Гуси-лебеди.

Она встретила меня на пороге квартиры: поверх цветастого байкового халата надета серая вязаная кофта, у горла зашпиленная простенькой брошкой. О встрече мы договорились заранее. Анна Ивановна позвонила мне в редакцию и попросила приехать. Я спросила, какое у нее дело. Она мягко ушла от ответа, переведя разговор на другое. Я подумала, что услышу очередную жалобу.

... - Проходите в зал, - пригласила хозяйка, встряхивая мое пальто, осыпанное дождевыми каплями.

Зал оказался единственной комнатой, где обитает Анна Ивановна, не считая крохотной кухоньки, в которую я заглянула из узкого коридорчика. Мебели мало: кушетка под клетчатым, местами протертым пледом, круглый стол цвета меда, накрытый вязаной, в кружевных снежинках, скатертью, телевизор "Крым" на хлипких ножках. Хозяйка принесла две табуретки, крашенные белым, смела невесть откуда взявшейся тряпкой невидимые пылинки.

- Так какое у вас ко мне дело, Анна Ивановна?

- Жизнь хочу вам свою рассказать.

- Почему мне?

- Газета ваша нравится, а больше всего "Невыдуманные истории". Вот и я решилась рассказать свою, писать-то складно не умею, а вам, может, пригодится...

Родилась я далеко от ваших краев, на Урале. Потом уехала из деревни в город к тетке - помогать детишек ее нянчить и вышла там замуж за военного. Подружки мои от зависти с лица спали, а оказалось: чему тут завидовать?

Вся жизнь по гарнизонам прошла. Только каким-никаким хозяйством обзаведемся, как опять пакуй чемоданы. Да зато лад промежду нас всегда был, и Наталка /это дочка наша/ умненькой росла. Вечером придет наш папка со службы, амуницию стянет, отужинаем и садимся вокруг стола: я вяжу, а Ваня Наталке сказки читает. Очень дочка любила про Красную Шапочку, и еще "Гуси-лебеди", только как дойдет до "налетели гуси-лебеди, унесли меньшого братца", она в слезы, а Ваня говорит: "Наталочка, дочушка, там же все хорошо кончится".

Заедало меня только, что работы себе сыскать не могла - где ее возьмешь в маленьких поселочках, а в больших городах мы и не жили. И знаете, аукнулось мне это, когда пенсию считать начали - вышло всего-то с гулькин нос. В собесе мне одна начальница так и сказала: "Надо было, женщина, стаж зарабатывать, а не по всему свету мыкаться".

Все бы хорошо, да стали у Ивана Сидоровича ноги болеть. Мы тогда в Средней Азии служили. Утром спозаранок встанем, я поесть соберу, а потом ноги ему бинтую, потуже стягиваю, особливо в коленках, чтоб полегче стало. На службу молодцом, а к вечеру еле ковылял. Но к докторам не шел, боялся, что командир узнает, и комиссуют его - пенсию-то он еще не выслужил.

Но время пришло - домучился и до нее, а чего ж радоваться: ни кола ни двора. Мы тогда уж на Севере жили, с ногами у Вани совсем невмоготу стало, поехали в Мурманск. Врачи сказали: "Срочно меняйте климат, пока совсем не отнялись". Куда ехать? Ума не приложим. А служил тогда у нас солдатик один, приходил пару раз к нам в гости. Ваня звал на домашний обед - казенные харчи они известно какие. Так вот солдатик этот (Вовка или Витька - не помню в точности) из Рязани родом был, очень город свой нахваливал.

Так мы здесь очутились. Опять все с нуля. Спасибо Наталка уже замуж вышла, жила на Украине, посылки нам слала. И от нас беды отстали. То ли, правда, от климата, то ли от чего другого, ноги у Ивана Сидоровича болеть перестали - как рукой сняло. Я на вешалку гардеробщицей в библиотеку устроилась, чужую одежку берегла, он на завод электриком. Жили - не тужили...

