Судьба без декораций и партнеров.

Какие роли доставались знаменитой актрисе в настоящей жизни.

Ольгу Аросеву многие воспринимают как пани Монику из "Кабачка 13 стульев". Роль эта сыграла с Ольгой Александровной поистине злую шутку, с тех пор ее так и воспринимают, перенося на актрису черты блестяще сыгранной роли. Веселая, беззаботная, чуть-чуть себе на уме, обычная, как тысячи точно таких же женщин, для которых мир ограничен стенами собственной квартиры, а жизнь њ заботами о муже. Такой ее видят многие. Не случайно, приглашая Аросеву в один из своих фильмов, Рязанов строго говорил: "И чтобы ни одной черты от пани Моники".

ЛЮБИМАЯ народом, открытая для всех, кто с удовольствием воспринимает ее творчество, легкая в общении, смешливая и легко относящаяся к шуткам и розыгрышам, Аросева между тем имеет второе дно, второй план, который проходит за кулисами жизни. У нее даже не просто второй, но и трагический план, жизненная трагедия, с которой она прожила долгие годы, умудряясь играть веселые роли. Когда постигаешь эту трагедию, возникает абсолютно другое отношение к известной и уважаемой актрисе.

Недавно Ольга Александровна Аросева в Центральном Доме актера устроила необычную премьеру њ премьеру книги, которую написала вместе с известным театральным критиком и театроведом Верой Максимовой. Все было, как обычно, весело, задиристо, с непременными розыгрышами, с неизменными Ширвиндтом и Державиным, подарками по случаю дня рождения. И все же, когда присутствующие раскрыли книгу и углубились в чтение, с первой же страницы было ощущение, что на сцене нет ничего: ни кулис, ни сцены, ни декораций, ни партнеров, что на опустевшей сцене стоит одинокая, гордо выпрямленная Ольга Аросева и перебирает в памяти страницы своей удивительной жизни, которая, увы, веселой не была.

Отец.

Мой отец, Александр Яковлевич Аросев, известный большевик, один из руководителей Московского революционного восстания в 1917-м, потом крупный советский дипломат, работавший в Париже с Красиным, посол, или, как тогда говорили, полномочный представитель СССР в Литве, Латвии, Швеции, Чехословакии, на радостях и второпях записал меня Варварой Александровной Аросевой, рожденной 22 декабря. Лишь несколько дней прожила я Варварой. Мама вышла из родильного дома и переписала меня Ольгой, назвав меня собственным именем.

...Родители зачали меня в Париже, в знаменитом посольском особняке на Рю де Гренель. Потом отца назначили послом в Швецию, еще до знаменитой большевистской "феминистки", жрицы свободной любви Александры Коллонтай. Из Стокгольма по внезапной безумной любви к другому человеку мама от отца и уехала, а он захотел воспитывать нас сам. И первые свои шаги по земле я сделала в Швеции. Потом мы переехали в Прагу. Очень ясно помню этот город, нашу посольскую виллу "Тереза" и садик вокруг нее. Вилла была знаменитая. Значилась во всех путеводителях по Праге. Находилась она на Итальянской улочке, недалеко от Вацлава намести и рядом с Ригровыми садами.

Итак, она звалась "Терезой".

До отца послом в Чехословакии был знаменитый революционер Антонов-Овсеенко. Отец в 1917 году возглавил московский штаб вооруженных сил. Антонов-Овсеенко њ длинноволосый, в бархатной блузе, шляпе, с бантом вместо галстука, похожий на поэта-декадента, њ руководил петроградским. Мы еще застали его на вилле "Тереза", где некоторое время жили вместе.

Кто только не бывал на вилле "Тереза"! Я видела Федора Ивановича аляпина, как бы еще и не эмигранта, а "задержавшегося в зарубежной командировке". Черноволосый, смуглый, как индус, любивший петь под гитару, приходил вождь болгарских коммунистов Георги Димитров, которому еще только предстоял его знаменитый Лейпцигский процесс по обвинению в поджоге рейхстага. Помню седоголового, худенького старичка Масарика, чешского президента, гуманиста и просветителя, нежно любившего Россию, давшего приют, стипендию, места работы русским интеллигентам њ беженцам от революции. Бывал доктор Бенеш, тот самый, знаменитый, который в годы второй мировой войны возглавит чехословацкое правительство в изгнании (в Лондоне), потом чешское Сопротивление гитлеровцам и которого в Чехословакию, освобожденную Красной Армией, не пустит Сталин.

Дом на Набережной.

