Цезура или цензура?

Ну вот и вышел Окуджава - академический и полный. (Написала и рассмеялась - ишь как сказанулось невольно: восьмистопным ямбом с цезурой посередке... Не путать с цензурой!) Большая серия "Библиотеки поэта", возрожденная А. Кушнером, представила "СТИХОТВОРЕНИЯ" БУЛАТА ОКУДЖАВЫ (Спб., 2001) с предисловием из двух статей Л. Дубшана и Д. Сажина. Текст, том, фолиант. Стихи, а не песни очень большого поэта, влившего фронтовой и городской фольклор ХХ века в пушкинскую традицию, впаявшего послание и мадригал в горькую лирику, почерпнувшего силу из толстовской прозы, явившего такое богатство интонаций, коего до него не было. Кстати, можно составить словарик глаголов у Окуджавы, связанных с тональностью: выкрикнуть, смолчать, голосить, посвистывать, вещать, неметь, трубить, пророчить, бормотать... Я насчитала больше тридцати и бросила. Главное - мудрость под простоватость.

Парадокс их союза. И уже никаких скидок на дивно хрипловатый голос, на гитару, на эстраду, на "бардовость", которые предоставляли поэту фору. "А люди в зале плачут, плачут..." - это сам Окуджава о своей аудитории начала 60-х, которая была ему влюбленно верна лет тридцать. В начале 90-х - уже постаревшая, рассорилась, растерялась (в обоих смыслах слова), ожесточилась, сошла не столько на нет, сколько на разочарованное э-э-эх... Многие годы Окуджава был певцом сословной либеральности (ведомый не только идеей, но и прелестью дружества и среды), неугодливо сочетая это с любовью к маленькому человеку, прохожему, муравью, солдатику, к Ванькам, к Ленькам. В последнее десятилетие уверенный пафос правоты и "комплиментов друг другу" звучит у Окуджавы все более редко, минорно, вопросительно. Нарастает тема прощания с иллюзиями и трагическая трезвость - найдите стихи "Пока от вранья не отвыкнем..." или "Власть - администрация, а не божество...". Если первая часть его наследия (наиболее популярная: ее можно условно поименовать песнями очарованного странника) нынче читается как близкое к романсу р е т р о, то часть вторая, поздняя и известная менее, воспринимается абсолютно современно. Как, скажем, строка 91-го: "вот мы и холопствуем все до одного"... И далее (заметим: антонимы тут пойдут как синонимы: ход российской истории, по Окуджаве, равнодушен к оттенкам внутри личности): "Рабствуем, усердствуем, спины гнем в дугу - страстотерпцы, праведники, воры, прохиндеи, западники, почвенники, добрые, злодеи, бездари, талантливые... Больше не могу!" Точно сверху окликает: трубит, бормочет, пророчит.

Роман МИХАИЛА КОНОНОВА (не путать с Николаем - который "Похороны кузнечика") "ГОЛАЯ ПИОНЕРКА" (Спб, Лимбус Пресс, 2001), в подзаголовке названный "батально-эротической феерией", был писан, как я понимаю, на исходе Империи, долго мариновался по редакциям и нашел своего издателя с опозданием. Лет пятнадцать назад ему бы цены не было: история фронтовой проститутки с медицински подробным описанием половых актов, обилие нецензурной (давно уже цензурной!) лексики, постмодернистское выворачивание советских архетипов задом наперед ("Сталин красит нежным светом..."), интеллектуальный лубок, пародирующий штампы политпропаганды, астральные полеты и видения - все это, увы, стало беззубо вторичным, хотя автор, я уверена, перед долгожданной публикацией свой роман освежал и крутизну усугублял. Поздно. Хорошо яичко к Христову дню. И еще: мода жестока - устаревает с новым сезоном... Однако что-то мешает читателю отодвинуть "бестселлер демоде" в сторону, прозаику ехидно посочувствовав. Есть в этом романе со смещенной хронологией сердцевина, резко контрастирующая с лихостью ватной упаковки, - скромное повествование о девочке Маше Мухиной, которая потом (композиционно: д о) превратится в батальонную "героиню" Муху, а та - в летающую над блокадным Ленинградом Чайку... Довоенная школьница из деревни Кондрюшино, влюбленная в учителя-немца, болезная, страстная, кроткая. Начало войны. Сосед по парте "мировой парень Алеша" с солдатским сидром отца за спиной говорит: "Не жди... Не вернусь".

(Кукиш Симонову!) Родителей убило под бомбежкой. На Алешу пришла похоронка. Эта глава написана столь иначе, нежели главы матерщинно-ернические, что думаешь: а не переводил ли автор специально свою добропорядочно реалистическую природу в "стеб" - как работают с подстрочником? Или он так почитает детство и отрочество, что их пишет целомудренно, а юность и т.д. взывают его к смене нейтральной кисти на китчево-срамную? Загадка. Но феномен прелюбопытный и в рамках одного опыта демонстрирует преимущества нефорсированной органики. Сорокиным надо родиться!

Прочла в заметках Н. Горлановой, что проза мемуарная наделена заведомо меньшей энергией, чем художественная, но мемуары-де предпочитают из-за информации. Мысль хромает на обе ноги, как всякое обобщение. Книга МИХАИЛА АРДОВА "ВОКРУГ ОРДЫНКИ", вышедшая в питерском ИНАПРЕСС, - это мемуары (семейная хроника и портреты) и сказовые повести, где автор прячется за маргинальными персонажами. Язвительная доброта - сквозная, идет ли речь о гостеприимном ардовском доме или о говорящей от первого лица "бабе-соломе", лишенке, монашине, об ужаснувшихся (термин Ардова-старшего) вплоть до полной мимикрии советских писателях или о разорении храмов и о смертельном крестьянском голоде. Прозаик размеры той и другой трагедии не сравнивает: по нему, "всюду жизнь"... Вообще же М. Ардов (он же о. Михаил, воссоздающий в книге свой путь к сану) одним из тяжких грехов почитает ханжество и напоминает, что "юмор всегда был свойственен здоровой церковной среде". Внимание к смешному и казусному у автора - в генах. Вот силуэт отца, бравого остроумца Виктора Ардова, который "мог бы стать писателем иного масштаба", но, выгнувшись под цензуру, остановился на байках, скетчах, анекдотах и поддразниваниях. (Кстати, дар Т. Кибирова - любимый поэт М. Ардова - того же свойства.) Колоритны фрагменты про детство, эвакуацию, родню по обеим линиям. Россыпью - мысли Ахматовой (уж казалось бы, мемуарное поле вокруг нее истоптано все, ан нет: неисчерпаемо). "Унизительность и безобразие нашего существования она приписывала не только злобности и тупости большевиков, но считала чем-то присущим России во все времена". Как говорится, спасибо, батюшка, утешил!

ТАТЬЯНА БЕК.

  00:04 24.05