Дело под Октябрьскую было, я с рынка как раз ножку привезла, холодец сварила, стала его по посудкам разливать, как пришел Иван Сидорович. И какой-то не такой, вроде на меня глядит, а вроде и мимо. Прямо в обувке, а дождь был, грязь, прямо как сейчас, протопал на кухню.

- Ты чего, говорю, отец? Не заболел часом?

Бухнулся он тут на коленки, говорит: "Нюра, прости".

- За что прощать-то? Лишку, что ли, ради праздничка выпил?

- Нюра, - говорит, - я от тебя ухожу, не суди, значит, строго, я уж цельный месяц промеж вас двоих разрываюсь.

Мне б в слезы, а в голове как нарочно вертится: "С месяц? Это когда ж он отбился? И кто ж, думаю, холодец-то есть станет, вон его сколько наварила".

Потом, конечно, и слезы были, и в голос кричала, ну это уж как он ушел. А ушел он из дома- ничего не взял.

И как мухи белые полетели, завернула я его пуховик китайский и к проходной подалась. Как со смены пошли, смотрю, мой идет - в одной курточке, ворот поднял. Ну подошла, говорю: "Возьми вот одежку, чего ей шкаф-то обогревать".

Анна Ивановна помолчала, взяла с тарелки баранку, размочила ее в остывшем чае, надкусила.

- Еще-то с Иваном Сидоровичем виделись?- не удержалась я от вопроса.

- Ага. Шестьдесят мне стукнуло в декабре, пятнадцатого. А шестнадцатого под вечер звонок.

Открываю - сам стоит на пороге.

Посидели с часок, за день рождения по стопочке выпили.

Он мне брошку вот эту подарил (Анна Ивановна отколола брошку, положила на скатерть - цветочек, каких в природе и не сыщешь, блеснул и погас). А второй раз... вот что вышло. Лето уж наступило. Утром в дверь барабанят: "Откройте, с Иваном Сидоровичем беда!".

Это та женщина, ну жена его новая, ко мне прибежала. Сердце, говорит, у него отказало, а хоронить не на что. В том месяце участок садовый купили, все, что было, отдали.

Ну впустила я ее в дом... А как ушла она, я думать стала, откуда деньжат взять. Занять не у кого. Если у Лидки перехватить, так больше десятки не даст, сама внучку кормит с пенсии. А все ж придумала. К соседке снизу пальто свое с норкой снесла - драповое, в Москве с Ваней брали, почти новое. Колечко у меня обручальное на память оставалось - цыганам отнесла, они поболе, чем в скупке, дают. Наскребла...

Относила я траур по Ивану Сидоровичу, как положено, сорок дней, потом помянула... А сердце когда только успокаиваться начало... уж год, наверное, прошел, а мне все не по себе было: засмеется кто громко, мне это веселье, как ножом по сердцу. Я тогда-то и телевизор отучилась смотреть, а теперь-то он уж и не показывает.

Вызвала мастера. "Неси, - говорит, - мать, свое старье на помойку, к нему уж давно никаких запчастей нет." Так и живу. Годочков немало - семьдесят четвертый пошел.

Одно плохо: Наталку давно не видела и внучат тоже, письмо написать - и то конверт особый нужен, дорогой, а про поехать уж и не думаю... А вы, я вижу, расстроились...

- Так тяжелая у вас судьба, Анна Ивановна!

- Э, милая, да у кого, может, еще тяжельче... Это только в сказке то яблонька, то печка, то речной бережок от лихих гусей-лебедей защитят. А в жизни...

Сам человек пережить все должен и из всего выпутаться.

Да... Проговорили мы с вами... Двенадцатый час... Вы сами-то из нашего района выберетесь? Или провожу до остановки? Там хоть на "семерку" автобус или на троллейбусе доедете...Нет, я вас все-таки провожу. Да заодно покажу, где вашу газету покупаю. Хороший такой киосочек... Газ-то я выключила? Ну да, выключила. Утюг не включала, свет тоже... Ой, погодите... совсем забыла... просьба у меня к вам большущая: будьте добреньки, вденьте мне нитку в иголку, который день юбку собираюсь залатать, а глаза болят, никак не вдену.

Татьяна Барановская.

  00:04 01.12