...Хоть был он лишь солдат.

Зверь по имени "терроризм".

Сегодня даже люди, искушенные в социальной "химии-физике", вряд ли смогут сообщить что-нибудь определенное о составе раствора, из которого выпал мутный кристалл терроризма с чеченским оттенком. Даже если оставить в стороне разговоры о чеченском геноциде, картина не очень-то упростится.

На первый взгляд кажется, что основу того раствора составило чувство обиды, некогда нанесенное чеченцам их депортацией из родных пределов в чужие края. Однако народ в своей массе сумел преодолеть эту обиду, залечил причиненные раны, стал жить, не проявляя вражды к русским. Об этом, в частности, говорили и многие хозяйственники из рязанцев, которые во времена бескормицы заготавливали для общественного скота солому в Чечено-Ингушетии.

Но все началось, думается, с того, что в раствор тот была брошена солидная порция сильного "слабительного" в виде развала СССР. Вот и наступила болезнь - суверенизация. Некоторые, Татарстан, например, обрели "иммунитет", Чечня же занемогла. Если те же заготовители соломы в свое время говорили лишь о замеченной ими мутной криминальной струе в известной северокавказской республике, то теперь эта струя превратилась в бурный поток. В дела с фальшивыми авизо, ворованной нефтью, спекуляцией оружием втянулись, как говорят, и местные, и московские алчные люди. Политики тем временем боролись за взятие Кремля. Им было не до Чечни. Они ее карту лишь время от времени использовали в своей игре. Меж тем, мало чем стесненный, на небедных хлебах отъедался и готовился к метаморфозам диковинный зверь, которого потом назовут терроризмом.

С ним и довелось сразиться Сергею Пахомову - обычному пареньку из обычного рязанского поселка.

Золотой парень.

Родился он как раз в день 600-летия Куликовской битвы - 8 сентября 1980 года. Погиб 31 декабря 1999 года в Чечне на поле боя - смертью храбрых, как сообщил в телеграмме, посланной в адрес самых родных людей молодого воина, его командир Чернов. В Сапожке эту скорбную весть получили в первый день Нового 2000 года.

А между этими круглыми датами состоялась жизнь - отчаянно-короткая, но, без всяких натяжек, значимая.

Впрочем, обо всем по порядку.

...Бабушка Сережи Татьяна Павловна Зверева вспоминает, что, когда Сережа родился, она сразу же поменяла "день" на "ночь": работала она на электростанции до того днем, теперь попросилась работать ночью, чтобы днем помогать молодой матери Любови Гавриловне управляться с первенцем. Коллектив был на редкость дружным, а начальство редкостно сочувствующим.

...Первая Сережина учительница Евдокия Павловна Титова хорошо помнит самый первый его школьный день, первый урок. В тот раз задолго до конца урока Сережа спросил у нее:

- Когда кончится урок? Я устал.

Потом, правда, быстро привык . Его бывшая классная руководительница Любовь Дмитриевна Букетова говорит, что Сережа звезд с неба не хватал, но был неизменно отзывчивым, трудолюбивым и добрым мальчиком. Да и вся слобода Верховенская чуть ли не в один голос говорит о том, какой Сережа был добросовестный и уважительный.

А в агролицее, который потом окончил Сергей, как, впрочем, и в колхозе имени Крупской, в котором Сергей успел поработать перед призывом в армию, решительно утверждают, что у парня были золотые руки, да и сам он был золотым. Был... как нелепо, как зловеще звучит по отношению к двадцатилетнему парню.

Вещее дерево.

- "Сережа - бабушкин сын", - говорят на Верховенской. Так оно, впрочем, и есть. Поэтому, несмотря на то, что мать давно получила хорошую квартиру в самом Сапожке, Сережа предпочитал жить у бабушки.

Бабушка во внуке души не чаяла. В ее просторном и светлом доме в распоряжении Сергея была самая большая и светлая - с окнами на две стороны - комната. За окнами с одной стороны - цветник, с другой - три ели: две стоят будто зелененькие пирамидки, а одна с каким-то изъяном.

