(Часть 2).

В.О.Р.Ы. мыльная опера для вертепа.

Еще Сталин любил людей. Но всех съесть не мог.

Буденный был умнее Сталина и Ленина. Он только ничего не знал и не умел. Однажды ночью Сталин переоделся Гитлером, наклеил усы и пришел к Буденному. Это было накануне войны. Семен Михайлович спал и не знал никаких буквально языков. Этим Сталин и воспользовался.

- Вифель танкен в Красной Армии?

- Не знаю.

- А самолетен?

- Не знаю.

- А вот Тухачавский знает, и Якир, и Уборевич.

- Вот их и спрашивайте, они вам все расскажут.

Сталин понял, кто его может предать, и расстрелял всех маршалов, а Буденному за его храбрость разрешил в своем присутствии ходить в носках.

Вызывает Сталин прокурора и говорит:

- Плохо работаете, товарищ Вышинский. Вон сколько народу на свободе. Я стольких не прокормлю.

- Всех посадить никак нельзя, товарищ Сталин. Некому будет ходить на демонстрацию.

- Демонстрация два раза в год, а что эти люди делают между ними? Уж не думают ли?

- Что Вы! Уже почти никто не думает. Между праздниками они боятся опоздать на работу.

- Надо бы все-таки еще немножко поубивать.

- Война случится - там и поубивают. Может, приготовиться к ней?

- Нэ надо. Мы спасем страну ценой неимоверных человеческих жертв. Во имя жизни всех каждый должен умереть. Как, Януарыч, тебе эта мулька?

- Грандиозно. Эта штука посильнее Шекспира.

Сталин приехал на ближнюю дачу, а там собрались на вечеринку партийные соратники. Он велел им веселиться, а никто не умеет. Тогда Сталин дал Ворошилову по морде, тот Молотову, тот Кагановичу, тот Микояну, тот Маленкову... Последним был Хрущев. Он посмотрел на Сталина, но пока прогнал крамольную мысль и лучше стал танцевать гопак, а сам думает про себя: "Придет время, я тебя из мавзолея выкину".

Сталин ухмыльнулся в усы и говорит:

- Из мавзолея ты меня, может, и выкинешь, а вот из души благодарного народа вряд ли.

Такой был проницательный человек. Глаз прищурил, носовым платком Молотова (тот под приличного косил) почистил сапоги, что ему у отца, Виссариона Ивановича, Камо украл, и спрашивает:

- Что празднуем?

- Всемирно-историческую победу над прибавочной стоимостью, - говорят.

Сталин посмотрел на них и подумал: "Может, не все из них дураки, но подлецы и сволочи - без исключения".

Те - тоже медиумы были не из последних. Думают в ответ:

- Вот именно, товарищ Сталин, без исключения.

Скоро он умер. Потом они. И все подтвердилось.

ТИТР. Тут автор хочет подпустить немного здорового оптимизма и сказать, что отсутствие печального опыта не такая уж беда. Хуже, что обретенный нами опыт предполагает возможность приспособиться к системе и подавляет желание изменить эту систему для комфортного выживания вида. (Умно! - Ред.) Общество - это ведь не природа, данная нам как условие существования. Это искусственное построение людей.

Следовательно, от того, какие люди строят систему и руководят ею, зависит наша жизнь. Теперь мы их сами выбираем, а они за это имеют такой народ, который они заслуживают. Увы нам.

Какой-то год хрущевской оттепели породил целое поколение людей, более или менее успешно преодолевавших страх. Благо, и режим сам помог. Показал: Господи, какие же уродливые, жадные и злые правят в нашем доме, но не научил понимать, что они заводятся не сами.

Теперь получилось несколько лет без страха, и выросли дети нашей надежды. Понятно, многие останутся в памперсах с попсой, в том месте, где у их бабушек был пламенный мотор, но многие вырастут и заступятся за человеческий образ жизни. Их будет меньше, чем тех. Ну так их всегда меньше.

"Худших везде большинство" - гласит одна из семи древнегреческих мудростей. Значит, не только у нас.

