто-нибудь услышал. И нас услышали К борту подошла советская дизельная подводная лодка С-270 под командованием капитана 3 ранга Жана Свербилова. Первое, о чем я его попросил, њ это связь с Москвой. Дали через антенны С-270 шифровку о нашей аварии. Штаб молчал... На свой страх и риск я приказал экипажу покинуть отсеки и перейти на "эску". Вскоре подоспела еще одна наша лодка њ С-159. На нее мы передали морские чемоданы с секретной документацией и перешли сами. Берег молчал. Передаю последнее радио в штаб: "Экипаж подводной лодки К-19 оставил корабль. Нахожусь на борту подводной лодки С-159."

С тоской в душе и в сердце смотрю на свой родной крейсер, превратившийся в безлюдный остров смерти. Океанские волны пляшут у его черных бортов.

Делаю запись в вахтенном журнале С-159: "Командиру С-159: прошу циркулировать в районе дрейфа К-19. Два торпедных аппарата приготовить к выстрелу боевыми торпедами. В случае подхода к К-19 военно-морских сил НАТО и попытки их проникнуть на корабль буду торпедировать лодку сам. Командир К-19 капитан 2 ранга Затеев. Время 5.00 5 июля 1961 года".

НЕ ЗНАЮ, есть ли еще в нашем ВМФ такой командир, на долю которого выпало столько угроз, страхов и испытаний в одном лишь походе? Николай Затеев с честью вышел из всех передряг. Свой злосчастный корабль он спас. К-19 и сейчас еще стоит в одной из бухт Кольского полуострова. Она пережила своего командира. Спас он от переоблучения и свой экипаж, кроме тех, кто работал в реакторном. Вся аварийная группа лейтенанта Корчилова њ кто раньше, кто чуть позже њ погибла. Затеева попытались сделать виновником аварии. Но знаменитый атомщик академик А. Александров сказал Н. Хрущеву, что командир и экипаж ни в чем неповинны, моряки действовали грамотно и мужественно. Только это и спасло подводников от суда скорого и неправедного.

  00:04 28.08