Финансовые реки ушли под лед.

О причинах банковского кризиса размышляют академик Николай Петраков и начальник Главного управления ЦБ по городу Москве, член Совета директоров Центрального банка России Константин Шор.

Николай ПЕТРАКОВ: Меня особенно занимает в нынешней кризисной ситуации состояние банковской сферы. Системообразующие банки, хозяева которых, как вы помните, ногой открывали дверь к президенту, учили жить его и страну, совершенно сдулись - как шарик. Почему? Да просто они действительно отражали ту экономическую систему, которая была создана в период 1992 - 1998 годов. Что они делали? Сначала очень бодро играли на валютной бирже в 1993-м, когда у нас инфляция выросла в семь с половиной раз, а доллар подорожал только в два с половиной, и страна, как говорится, в одночасье стала самой дорогой в мире. Потом началась история с уполномоченными банками, которые "крутили" бюджетные средства и опять хорошо зарабатывали. Затем появились "гэкаошки" и прочие игрушки, тоже высокодоходные. А реальный сектор оставался где-то в стороне.

Константин ШОР: Вы справедливо упомянули основные события, начиная с 1993 года. Дело не в пристрастии людей, возглавлявших крупные финансово-кредитные учреждения, к игре в валюту или, допустим, в ГКО. Просто они использовали правила игры, установленные государством, то есть находились в русле экономической политики.

Н.П.: Да и грех было не воспользоваться.

К.Ш.: Реального сектора, как такового, не существовало. Имеются в виду инвестиции в производство, его кредитование. Реальный сектор до сих пор не структурировался. Мы ведь так и не определились, сколько танков мы должны производить, а сколько стиральных машин. Госплан нам для этого не нужен, но правительственная программа, определяющая стратегические направления, необходима. Вещь, в общем-то, понятная. В реальную экономику вкладываться было опасно. Кредо-банк попытался поднять Запсиб и приказал долго жить. А предприятие - один из гигантов индустрии - до сих пор существует.

У нас банки, именуемые "системообразующими", формировались как бы по двум направлениям. Одни изначально опирались на государственную базу, то есть бывшие отраслевые банки, другие кредитные институты стали уполномоченными, в том числе по обслуживанию бюджета. Получилось это потому, что, пока не начало работать федеральное казначейство, исполнение бюджета передали на время в коммерческие банки. Очевидно, что набрав определенный потенциал, они могли влиять как на распределение бюджетных средств, так и на определение своего собственного статуса как ведущих банков России. При этом рынок ГКО давал возможность банкам развиваться. Не будем сейчас оценивать, как именно - уродливо, непропорционально. Но все же - развиваться.

Н.П.: Когда случился этот кризис, средние банки выглядели более независимыми и более ответственными перед своими клиентами. Банки-монстры же больше зависели от того, какие у них отношения с правительством РФ, какова в данный момент доходность ГКО, но никак не от клиентов. А средние банки всегда чувствовали себя зависимыми от клиентов - таких, например, как бензоколонки, универмаги, овощные базы (объекты с быстрой окупаемостью), прекрасно осознавая: случись что не так, и клиент уйдет. Я знаю банки, которые из последних сил, но день в день проводят проплату. Они не вешают табличку "рублей нет, долларов нет".

К.Ш.: Средние банки, по большому счету, просто не имели средств для участия в крупных проектах. И это, может быть, их сохранило. В Москве удалось создать малый и средний бизнес, вот он и "вскормил" средние и мелкие банки. При этом одного нельзя забывать: крупным банкам, работавшим с крупной промышленностью, с сельским хозяйством, необходима была ликвидность в быстрых формах. Собирать вклады - это хорошо, но иногда государству нужно быстрое, как ртуть, привлечение средств для выполнения приоритетных, экстренных и т. п. проектов. Где их взять? На рынке ГКО. Это и явилось предтечей нынешнего финансового состояния многих "великих". Думаю, однако, что национальным банкам в широком смысле слова государственная поддержка сейчас должна быть оказана непременно. Особенно тем, кто работал с АПК. Россия сможет встать, если обопрется на землю, и не заниматься сельским хозяйством - значит не быть российским банком.

