Презумпция нецелесообразности.

Андрей Нечаев.

НЕКОТОРОЕ время назад наши чиновники наконец осознали, что одним из главных препятствий для экономического роста является сама российская государственная машина.

Вмешательство государства в экономику у нас действительно огромно. Дело даже не в том, что государство прямо (через бюджеты всех уровней) или косвенно (через государственный сектор экономики) перераспределяет до 70% ВВП. Главная проблема, что у государства сохраняется огромное количество разрешительных, регулирующих и контрольных функций. Печальный парадокс состоит в том, что на фоне разговоров о дебюрократизации и дерегулировании экономики реальное вмешательство чиновничества в предпринимательскую деятельность возросло. Приведу лишь маленький пример из собственной практики. Объем предоставляемой финансовыми и кредитными организациями отчетности увеличился за последние 3-4 года в несколько раз. Доходит и до фантасмагории. Недавно курирующий нас начальник одного из отделений Банка России в Москве в специальном письме строго указал мне на необходимость разработки положения о контроле за открытием счетов клиентов, хотя выданной нашей корпорации банковской лицензией открытие подобных счетов не разрешено. При этом новая правительственная программа справедливо сетует на неразвитость в России рынка финансовых услуг. Увы, любой предприниматель приведет тысячи подобных примеров.

Объем и качество государственных услуг, в том числе в сфере управления, явно не соответствуют уровню налоговых изъятий. В результате социальный контракт, на котором основано государство в цивилизованном мире - население платит налоги, а государство обеспечивает выполнение делегированных ему функций, - оказался у нас перевернутым с ног на голову. Население всеми способами уклоняется от уплаты налогов, а государство некачественно выполняет свои функции.

При реформировании госуправления важно правильно выбрать приоритеты. То ли совершенствовать аппарат, то ли изменить его так, чтобы он способствовал развитию экономики страны или, по крайней мере, не мешал ей делать это. К сожалению, в последнее время средство привлекает больше внимания, чем цель. На первом этапе реформ были попытки обеспечить реальное дерегулирование и дебюрократизацию экономики, которые свелись к принятию нескольких законов (о лицензировании, о проверках и др.), действие которых, за исключением необходимости перерегистрировать фирмы в налоговой инспекции, бизнес особенно не почувствовал.

Сейчас на первый план вышла собственно административная реформа. При безусловной важности устранения дублирования управленческих функций ведомств, общего сокращения госаппарата и изменения системы его финансирования в зависимости от результата работы задачи это вторичные. Разумеется, для конкретных чиновников нет проблемы актуальнее. Они чрезвычайно болезненно относятся ко всем переменам, особенно если есть опасность утраты каких-то контрольно-распорядительных функций. Не случайно поручение главы Кабинета каждому ведомству дать предложения по отказу от таких функций было фактически проигнорировано.

Столь же романтически выглядит и идея перевести ведомства на систему финансирования не по смете, а "по результату". Для отдельных высоких чиновников, отвечающих за решение конкретной задачи, такая система (обычно называемая тантьемы) на Западе иногда применяется. Утрируя, можно гипотетически представить себе, что Греф будет получать зарплату в зависимости от темпов роста ВВП, а Букаев - пропорционально уровню собираемости налогов. А вот применение подобной практики для ведомства в целом - это уже экзотика.

Немало надежд в борьбе с коррупцией и по экономии бюджетных средств связывалось с переходом на тендерную систему организации госзакупок и доступа к недрам. Имитировать конкурсную систему наши чиновники научились мгновенно. Количество скандалов после внедрения этой демократичной системы многократно увеличилось. Ведь на самом деле важен не сам принцип конкурса, а реальная открытость и прозрачность механизма принятия решений.

В итоге, как все признают, высокий уровень вмешательства государства в хозяйственную деятельность является одним из главных факторов низкой инвестиционной привлекательности России и значительного оттока капитала из страны.

Упорядочение действующей административной системы безусловно полезно. Главное, чтобы оно не свелось к уже не первой ликвидации Госкомрыболовства и Росгидромета или очередному (кажется, пятому за 11 лет) преобразованию Минпрома в силу неясности его функций. Если сводить реформу к этому, то разговоры о том, что не следует ее проводить до выборов и понапрасну трясти чиновников, вполне оправданны. Если же считать целью реформы изменения в экономике, то любое промедление отрицательно скажется на развитии страны.

Российский бизнес ожидает, что власть в ходе реформы сумеет сформулировать, законодательно и практически закрепить новые цели и принципы государственного вмешательства в экономику, сделать отношения госуправления с бизнесом и обществом понятными и прозрачными. Главный из этих принципов - презумпция нецелесообразности государственного регулирования той или иной сферы. Необходимо устранить избыточное регулирование, особенно болезненное, в частности, в валютной и таможенной сферах. Разрешительные, надзорные и контрольные функции госорганов должны быть жестко ограничены и упорядочены. Так, государственное регулирование производства и сбыта продукции должно быть направлено исключительно на обеспечение безопасности продукции, защиту потребителей, в частности конкретных групп населения. Как показывает мировой опыт, значительная часть регулирования и контроля может быть безболезненно передана саморегулируемым организациям при создании четких правовых основ их деятельности. Наконец, чрезвычайно важно совершенствование механизмов обжалования решений госорганов.

Если реально возобладает принцип "в экономике разрешено все, что не запрещено законом", то уж задача упорядочить организацию работы государственных ведомств покажется милым воскресным чайнвордом.

Андрей Нечаев ПРЕЗИДЕНТ РОССИЙСКОЙ ФИНАНСОВОЙ КОРПОРАЦИИ, ПРОФЕССОР.

  00:04 09.04