Рядом с посольством находился известный в Праге Театр на Виноградах. Туда в 30-е годы привез молодой театральный реформатор, пламенный коммунист Бертольт Брехт свою знаменитую "Трехгрошовую оперу".

Окончательно из Праги мы переехали в Москву в 1933-м. Дом на Набережной Серафимовича уже был готов. Но детей и няню отец отчего-то поселил в небольшом особняке на Грузинах, где находился ВОКС (Всесоюзное общество культурных связей с заграницей), который он в то время возглавлял. Десятилетия спустя в нем разместилось посольство ФРГ, а ныне особняк отдан любимому скульптору московского мэра Лужкова њ Зурабу Церетели. Позже мы все переселились в Дом на Набережной.

Через нашу квартиру, просторную, но не очень уютную, переливался поток людей. Помню тезку отца Александра Яковлевича Таирова с Алисой Коонен, молодого красавца Бориса Ливанова, гиганта с ослепительной улыбкой, озорного, веселого, всегда с новыми театральными историями и анекдотами. Бывал в гостях и тогдашний нарком иностранных дел Литвинов. Его жена Айви, англичанка, приходила не с собачкой, а с живой козочкой. Поражая прохожих, словно Эсмеральда, она прогуливала свою козочку по Спиридоньевке. Респектабельный, холеный, элегантный, полный достоинства, сиживал за столом Владимир Иванович Немирович-Данченко. Однажды я вышла в нашу столовую, а из противоположной двери появился очень высокий, очень худой, весь белый как лунь (даже кожа на впалых щеках пугающей, еживой белизны) незнакомый человек њ Ромен Роллан. Следом за ним шла худенькая и простенькая, гладко причесанная, очень русская обликом женщина њ Мария Павловна Кудашева, полурусская, полуфранцуженка, дочь гувернантки, жившей в богатых домах Москвы и Петербурга, которая познакомилась с Ролланом, переписывалась с ним. Великий француз влюбился в неведомую русскую корреспондентку: так изящно, умно, тонко она ему писала.

По воскресеньям звонил Вячеслав Михайлович Молотов. Иногда присылал свою большую правительственную машину, и мы отправлялись на его госдачу њ поблизости от элитного и прежде, и теперь санатория "Сосны".

Семьи Аросевых и Молотовых связывали давние отношения. И мой отец, и Вячеслав Михайлович родились на Волге. Папа њ в Казани, Молотов њ в маленьком провинциальном городке Нолинске. Его брат, известный композитор, взял себе псевдоним Нолинский. Молотов њ тоже не настоящая, а партийная, революционная фамилия њ отцом Вячеслава Михайловича был судовладелец Скрябин. Все годы учебы в Казанском реальном училище Молотов прожил в семье Аросевых. Кажется, они с отцом сидели за одной партой и вместе организовали в Казани первую ячейку РСДРП из четверых мальчиков-подростков. В классе, на уроке, их обоих и арестовали. Начались ссылки, побеги, для отца њ долгие годы эмиграции.

Подруга И.В. Сталина.

В 1935 году состоялась моя "историческая встреча" со Сталиным на авиационном параде в Тушине. Мы с сестрой и отцом находились то ли прямо на поле, то ли во временном павильоне для почетных гостей. Я узнала стоявших рядом Ворошилова, Андреева, Кагановича, тогдашнего первого секретаря комсомола Косарева. Вдруг рядом раздался голос с сильным восточным акцентом: "Что же вы, большие, встали, а маленьким девочкам ничего не видно? Чьи это девочки? Аросева?" Человек в солдатской шинели и фуражке защитного цвета шел сквозь толпу. Легко двигался в тесноте, потому что люди перед ним немедленно расступались. Мы с сестрой узнали Сталина. Он взял меня и Лену за руки, повел в первый ряд зрителей. Поле и небо открылись, стало все прекрасно видно. Сталин был насмешливо церемонен, называл меня, девятилетнюю, на "вы", подарил мне букет, который поднесла ему спрыгнувшая с самолетного крыла парашютистка.

