Позовите Марию.

ЕЩЕ до знакомства с вдовой Платонова Марией Александровной я знал, что была она красавица из красавиц; что не удерживала Платонова в его подвиге; что не попрекнула его трагической судьбой их единственного сына; что горе и страдания не иссушили их жизни и любви; что Платонов обожал ее и гордился своей Марией; что, несмотря на преследовавшие ее душевные невзгоды, она в своей беспредельной преданности находила силы вновь и вновь подыматься, прокладывая слову Платонова дорогу к самым простым людям, которых он очень любил...

Личные встречи только подтвердили эти впечатления. Мария Александровна горячо любила Платонова, она его обожала. Он продолжал жить в ее душе, с ним и о нем вела она постоянный разговор. Я многое помню из сказанного ею, мне все дорого, и, уверен, будет интересно нынешнему читателю. Поэтому привожу свои дневниковые записи без хронологической последовательности, а лишь повинуясь спонтанности воспоминаний Марии Александровны.

"Тебе хорошо сейчас, лежишь тут, а я здесь мучайся, - вдруг начинала ругать его, сидя на могиле, - все писатели женам дачи пооставили, а ты только болтовней занимался, все бы только болтать ему! Почему ты ни разу не написал о нашем сыне, он был талантливее тебя в тысячу раз!" А уходим - она прощается: "Ну, до свидания, мои дорогие, я скоро опять приду". И мне - простодушно-мечтательно: "Ах, как было бы хорошо вернуться сейчас всем домой вместе, ябы пирогов напекла!"...

"Когда Тошеньку (сына. - Ред.) арестовали, (в 1938 г. - Ред.) вскоре пришел к Андрею Шолохов: "Андрей, я буду у Сталина, хочешь я попрошу у него за Тошку?" - "Ну, что ж, проси", - говорит Андрей. А потом Шолохов нам рассказал, что когда он просил Сталина, тот вызвал Берию. "Зачем тебе этот мальчишка, отпусти его", - говорит ему Сталин. Берия что-то ответил - и тут они стали ругаться по-грузински матом. Ничего у Шолохова тогда не вышло.

Позже он опять просил у Сталина, Тошу отпустили. Он вернулся из лагерей совсем больным, но успел еще жениться, очень красивый был. Платонов гуляет с ним по Тверскому, придет и говорит: "Мария, невозможно ходить - все оборачиваются, и бабы и мужики". Внук Сашка родился через месяц после его смерти. За театром Красной Армии была больница, где Тоша лежал, зимой сорок третьего года меня вызвали врачи: "Мария Александровна, забирайте его, он умрет". Машины не было, Соболев дал мне бензину, я привезла Тошеньку домой и телеграммой вызвала Платонова с фронта".

"Шолохова Платонов любил, он часто у нас бывал, когда приезжал в Москву. Веселый был, выплясывал гопака у нас на кухне, вприсядку. Когда Андрея хоронили, в могилу уже опускали, и меня туда клонило - за руки меня держал: "Мария, все что хочешь проси - все сделаю". Потом ни разу не зашел, не помог. И у Андрея - один брат известный ученый, другой тоже не бедствует, сестра - врач, состоятельные люди, а ни разу за все эти годы копейки не прислали, даже Машеньку к себе не пригласили, уж как мы бедствовали!.. Это они сейчас все Андреем интересуются: им сказали, что он мировой писатель".

Вдруг начинала сердиться: "Почему он написал, что сын умер на его руках?! Он умер на моих руках. Я сидела около него, мы разговаривали - и вдруг он мне сказал: "Мама, я сейчас тихо-тихо усну" - и стал холодеть. Я закричала, быстро вошел Андрей, я повалилась перед Тошенькой на колени и стала целовать всего его...".

"Похоронили Тошу - и на другой день Платонов улетел на фронт".

"Платонов никогда ничьих писем не хранил: прочитывал, рвал и спускал в унитаз, у меня теперь никаких нет, он боялся, время-то какое было!..".