Хрущев всю жизнь завидовал Буденному, который ходил при Сталине в носках. Он тоже сначала старался ему понравиться, но Сталин как будто не замечал. Тогда Хрущев решил разуться без спроса:

- Слушай, Лаврентий, я решил при Сосо в носках ходить, а если он заметит, скажу, что чистосердечно разулся перед партией.

- Так ты же ботинки носишь на босые ноги. Думай, что говоришь.

Хрущев еще больше обескуражился и затаил зло. А когда, наконец, Микоян подарил ему первые отечественные фельдиперсовые носки, сделанные на военном заводе, Сталин как раз умер. И никого в стране не осталось главнее его, перед кем в этих носках расхаживать. Тогда он поехал в Америку в Организацию Объединенных Наций и там снял ботинки. (Тоже отечественные.) Все так и обомлели, до чего хорошие носки, оказывается, в Советском Союзе производятся.

- У нас такие же ракеты и водородная бомба. В восьмидесятом году мы построим коммунизм, то есть каждый советский человек будет ходить не только в носках, но и в ботинках поверх них, а кто из вас не верит, тот пусть "обдрищется" (цитируется по газете "Известия").

Тут Курт Вальдхайм - директор ООН - руку тянет:

- Я - первый.

Дальше Эйзенхауэр, де Голль, другие...

- И я! И я!..

Непонятно, во что бы превратили собрание, если б Никиту Сергеевича срочно не вызвали домой, заканчивать весну или оттепель и начинать сажать. Но к этому времени он уже делу Сталина навредил в отместку. А самого его из мавзолея вынес.

- Это же конец коммунистической идологии! - закричало ленинское большинство ЦК. - Так он поставит под сомнение и то, что Ленин чижика в детстве выпустил на волю...

Выгнали соратники его из Кремля, отобрали ордена и космонавтов, и дожился Хрущев до того, что самого его похоронили не на Красной площади, а на кладбище, как человека.

Брежнев был очень красивый и о людях думал хорошо. Приходит к нему Андропов из КГБ (тот все знал). Брежнев его спрашивает:

- Что это у нас народ так мало ворует?

- Так партия большая...

- Делиться надо. Экономика должна быть экономной.

- Много их. СПИД только начинается, чуму давно победили, а идеи коммунизма действуют не мгновенно. Войну бы хорошо провести, хоть с Афганистаном.

- И Олимпийские игры. Где-нибудь да выиграем.

- А врагов можно завести? - говорит Андропов. - Я ловлю, вы выпускаете или меняете на ордена и машины. Не выпустил. Помер.

Потом умирает и сменивший его Андропов, но перед смертью он успевает осуществить экономическую реформу - ловлю зрителей на дневных киносеансах. Коварный был змей. Не ловил до сеанса, давал возможность купить билет, пополнить за счет нарушителей дисциплины партийную казну. При нем расцвела литература, которой он и сам был не чужд. Стихи писал: "Птичка прыгает на ветке, радует, что ветка в клетке".

Сей руководитель, не соблюдая орфографию, ввел наказание за синтаксис.

После него и вовсе Черненко наступил. Константин Устинович при жизни был способным человеком: он лучше всех в политбюро распределял скрепки и подстаканники, и, казалось, жизнь сложилась удачно, как вдруг в самом конце его назначают на первую в карьере самостоятельную работу Генеральным секретарем.

Утром он вызывает в кабинет врача, Гришина и Суслова:

- Ну, что в стране? Клея конторского достаточно на зиму заложили, дыроколов? Надо бы всем белье на чистое поменять.

- Вы у нас первый на очереди. Подытожьте наш долгий путь, поскольку наступает финал этапа нашей всемирно-исторической мыльной оперы. В чем смысл? Каковы задачи на будующее?

- "Наша конечная цель - дальнейшее улучшение жизни трудящихся".

- Это он не сам придумал, - ревниво сказал Суслов. - Но это полный венец коммунистической идеи, которая будет жить вечно. А они все умерли. На благо народа.

