Чахоточные.

Туберкулез - проблема уже не тюремная. Все чаще инфекционная чахотка выходит на свободу и оказывается у порога нашего дома.

СЪЕЗДИЛ я тут как-то в Мордовию - в Барашево, в колонию N 21, где держат зеков, больных туберкулезом. Они лежат там, в тесных комнатах с затхлым убийственным воздухом, - усталые люди с бесцветными, неживыми, почти мертвыми лицами, на которых натянута кожа с синеватым или зеленоватым отсветом. Многие из них скоро умрут. А кто не умрет, те выйдут к нам на волю и будут кашлять и чихать, и харкать - да, к примеру, в самолете, на котором вы летите куда-то по своим делам,- в Хабаровск или даже в Нью-Йорк. В самолете та же теснота, что и в камере, и палочка Коха легко там переходит от человека к человеку.

Я не раз уже слышал от врачей, что туберкулез страшней СПИДа. Пугают, чтоб денег выбить? Врут для красного словца? А может, правду говорят? Не хочется верить. Неохота думать, что правда может быть не просто неприятной и суровой, но еще и такой мерзкой, отвратительной. Да?

А между тем статистика тут очень простая. Пять лет назад чахоточных зеков в Мордовии набиралось ну чуть больше двухсот, а сегодня - без малого три тысячи. То есть ходили-ходили по земле здоровые, бодрые мужики, которым чего ж бояться маленькой палочки Коха, - а теперь лежат вон по койкам и буднично думают про то, что не сегодня завтра запросто могут переселиться в лагерный морг...

Ну лекарств не то чтоб навалом, но и не то чтоб шаром покати, сейчас же все-таки не дефолт; есть кое-какие медикаменты. На какие деньги их покупают? На казенные, государство дает? Не угадали. Покупают их на прибыль от лагерного производства. Заключенные шьют спецовки, сами с этого и кормятся, и лечатся, и охрану содержат...

Я прошел с врачами по палатам... Как много люди теряют, отказываясь бывать в таких местах, после которых даже захолустный мордовский поселок кажется замечательным райским местом!

- Есть кто с Москвы тут?

- Я, - отзывается вялый, давно уж немолодой, покойницки бледный человек с койки у окна. - Я с Каширки, с Орехово-Борисова.

Его зовут Владимир Анатольевич. Болеет давно. Лечить начали еще в Матросской Тишине, куда попал за кражу, причем лечили "нормально".

- Тесновато здесь?

- А сейчас везде тесновато...

Он, похоже, уже со всем смирился, и это, может, единственное, что ему может помочь. Срок ему по болезни скостили, так тут радости мало: срок маленький, четыре года всего, по освобождении так и так в больнице лежать, а она, вольная, доступная ему по деньгам, будет едва ли лучше тюремной.

Вот вам другой пример, положительный. Молодой человек Федя сел за алюминиевые плиты. Воровать он стал, потому как заболел и потерял свою шоферскую работу. Заболел сильно, похудел так, что уж его знакомые не узнавали. А тут за полгода поправился! Не в смысле выздоровел, но весу прибавил заметно - с 68 до 82 кило. Теперь у него вид для чахоточного просто вызывающе, неприлично свежий...

- Отчего ты заболел, Федор? Может, от плохого питания?

- Не знаю... Болезнь же не только от этого, она также от переживаний возникает.

- Что ж за переживания такие у тебя были?

- У каждого из нас свои переживания, - говорит он, ставя нас на одну с собой доску, затаскивая нас в свою компанию. Нельзя сказать, что это комфортное чувство, но по большому счету Федя прав. Просто неприятно, когда про это так прямо говорят, мы ж к этому непривычные. Федя продолжает:

- Какие переживания? Да хоть от личной жизни... И тут Федя прав. Он в курсе современных тенденций. Сегодняшняя медицина заметила, что чахотка стала встречаться уже не только среди бомжей и зеков, но и среди даже банкиров. У них же стрессы, а это как раз то, что палочке Коха и нужно.