Н.П.: Судя по тому, как тряхнуло банковскую систему, она имела массу изъянов. Значит, она должна каким-то образом трансформироваться. Чтобы сохраниться. Сейчас по сути дела уже начали говорить о том, как она должна выглядеть. И тут наблюдаютсядве крайности: либо национализировать и укрупнять банки, либо продавать всю национальную банковскую систему иностранцам.

К.Ш.: Если мы хотим называться государством не только географически, есть вещи, которые нужно делать самим. Нужно иметь свой костяк, кровеносную систему, иногда мышцы и, хорошо бы, мозги. Я думаю, что кровоснабжением государства занимается национальная банковская система. Мышцы - серьезный бизнес, развитая промышленность. Третьеразрядные государства не производят, скажем, автомобили. И так далее.

Нынешний кризис показал: наши банки не имели диверсифицированных источников существования. Что было? Ценные бумаги и валюта. Вот и получилась такая ситуация. Средний класс банков как раз нашел свою нишу. Тем не менее мелкий бизнес априори не пойдет в крупный банк, где его интересы не очень учитываются. Такой банк копейку не поднимает, хотя с нее все и начинается. Вот на этом и основано более надежное состояние средних и мелких банков. Но это все равно временное состояние, ведь сохраняется глубокий кризис финансово-кредитного механизма, а он, в свою очередь, заключается в закупорке платежной системы и приводит к гибели и средние, и мелкие банки.

Смысл деятельности банка, как мы его понимаем, в следующем: нашел деньги, привлек, разместил и, самое важное, вернул. Вот в этой цепочке у мелких и средних банков появился разрыв. Есть спрос на деньги - нет предложения, потому что поставщики денег - крупные банки - провалились. Значит у мелких и средних нет источника текущей деятельности. Наша задача сегодня - преодолеть создавшееся положение.

Что, вообще, это означает? Необходимо повернуть банки на исполнение государственных, может быть, региональных программ, на развитие отраслей. Но для этого мы ждем от правительства четкой картины развития государства: приоритетные отрасли, соответственно приоритетный бюджет, под который банковская сфера должна развивать промышленность.

Н.П.: Когда я наблюдал за процессом финансовой и экономической лихорадки, у меня возникла мысль о проблеме прозрачности банков. Смотрите, что происходило до 17 августа: многие банки, участвующие в валютных биржевых торгах, интенсивно скупали доллары. Но пришел "час пик" и везде появились таблички: долларов нет. Все валютные счета - и юридических, и физических лиц - заморожены. Куда ушли доллары? С другой стороны, после 17 августа среди населения началась паника. Люди достали деньги из чулок и все смели: бедные - соль, спички и макароны, более состоятельные - мебель и телевизоры... Деньги были выброшены в огромном количестве, причем по всей стране. Возникает вопрос: где рубли? Говорят: рублей нет. Куда они исчезают? В офшоры?

К.Ш.: Напрашивается вывод, что офшоры находятся непосредственно в Москве, Петербурге и других крупных городах. Население не доверяет банкам и держит денежные средства, образно говоря, в своих домашних офшорах. Вы совершенно правильно обратили внимание на то, что сегодняшние "гиганты" далеко не всегда являются полнопрофильными банками. Не у всех есть инкассация, кассы пересчета, хранилища. Вот и возникла элементарная техническая невозможность пересчитать деньги. Мощностей не хватило.

Н.П.: По пересчету наличности?

К.Ш.: Прежде, когда производился очередной обмен денег, у кассиров Центробанка из-под ногтей выступала кровь. Почему? Потому, что государственный банк понимал: пересчитав деньги, он должен в тот же день зачислить их на счет клиента. Это его выручка. А вот сегодня банки оказались неспособны пересчитать такую громадную массу денег. После этого торговля увидела, что на ее счета не зачисляются деньги - ведь зачислить можно только пересчитав - и перестала сдавать выручку. Им же нужно у оптовиков покупать. Так начался этот стопор.