В Лондоне тем временем, доложу вам, тоже не слава богу. Ипподром гудит, телевидение во все места смотрит, газетчики бегают, магний просто так жгут, наездники расфуфырены в кремплин, лошади рвутся на старт, упряжь у них из заграничной кожи с люрексом. И вообще - их шестеро против одного Ратомского. Ну, он тоже прикинут не в вискозу. Выезжают на старт. Народу набилось тьма, одних герцогов, как шпал на перегоне Москва - Ясиноватая, королева в шляпке. Фунтов стерлингов на островных лошадок поставлено в тотализаторе без всякого измерения, до чего алчные. Все поют "Правь, Британия", а куда править, когда такой конфуз - лошадь Ратомского расковалась. Подкову потеряла прямо на старте. Это, знаете, как если бы президент вышел на экран делать доклад о конституции с расстегнутой ширинкой. Застегнуть-то можно извинившись, но рейтинг менталитета будет подмочен. (Я тут, понятно, не о нашем президенте.) А на ипподроме и вовсе смех поднялся. Начальник партийного коневодства, тот уже видит картину своего возвращения в Москву в виде прогона пленных немцев по Садовому кольцу. Ратомский тоже обескуражен. Срочно ковать надо - заезд ждет. Трибуны свистят. Стали искать кузнеца, а тот "Гардиена" и "Таймса" так начитался, что не находит в себе сил попасть по гвоздю. Однако преодолел себя и минут за двадцать приколотил рысака к подкове.

Старт под смех, а финиш под слезы. Ехал-ехал Ратомский на средней, по заграничным мерам, лошадке, да и обыграл хваленых англичан...

Свежие сцены сериала разворачиваются уже в деревне "Горки Леммингские" , жители которой время от времени идут к реке и по необъяснимой причине падают с крутого обрыва или моста. Вожаки обычно выплывают, обвиняя бесчисленных соратников в провокациях и измене. Леммингцы же частью тонут, частью поселяются в прибрежных норах, питаются экстрактом кваса, хмели-сунели и чем подадут. Затем отстраиваются, начинают воровать, заводят себе конституцию, возводят для духовности ими же разрушенный Храм Советов, выбирают себе новых вождей и, как только жизнь начинает выправляться, снова идут к обрыву.

На сцене "Горок" много лет без антракта идет трагифарс "Злозыбучий Лес" - полная утопия. В зале сидят граждане в телогрейках, памперсах из пеньки и лыка, жуют вар и смотрят на сцену, где на железнодорожном полотне, протянутом по болоту без шпал (шпалы жители давно продали в Японию, где из них добывают сакэ), подсунув под голову узелок, в который он завязал страну, голый, как Эмманюэль, в одной лишь бурятской шапке лежит Борис Николаевич Счастливцев.

С левой, нет, с правой стороны, из глубины, перепрыгивая с кочки на кочку, показывается Несчастливцев. На нем перелицованное заграничное пальто, на голове серая поношенная шляпа. Сходятся.

Несчастливцев (мрачно). Бориска!

Счастливцев. Я, Михайло Сергеевич. Как есть весь тут.

Несчастливцев. Куда и откуда?

Счастливцев. Никуда и ни за что! Я в здешних местах в президентах пребываю. А вы-с?

Несчастливцев. По миру пошел. В поисках антрепризы... Нет нигде спроса на настоящих трагиков. А ты что тут лежишь?

Счастливцев. Зарок дал приватизированному мной зрителю: если цены на театре поднимутся - лечь на рельсы и отдыхать. Я и другие давал. Ничего не помогает. Верят.

Несчастливцев. Много ли играешь, Бориска?

Счастливцев. Играю-с. То хором пою, то в японском оркестре на барабане, то немецким дирижирую, танцую под современные ритмы, как медведь на ярмарке. Но живу-с.

Несчастливцев. А платье где ж?

Счастливцев. Вот (показывает на бурятскую шапку). Что на мне-с. А то уж давно никакого нет-с. Я же, считайте, короля играю, а у короля какое платье.

Несчастливцев. А зимой как же, а за границу?

Счастливцев. В дальнюю дорогу точно трудно-с. Кто на что, а голь на выдумки... везли меня самолетом домой из Америки, так рабочие сцены Коржаков с Барсуковым в ковер закатали. В Ирландии или Шотландии сами сошли на рюмку к местному руководителю, а меня забыли. Так до Москвы в ковре и пролежал. Пришлось сказаться занятым. А их я потом уволил, я всех уволил-с.

