"Вычитать и умножать, малышей не обижать".

Е.СПИВАКОВСКАЯ.

Иногда я вижу на улице свою классную руководительницу, назовем ее Анной Сергеевной.

Она сильно располнела, но ей это, что называется, идет: в походке больше нет утренней истерики, когда она, молодая мама грудного малыша, стрекотала подламывающимися каблуками по коридору, опаздывая к нам на первый урок. Она всегда опаздывала, вечно была на взводе и часто мне казалось, что она может, слегка не рассчитав мощь своего раззудевшегося плеча, размозжить голову одному из нас толстенным томом из собрания сочинений какого-нибудь классика.

Судя по всему, Анна Сергеевна всегда, с самого начала, была неплохим педагогом. По крайней мере, просветительская часть ей удавалась: она вбивала нам в головы уйму цитат из "дополнительной" литературы, и получалось, что мы знаем нечто сверх программы. Особого полета в ее методе не было, но усердие - просматривалось.

На церемонию последнего звонка Сергеевна явилась в розовом платье, выявлявшем ее плохую осанку и распущенный живот. Девчонки шепотом злорадствовали, а потом громко плакали навзрыд на словах: "Когда уйдем со школьного двора".

Я не злорадствовала и не плакала. Отбыв срок в этой школе, я получила свободу и, если бы не острая необходимость продемонстрировать новое платье перед мальчиком Женей, я бы ни за что в жизни не пришла на выпускной бал. Потому что в школе я не любила абсолютно все: от архипелага Фиджи на карте в кабинете географии до розового платья Анны Сергеевны...

Чему учат в школе.

Нет, я не сочувствую учителям, если вы об этом. Так же, как я не сочувствую врачам и прочим невинным жертвам бюджетной сферы. Под свое нехристианское отношение могу подложить стройную теорию о том, что учителям и врачам всего лишь отливаются "мышкины слезки", государственная политика тут не при чем. Бог видит все, как известно, в том числе и мелкие злоупотребления на рабочих местах, включая нарушение заповеди "не навреди". Никто не способен так навредить больному, как плохой врач, и никто не причинит ученику столько зла, сколько плохой учитель. Возможно, мои учителя были неплохими людьми, любящими родителями, трудолюбивыми дачниками, опытными кинологами и азартными игроками в преферанс. Но на своем рабочем месте многие из них, включая тогда еще совсем молодую Анну Сергеевну, превращались в натасканных на живого человека бультерьеров. Все как один упражнялись на учениках, отрабатывая разные формы нападения. Поэтому я худо-бедно знаю литературу, чуть-чуть - биологию, вообще не знаю физику и геометрию, но зато я умею мастерски обороняться, меня этому учили десять лет подряд. Если мне скажут слово, я отвечу романом в десяти частях. Если кинут в меня снежком, в ответ могу запустить напольной вазой. Если уличат во лжи, что так любят делать школьные учителя - это же их профессия, уличать во лжи! - навру еще больше и так запутаю дело, что мало не покажется. Всему хорошему в себе я обязана школе.

"Зачем мне громкий голос?".

Одна моя подруга вышла замуж за состоятельного господина и по такому счастливому совпадению решила перевести восьмилетнее дитя из второго класса обычного европеизированного лицея, где те же бультерьеры, но по индивидуальным программам обучают детишек приемам самообороны, во второй класс престижной школы-пансионата с уклоном в четыре языка разом. Дитя тут же, в первую неделю, перегрузилось информацией и близким соседством с детьми богатых людей и стало плакать во сне, как в младенческий период. Да что же это, заволновалась я, узнав про такое, надо спасать ребенка! Забирай его из пансионата, корми-гуляй и отдай обратно в лицей, где он уже привык, сказала я подруге. Нет уж, отрезала та. Тебе, говорит, легко советы давать, у тебя ребенок маленький. А я своего уже должна готовить к безрадостной встрече с жестоким и ужасным большим миром. Пусть, сурово сказала подруга. Привыкнет.