"Андрей до шестнадцати лет и книг-то не читал, а теперь я составляю каталог - так только до 1920 года он опубликовал в местной и центральной прессе около двухсот статей и заметок".

"Одно время мы жили на углу Художественного проезда и Пушкинской, где теперь колбасный магазин, на пятом этаже, я иду, бывало, с сумкой, а Багрицкий, сосед, любезник был, возьмет у меня помочь, а сам задыхается, у него жаба грудная была. Андрей стоит наверху, облокотившись на перила, и смотрит, приговаривая: "Сумку ей несешь, ну-ну...".

"Ревновал ко всем. Я в издательстве работала редактором, он придет к директору, сядет, а на меня и не глядит, говорит ему: "Чего ты ее тут держишь, увольняй, одни мужики только и ходят - на нее смотреть".

"В юности училась пению у самой Збруевой. Платонов не давал, он говорил что все актрисы - бляди, Збруева гнала его: "Андрей, уходи, не мешай!", а он придет, сядет и сидит, цепляется. Но Збруевой он нравился, она одобряла мой выбор, любовалась нами".

"Когда он умирал - то все держал мою руку и все рассказывал, рассказывал... Я ночи не спала, умоляю: "Андрей, я посплю", а он все просит: "Мария, не уходи" - все хотелось ему еще и еще рассказать..." И трогательно удивлялась: "Неужели все это было неправда? Ведь он же мою руку держал, ведь он же мне рассказывал!..".

"Да, "любил"!.. Бросал всегда, уезжал куда-то надолго. Правда, с каждой станции открытки присылал: увидит какую-нибудь старуху или мальчишку, чего-нибудь интересное - и напишет. У меня этих открыток целые мешки были, я их сдала в ЦГАЛИ недавно".

"Раз по 20 в день звонил: "Позовите Марию". Мама скажет ему: "Андрей, ты мне надоел!".

"Алексей Кожевников, писатель, говорит мне недавно: "Ну что ты, Мария, раздуваешь Платонова?! - Неразвившийся писатель". - А дочка его симпатичная потом шепчет мне: "Мария Александровна, это он завидует".

После смерти Андрея пришел: "Мария, выходи за меня, я оставлю семью". Потом генерал какой-то сватался. Я всем отказывала". - "Почему?" - "Нет, Андрей обнимет как-то так, после него все не то...".

"Незадолго до смерти Андрея Пришвин забежал и зовет на свой юбилей, на ужин. А Андрей уже не вставал. Тогда Пришвин говорит мне: "Мария, пошли хоть ты". Мне так лестно стало, я так мало внимания к себе в жизни видела! Говорю ему, ну куда же я от него такого пойду..." Андрей над Пришвиным посмеивался, говорил ему: "Что, Михаил Михайлович, птичками хотите отделаться?!"...

"Теперь Сац этот представляется "другом Платонова", всегда везде выступает как "друг Платонова" - а приходил к нему каждый день, подходил с улицы, ставил на подоконник бутылку: "Андрей, пей", и Андрей пил. Когда я потом умоляла: "Да гони ты его!" - Андрей говорил мне: "Мария, я очень одинок"...

"После войны Павленко привез из Германии много тряпок, я купила у него два хороших дорогих костюма для Андрея, темно-синий и коричневый, Андрей в них ходил всегда, они все истерлись, других больше не было, в коричневом я его и похоронила потом".

"За месяц до смерти за ним пришли трое молодцов из МГБ, забирать. Я показала им на него, истаявшего - "Забирайте". Махнули рукой, ушли".

"К Андрею уже нельзя было приближаться, я сделала в его комнату высокий порожек, готовлю на кухне и посматриваю, а Сашка, внук, подползет, перелезть не может... Андрей смотрит с тоской".

ЕВГЕНИЙ ОДИНЦОВ.

  00:04 02.09