Свое намерение њ тоже подарить цветы Сталину њ я осуществила в декабре того же года. Сталин пошутил, что мы родились в один день, следовательно, ровесники и будем праздновать ближайший день рождения вместе. Я приняла приглашение всерьез. И 21 декабря, не сказавши дома ни слова, на сэкономленные деньги купила огромную голубую гортензию в горшке, попросила завернуть покрасивей в несколько слоев бумаги, так как стояли сильные морозы, и отправилась в Кремль. Решила пройти через ближние к дому на Набережной кремлевские ворота. Немедленно выскочила из будки охрана, выхватила у меня из рук пухлый сверток, сорвала бумагу, тыкала чем-то острым в гортензию, потом старший охранник побежал дозваниваться и вернулся успокоенный, улыбающийся, сказал, что Иосиф Виссарионович благодарит, но извиняется, принять меня не может, так как сильно занят. Цветок охрана пообещала передать. Дома отец сидел неподвижно и смотрел на меня с ужасом. Ведь он-то знал, что я могла не вернуться.

Трагедия.

В 1937 году отец поступил так, как мало кто осмеливался поступить в то время. Собственного ареста он дожидаться не стал, поехал на Лубянку сам, пришел к Ежову, которого хорошо знал с гражданской. Неизвестно, что там произошло, но отец от своего бывшего "пропагандиста" не вернулся никогда.

Мне долго казалось, что произошло недоразумение, что отец вот-вот вернется. Старшая сестра Наташа была комсомолкой, ее заставили отречься от отца публично, иначе бы выгнали из комсомола. Она очень плакала, но отреклась. Дома я ее избила. Меня принимали в комсомол через два года и тоже предложили отказаться от отца. Я не отказалась и в комсомол не пошла. Меня, как ни странно, не тронули. В комсомоле я никогда не состояла и всю жизнь носила фамилию врага народа њ моего отца. Папа все не возвращался, и тогда я решила написать письмо Сталину, напомнить ему, что мы с ним њ хорошие знакомые, что папу взяли по ошибке, невинного, несправедливо и что Сталин должен разобраться и помочь. И подписалась (как многие дети репрессированных, молившие о справедливости у вождя): "С пионерским приветом. Оля Аросева". Неожиданно я получила ответ. С вежливым и ласковым обращением: "Дорогая Олечка! Дело вашего отца будет пересмотрено, и вам своевременно сообщат...".

Ответ подписал не Сталин, может быть, его управделами, но во мне загорелась безумная и радостная надежда. Я стала ждать, каждое утро заглядывала в почтовый ящик. И дождалась. Составленное по всей форме письмо на этот раз пришло из военной прокуратуры: "Уважаемая товарищ Аросева! Дело вашего отца пересмотрено. Приговор оставлен в силе". А приговор њ 10 лет без права переписки. Я не знала тогда, что это означало расстрел. И приготовилась ждать долго. Я продолжала ждать еще десять лет, не веря в самое страшное, вплоть до посмертной реабилитации отца в хрущевское њ постсталинское время.

Верность.

В 1955 году я получила справку о посмертной реабилитации отца ввиду "отсутствия состава преступления" и все-таки боялась поверить в правду. Только недавно вежливые люди с Лубянки в читальном зале на Кузнецком мосту, в том самом помещении, где когда-то мы с сестрами, будучи еще детьми, выстаивали длинные очереди, пытаясь получить хоть какие-то сведения об отце, объяснили мне все предельно исчерпывающе и ясно. В 1997 году мне дали в руки "дело" отца. Я увидела протокол суда от 8 февраля 1938 года. Судила "тройка" под председательством Ульриха. В протоколе сказано: "Ни в чем виновным Аросев А.Я. себя не признал". Приговор њ расстрел. И еще в "деле" была справка от 10 февраля того же года: "Приговор приведен в исполнение". Увидела я в "деле" и три письма, адресованных правительству, три письма, последних на этой земле, написанных рукой отца. Во всех трех њ один и тот же текст: "Прошу не трогать моих ни в чем не повинных детей и дать им возможность получить образование". Текст был один и тот же, а почерк свидетельствовал о том, что ему становилось все хуже и хуже.

Все, что осталось от отца, њ это "Дневники", из которых мы, уже взрослые, узнали о последних трагических днях его жизни.

"Дневники" отца Ольга Аросева хранила всю жизнь, хотя за одно это могла пойти по его стопам. Хранение дневников было мужественным поступком. Как сегодня стала мужественным поступком книга об отце њ революционере, коммунисте, большевике. Но книга эта, такая, какой написала ее Аросева, архинужна в наши времена. Всем нам њ чтобы помнили и не возвращались назад, туда, где романтикам-революционерам и демократам не было места в тоталитарной стране. Всем тем, кто хочет возвращения к старым временам, кто выходит на площадь с портретом "вождя всех народов". Портретом человека, который, не дрогнув, избавлялся от всех тех, кто мешал ему устанавливать свою кровавую диктатуру.

  00:04 06.01