А вот Идрис из Саранска. Говорит, что он - мулла, а сел "по торговой части". Чувствует себя неплохо, вид бодрый, палочка его вроде не сильно беспокоит. Он помогает тут мусульманам, у него при себе Коран, что еще нужно? Он спокоен и доволен жизнью.

Вот пример более затейливый. Юрий убил человека и сел. Когда садился, был здоровым человеком и так сидел девять лет,и неплохо себя чувствовал - а потом вдруг взял и заболел. Тут вроде даже можно выйти на след справедливости: ага, убил, сам жив, ну так вот тебе болезнь, чтоб ты помучился и поскорей помер. Ему выходить через четыре года, дома его ждут, а теперь, выходит, могут и не дождаться. Нормально? Проведи сейчас опрос общественного мнения, в результатах можно не сомневаться... Но есть вот какая тонкость: в приговоре суда про насильственное заражение болезнями ничего не сказано.

И такая подробность, как специально, для испытания, чтоб запутать ситуацию, чтоб невозможно было понять, что к чему и за что. Юрий уж год как инвалид, ему дали вторую группу. И теперь ему положена пенсия. По закону! А пенсию он никак не может оформить, не удается ее выбить... Соблазнительно увидеть тут руку провидения - политкорректность же у нас не в ходу... Совершенно случайно - я просто его спросил, читает ли он книжки - разговор зашел про Бога:

- Книжки? Есть... Приезжали люди, которые верят в Бога, привезли нам книг. Дали как вдохновение, что ли.

- Вы читали?

- Да.

- Как я понимаю, вас это все не очень убедило?

- Врачи лечат, не книга!

- Ну выздоравливайте, - говорю я дежурную фразу, на которую он дает неожиданный ответ:

- Сколько Бог даст времени, столько и продержимся.

Врачи.

- Тяжело тут, наверное, работать? - спрашиваю здешнего врача Наталью Сыркину, бактериолога, спеца по туберкулезу.

- Почему? Мне нравится эта работа. Интересно! Я тут сама организовала баклабораторию - говорят, это лучшая лаборатория в Мордовии. У нас комплексное обследование больных на базе компьютера.

Наталья - штатская. А вот ее коллега Татьяна Фомина имеет звание: она старший лейтенант внутренней службы. Рассказывает про работу:

- Московских, кстати, много у нас - сорок процентов. В Москве не хотят их держать, заниматься с ними, так что нам сбрасывают. А персонала не хватает: у нас штатное расписание на 50 человек, а содержится, бывает, втрое больше. Так мы санитарами осужденных берем, на ставку - у нас таких трое. Какая смертность тут? По нашему отделению за прошлый год прошло человек шесть. Это те, кто прибыл в таком состоянии, что мы ничего уже не могли сделать. К нам в год шесть тысяч человек поступает, около тысячи - с дефицитом веса, из Москвы в основном. Их к нам из следственных изоляторов доставляют на носилках.

- Да, много больных, которые считаются бесперспективными. Их вообще никто не сможет вылечить, - включается в беседу зав. отделением Мария Петровна Урусова. У нее тут лежит 125 человек самых тяжелых, у которых так называемые деструктивные формы туберкулеза. - У них резистентность возникает, устойчивость туберкулезной палочки к лекарствам. Это от неправильного лечения.

- Неправильное лечение - это как?

- А так. Процентов тридцать людей, которые от нас освобождаются, не до конца излеченные. Срок закончился, мы его держать тут не имеем права. Здесь тоже некоторые неохотно лечатся... Конечно, насильно лекарство в рот не засунешь. Но тем не менее мы сидим здесь и тратим свои нервы, чтобы убедить их, что надо лечиться. Если выявлен, он из наших рук не вырвется. У нас два раза в год в обязательном порядке проводится флюорография во всех колониях. А там у вас, на воле, его не заставишь лечиться, его не поймаешь. Я была на специализации в Москве. Там ведь плачут врачи: когда же, говорят, будет программа принудительного лечения туберкулеза? А то ведь ни в чем не виноватые люди рискуют заразиться в том же метро, в троллейбусе... Вот в чем беда. Вы думаете, недолеченный больной, он вышел от нас и пошел в диспансер? Нет. Он пойдет в первую же пивнушку. Пока не прижмет, они за помощью не обращаются, чувствуют себя вполне здоровыми.