Про эту елку Татьяна Павловна рассказала вот такую историю. В тот день, когда Сергею принесли из военкомата повестку, внук обратил ее внимание как раз на ели:

- Смотри, бабушка, у одной елки верхушка наклонилась, вроде как со мной прощается.

Посмотрела - и правда, похоже на то. Однако долго дивиться на это времени не было, внука надо было собирать на службу.

Занесло его аж в Мурманск, на Северный флот.

Присягу там принял, год прослужил... И вдруг получают родные письмо из Дагестана. Письмо тревожное, юмор в нем довольно мрачный. "Здравствуйте, мама и бабуля!...

Мы сейчас находимся в Дагестане, а точнее, в Хасавюрте, отстреливаем чеченцев или, точнее, они нас..." - Прочитала я письмо, - вспоминает Татьяна Павловна, - поплакала, да и вспомнила про елку. Вышла во двор, гляжу, а верхушка-то у елки совсем почти свалилась и уже подсыхать начала. Тут меня и охватило нехорошее предчувствие.

"Мы свое все равно отвоюем".

Между тем Сергей уже в Чечне. Второе и последнее в своей жизни письмо пишет он из Новогрозненска. "Это такая деревня в Чечне. В нее мы зашли только с двумя трупами и пятью ранеными. Это еще по-божески, в другие деревни мы входили с большими потерями..." Страшны эти последние слова. Однако то, что их вызвало, стократно, видимо, страшнее.

К счастью, жизнь, даже военная, чтоб не помрачился разум от почти невыносимых для него картин происходящего, всегда найдет немало отвлекающих сюжетов.

"Да, вы просите, - пишет в том же письме Сергей, - когда будут снимать по телевизору, подходить ближе к камере. Я этого не люблю, но если уж вы так хотите..." Не обходится, конечно, и без шутки: "Кормят нас, конечно, не как в шикарном ресторане..." - По телевизору мы его три раза видели, - рассказывает Татьяна Павловна.

Война - учительница суровая, бесчеловечная. К ней-то уж не подойдешь, не скажешь: "Когда этот урок кончится? Я устал". Хотя усталость, надо полагать, была временами нечеловеческой. Вот строка из того самого последнего письма: "...какое сегодня число и день недели, я не знаю". Но Сергей не забывает, зачем он здесь, в Чечне. "Привет Володе, Андрюше и вообще всем ребятам, - пишет он в последних строках письма. - И скажите, что мы свое все равно отвоюем". Что именно "свое",ы он не поясняет. Но и без того понятно, что речь идет, по крайней мере, о двух главных составляющих солдатского долга - вернуть народу - российскому, в том числе и чеченскому - насильно отнятое и вернуть земле едва ли не главную ее ценность - мир и покой.

И в самом конце: "Буду ждать писем от вас. Серега".

Его зарыли в шар земной...

Письма Сереже были посланы. Но он их уже не прочитал и на них не ответил. Родные получили вскоре уже известную телеграмму командира Чернова.

На опознание было решено отправить в Чечню его родную тетю с материнской стороны, москвичку Наташу.

- Наташенька, смотри лучше, - напутствовали ее из Сапожка по телефону. - У нашего на левой лопатке отметина от фурункула осталась. Да с правой стороны на шее шрам - когда-то на обломанный сук налетел. Да на кисти левой руки ямка...

Вот по той ямке его тело и отыскала тетя Наташа.

Окончательно удостоверились в том, что не ошиблись, когда отмыли лицо от крови и грязи. Лицо оказалось целым и, "как у живого, хорошим", с усиками над верхней губой, "наверное, не брился давно", заметит потом бабушка Таня.

...На похоронах Сергея Пахомова со всего Сапожка были люди, а уж с Верховенской слободы все пришли. Его здесь любили. И были слезы. И была музыка, исполненная высокой печали. И оставаться теперь Сергею Пахомову навеки молодым. Но пусть сбудется сказанное тогда у гроба:

- Ты не напрасно погиб, Сережа!

Юрий Горелов.

  00:04 24.02