Н.П.: Хорошо, тогда другой пример - когда Центробанк где-то там в конце августа заявляет: мы, мол, дали деньги некоторым коммерческим банкам, чтобы они работали с клиентами, чтобы не было паники, очередей и тому подобного. А они понесли эти деньги на валютную биржу и обвалили рубль. Неужели нет понятия "целевой кредит" или его юридически невозможно оформить?

К.Ш.: Нет понятия целевого кредита в отношениях Центрального банка с коммерческими. Центральный банк - кредитор в последней инстанции, он осуществляет рефинансирование. А для чего это рефинансирование? Для пополнения текущей ликвидности банка, то есть в конечном итоге для кредитования проектов, нужных государству опосредованно, через банк. Когда говорят: вы дали коммерческим банкам ликвидность, а они понесли деньги на валютную биржу, порой забывают, что есть клиенты банков, давшие ему поручение. У клиентов должна быть на счете некая сумма, которую банк, к сожалению, не смог пополнить. Но у клиента-то есть поручение на оплату зарубежного контракта! Вот банк и идет на биржу. Другой разговор, что Центральный банк должен проконтролировать, чтобы это было именно так.

Н.П.: Ну хорошо, тогда, может быть, нам нужно вводить в нашу банковскую систему, скажем, инвестиционные банки?

К.Ш.: А я и не говорю, что реструктуризация заключается только в воcстановлении ликвидности банка. Работа многопрофильная, но нужно определиться, что мы будем развивать. Как только государство скажет: движемся туда-то и туда-то - мы выстроим структуру. Даже в рыночном механизме нужны элементы государственного управления, но у нас они были невостребованы.

Н.П.: В этом месте с вами совершенно согласен. Но одно дело - рыночные механизмы, а другое - что вытворяют эти наши шокотерапевты. Ведь это совершенно разные вещи. Например, госмонополия на алкогольные изделия, которую сейчас пытаются восстановить. Ее же разрушили в мае 1992 года указом президента, который ему подсунул на подпись Гайдар. А ведь ни в одной цивилизованной рыночной стране нет такого положения, чтоб отсутствовала монополия на алкоголь: это и доход в бюджет, и защита потребителя.

К.Ш.: "Пьяные" деньги в России всегда были самыми легкими для бюджета. Может быть, от нищеты нашей мы стремимся держать эту отрасль в руках, условно, Минфина, а не Минздрава. Но я хочу сказать несколько о другом - о людях. Мы сегодня все попрошайки, причем неизвестно у кого. Просим, но одновременно не имеем мужества и честности отказаться от дел, которые не умеем делать. Обездоленность многих предприятий происходит от того, что нет должной профессиональной подготовки и опыта работы в условиях рынка. Нет даже программ переподготовки людей, хотя очевидно, что в нынешнем виде труд их останется невостребованным.

Нам нужно определиться со стратегическими направлениями движения. Главное среди них - образование. Сегодня мы теряем поколение за поколением. У нас еще есть запас прочности за счет людей, имеющих определенную закалку. Так нас воспитали: сначала думай о родине, потом о себе. Но смысл этого будет утерян, если мы отдадим наработки в руки, не знающие, что такое труд за деньги.

Н.П.: С другой стороны, когда зарплата по определению нищенская, ее размер - 400 рублей или 600 - роли не играет. А на первый план выходит ощущение того, что общество, платя человеку какие-то гроши, как бы говорит ему: ты нам не нужен. И вот люди, которых готовили 15 - 20 лет, - химики, биологи, математики - уезжают на Запад, где они, оказывается, нужны. Или, в крайней ситуации, идут в "челноки". Там они зарабатывают больше. Но остается униженность.

К.Ш.: Ваше замечание очень справедливо. Но пока государство не определится, мы останемся в системе вынужденной безработицы.

В то же время наше национальное сознание не позволит нам осознавать себя второсортными. Сцепив зубы, мы все равно будем хвататься за идею сверхдержавы. Может быть, и не сверхдержавы, но государства, с которым должны считаться. Россия была, есть и будет. По большому счету нам нужно несколько вещей. Нужно иметь ясную программу, нужно иметь хорошие кадры. И, пожалуй, нам нужно уметь получше работать.

  00:04 15.10