Мне легко советы давать. Мое дитя будет учиться двенадцать лет, благодаря подоспевшей школьной реформе. То есть все это удовольствие: упал - отжался под вопли учительницы-истерички - продлится еще на два года.

Кстати, я не просто так все время напоминаю вам, что учителя - народ крикливый. У меня под это дело есть две маленькие истории. Первая - про меня, вторая - про педофила. Эту я, конечно, приберегу на потом, для эффектной концовки, а первая - вот она. Училась я в университете, на филфаке. Пошла туда, во-первых, потому, что люблю читать книжки, а во- вторых, потому что не хотела идти в школе преподавать русский язык с литературой. Очень надеялась, что университетское образование позволит спокойно уйти в журналисты. Так оно и получилось, но потом. А поначалу светила самарской филологии зудели надо мной, как комары над ухом: "Как же вы с таким тихим голоском собираетесь работать в школе?" - намекая, что от судьбы, дескать, не уйдешь.

Однажды я не выдержала и спросила самого откровенного препа, рыжеволосого рыбака Петрушкина: "Зачем, Анатолий Иванович, в школе громкий голос?". С прямотой настоящего хемингуеведа Петрушкин ответил: "Орать на этих маленьких пижонов".

Любознательный троечник.

Насчет отвращения. Да-да, того самого - к Пушкину, к физкультуре, к строевой песне. Здравый смысл подсказывает, что в школе, как в любой системе угнетения, должен быть мощный элемент муштры, что бы там ни пищали заступники униженных деток вроде меня.

Поэтому нужна вторая обувь, классный журнал, контрольные и диктанты. Но почему-то в школе муштра как-то уж по-особому страшно далека от жизни. Так не бывает, чтобы ребенок, который знает, сколько видов рыбы водится в Красном море и от каких предков в результате длительного многоступенчатого скрещивания произошли панды и коалы, - так не бывает в жизни, господа, чтобы такой ребенок, любознательный и открытый из года в год приносил "тройки" по биологии. Прошу заметить - не по химии или НВП, а именно по тому предмету, к которому так расположен его природный талант юного натуралиста. И это не авторы учебника виноваты, подразделившие весь мир, по Энгельсу, на приматов и всех остальных. Виноват учитель, который, перепрыгнув из советской школы в лицей или колледж, приволок на своем хвосте ниспущенную свыше миссию: нивелировать, нивелировать и нивелировать. Одна радость, что сейчас и ребенок пошел не тот, что прежде, и родители встречаются, не жаждущие интимного соавторства со школой. У многих детей появилась моральная поддержка в семье. Это - одно из главных завоеваний школы нового постсоветского типа: родители, которые не на стороне чужой тети, директора школы, а на стороне своего личного ребенка, чью точку зрения они уважают. Чего и вам желаем, дорогие школьные учителя.

Учитель и педофил.

Да, так про педофила. История вообще-то грустная. Несколько восьми-десятилетних малышей во время следствия по делу о насильнике, жертвами которого они стали, на вопрос, почему они безропотно пошли за незнакомым дядей, ответили: "Он на нас не кричал, рассказывал интересные истории про войну и Диснея, угощал конфетами". Они, вы понимаете, думали, что он - хороший человек, потому что плохие кричат, не угощают конфетами и не умеют рассказывать мало-мальски занимательно даже о восстании Яна Гуса, что уж там говорить про системы кровообращения у рыб...

Дети не скоро с сочувствием поймут, что у их учителей - куча проблем, дети-двоечники, старики-родители и маленькие оклады. Я до сих пор помню все нанесенные мне в школе обиды и оскорбления. Поэтому, завидев Анну Сергеевну на нашей улице, стараюсь побыстрее перейти дорогу и затеряться в толпе. Мне не о чем с ней разговаривать...

  00:04 16.12