- Раньше много писали про случаи, когда зеки специально заражались туберкулезом.

- Ну да, заражались или имитировали туберкулез, чтобы попасть в больницу. Чего они только не делали. И стекло толченое вдыхали, и зубной налет вводили в вену... Получалась высокая температура, кашель, одышка - симптомы, как при туберкулезе. И на рентгенопленке затемнение. Но это, знаете, когда было? Когда был 100-процентный выход на работу в колонии. Чтобы уклониться от физической работы, стремились в больницу. А сейчас такой необходимости у них нет. Теперь работы на всех не хватает... Не хочешь работать, заставлять не будут. Есть на что жить - не работай. Да и люди, наверное, поняли, что одно дело в колонии здоровым находиться, другое - в отделении, где больные люди, где можно подцепить заразу на всю оставшуюся жизнь.

- А настроение изменилось у ваших пациентов в последние годы?

- Изменилось - как и у всех нас. Это не зависит от того, осужденный человек или нет, больной или здоровый...

- Вы хотите сказать, изменилось - в сторону безнадежности?

- Да. И это на болезнь действует соответственно. Многие люди подлежат досрочному освобождению по болезни. Это самые бесперспективные... Освободить их просто - нужны только документы от родителей, от родственников, милиции, что пропишут... Но такой больной даже и не хочет никуда уже. Знает, что там ничего нет. А здесь накормят, крыша есть. И он остается в больнице. До конца своей жизни. У нас сейчас трое таких. Мы могли бы их выпустить, им некуда идти. Их никто нигде не ждет. Жалко таких людей... Это судьба такая. Отчего это происходит?

- Мария Петровна, скажите, а как вы здесь вообще живете?

- Рабочий день начинается в восемь. Если какое ЧП, люди могут работать и по 18 часов, и в выходные. Получается, большую часть времени мы проводим на рабочих местах. И на развлечения времени нет. Многие бы уехали отсюда, но... Раньше как было? Отработал человек 25 лет в ИТУ - мог получить жилье в Саранске или даже в Подмосковье. Но в 1998 году это прекратили. Сегодня у нас 2800 пенсионеров, которые осели здесь. Люди работали здесь по 30 лет и остаются здесь же. Конечно, неплохо, если бы они переезжали хотя бы в Саранск, дабы в конце своей жизни кто-то посетил театр, ресторан и так далее, как-то компенсировал ту молодость, которая прошла вот здесь. Мы живем надеждой на отпуск. У меня 60 суток отпуск. Я обычно еду к теплому морю. Люблю Крым. Сейчас опять поеду по путевке на Черноморское побережье. А вторую половину отпуска провожу на даче. Из развлечений тут - телевизор. Есть Дом культуры. К осужденным приезжают различные группы, выступают. И мы ходим на концерты. На стадионе различные мероприятия...

- А сколько платят тут?

- Зависит от выслуги лет. Я давно работаю, получаю больше других, с доплатами за вредность и выслугой - 5000 рублей. А медсестра - около полутора тысяч.

- Да... А вам-то за что такое наказание, вот тут и так провести жизнь?

- Вы знаете, я с туберкулезом работаю не за страх, меня никто здесь не заставлял работать. У меня красный диплом, но я сюда поехала добровольно. Я лечу этих людей, я хочу их вылечить. На это есть личные объективные причины.

- Вы можете сказать, какие?

- Моя мама умерла от туберкулеза. Ей было 24 года. Это случилось в послевоенные годы, организм у нее был ослабленный... Тогда еще только появился стрептомицин. Ей предлагали сделать операцию, но она отказалась. Из-за интоксикации отказалась, она не понимала, что происходит, считала себя здоровой. Просто так человек не мог бы отказаться от последней ниточки!.. В общем, я этих больных очень понимаю, почему у них такая агрессия, нежелание. Пытаюсь убедить, что надо лечиться, но многие - не хотят.

Игорь Свинаренко.

  00:04 15.03