Несчастливцев. Мы с тобой последний раз после Фороса виделись?

Счастливцев. После Фороса-с?..

Несчастливцев. Ты тогда героев-любовников играл: на танке без спроса катался, путчистов в тюрьму посадил, родную компартию на процесс вызвал, демократию объявил, страну распустил, чтоб мои роли играть, реформы затеял; что же ты, братец, после делал?

Счастливцев. Злодеев играл, и не без успеха. Полководца, к примеру-с, на театре военных действий, там много народу полегло после моего бенефиса в "Чеченской кампании" Грачева. Вокруг меня много и других талантливых драматургов было. Потрясали мы столицы и провинцию. До сих пор опомниться не могут. После я в комики перешел-с. Да уж очень много их развелось; образованные одолели: из чиновников, из офицеров, из университетов - все на сцену лезут. Житья нет. А ведь хорошей игры у образованных нет, Михайло Сергеевич.

Несчастливцев. Нет. Какая игра! Мякина! Да, брат Борис, разбился я с театром; а уж и жаль теперь. Как я играл! Боже мой, как я играл! Бывало, выйду на авансцену, только произнесу реплику вроде: "Афганская война закончена!" или "Свобода инакомыслящим!", "Берлинская стена пала!" - весь мир рукоплещет. Цветы, сборы... Раек на руках носил.

Счастливцев. Хорошо играли-с, как же. Помню ваши гастроли в Вильнюсе, Баку, Тбилиси... А как вы прямо в публику крикнули: "Не пить!". Дух захватывало.

Несчастливцев. Это мне, Бориска, суфлеры текст неправильный подавали... Да и ты меня не любишь...

Счастливцев. Помилуйте, Михайло Сергеевич, за что ж мне вас любить, когда в главной пьесе "Политбюро" вы меня роли лишили-с. До сих пор играли бы вместе на радость публике. А та партия, которую вы мне отвели, была даже обидна: вот я из нее и вышел.

Несчастливцев. Ты-то из партии вышел, да она из тебя не вышла. (Снимает с себя пальто.) На, прикрой стыд. Пойдем со сцены, публика ждет (уходит).

Счастливцев. Нет у меня стыда-с (остается лежать на сцене. Публика топает ногами, свистит, бросает в комика вар, лыко, пеньку, кричит: "Занавес!").

Счастливцев. (Поворачивается на другой бок и бормочет невнятно): Чего просят, не пойму я. Железный занавес, что ли? Это можно. И металл найдется, и умельцы не вымерли. (Засыпает.).

Конно-партийный начальник прибежал в конюшню, где Ратомский под наблюдением буквально всех корреспондентов пил из бутылки пиво "Гиннесс" (тоже хорошее), обнял при всех и говорит:

- Молодец! Теперь мы какого-нибудь Ганновера да купим. А вот за то, что Родину на посмешище выставил, - ответишь по партийной линии.

- Беспартийные мы, - отвечал Ратомский. - А ездить ты меня не учи. У них лошади на допинге, я видел, чем кормят. Допинг минут пятнадцать действует. Подождать надо было, чтобы они перегорели.

- Значит, вы все притворялись. Ах, хитрецы! И кузнец, выходит, был не пьян?

- Нет, - сказал Ратомский, - зачем? Кузнец дурака валять не будет. Не та профессия. Он сам знает, как жить.

ФИНАЛЬНЫЙ ТИТР. КУЗНЕЦЫ,

НЕ ВАЛЯЙТЕ ДУРАКА!

САМИ ДУМАЙТЕ,

КАК ВАМ ЖИТЬ. *. Голенище (сапожн.). **. О! Твою маму... (грузинск. На кириллице). Лемминги, пеструшки (Lemmus), ряд грызунов, семейство полевок. Длина тела 15 см. Хвоста почти нет. Достигают высокой численности и предпринимают далекие миграции, во время которых иногда бросаются в воду и погибают. Могут питаться только мхом. *. По мотивам пьесы А.Н. Островского, совпадения с которой не вполне совпадения.

ЮРИЙ РОСТ.

  00:04 05.11