Кинотеатр повторного фильма.

Рассказ 1986 года.

Я УВИДЕЛ ее у кассы, пока накручивал диск, дозваниваясь жене.

Она рассматривала афишу на апрель: зеленый распахнутый плащ, в тонкой руке - полиэтиленовый пакет (книжки, тетрадки, яблоко - вечный студенческий набор). Сначала я подумал: надо же, и плащ, и фигурка похожая - но тут девушка обернулась, и у меня чуть трубка из руки не вывалилась.

Это была она, и ей было девятнадцать, как тогда, вначале. Двенадцать лет назад.

Я повесил трубку на рычаг. Стрельнув глазами, девушка знакомо сморщила носик: вот уставился...

В дверной проем врывались свет и гомон улицы Герцена. От окошка кассы отлип долговязый парень с билетами в руке, улыбнулся, что называется - рот до ушей, и, запихивая в кошелек сдачу, шагнул ей навстречу.

Прошло еще несколько секунд, прежде чем до меня дошло наконец, что это - я сам.

Вам случалось внимательно рассматривать свои детские фотографии? Тогда вы знаете, как это бывает, когда солнечный день с потрепанной карточки вдруг пронизывает вас теплом и вы ясно вспоминаете и этот день, и это солнце, и старое пальтишко - и все, что случилось потом, внезапно умещается в несколько сантиметров от вас до черно-белого прямоугольника, где весело скалится в объектив тот человек, которым вы были когда-то...

...Взял билеты, оборачиваюсь, а она смотрит на меня и улыбается одними глазами. Знаете, какие у нее глаза? Песочные, с крупинками янтаря - и когда она смотрит, кажется, что наступило лето; скорей бы, правда, укатить к черту на куличики, лежать на горячем песке у моря, и касаться друг друга, и падать в прохладную воду, и плыть рядышком...

Иногда я чувствую, что если сейчас же не поцелую ее, меня кондрашка хватит. Честное слово! А потом, никого и не было, только хмырь какой-то бородатый у телефона: главное, стоит и пялится - хоть бы трубку для приличия снял... Ну и смотри, думаю, дядя, завидуй, что тебе остается! И обнял ее еще крепче. А у нее щеки покраснели, сразу кулачки - симпатичная, сил нет! - и давай колотить мне в грудь, будто фортепианными молоточками, ей-богу. "Да-да, - говорю, - войдите!", а она звенящим таким шепотом: "Вредина, ну вредина же!", - а у самой смешинки в глазах.

Я вспомнил этот день. Вспомнил фильм, на который тогда ходили - ну конечно, он! Семьдесят третий, конец первого курса, боже мой, сколько лет прошло! Семьдесят третий. Короткое замыкание в цепи, недосмотр небесного диспетчера - и вот они целуются, а я звоню жене и пялюсь на них, как старушка у подъезда.

Я сразу вспомнил этот день: это кино, бульвар, ее рука. "Родичи на даче..." - это уже после кино, когда возвращались по Тверскому. Помню, как пересохло в горле, как мучительно долго тянулся поезд, и мы молчали, не разнимая рук. От метро до ее дома шли пешком, шли, перешагивая сверкающие на солнце лужи, и сердце мое выпрыгивало из грудной клетки и кружило, как молодой сеттер, метров на десять впереди...

К столику, где над стаканами яблочного сока сидели парень и девушка, подошел высокий бородач.

- Можно к вам?

- Пожалуйста, - ответил парень, выразительно глянув по сторонам: столики вокруг пустовали.

- Спасибо.

Бородач поставил свой стакан и сразу отглотнул чуть ли не половину. Парень и девушка переглянулись.

- Извините, - сказал незнакомец и улыбнулся, - вдруг, знаете, захотелось посидеть рядом со счастливыми людьми.

Лицо у парня закаменело, но в голосе бородача - того самого, что пялился в кассе, не было издевки, и парень только напряженно улыбнулся в ответ.

- Вот, Паш, - откликнулась девушка, - мы с тобой, оказывается, счастливые люди... - Два глаза с любопытством изучали мужчину из-под мягких ресниц.

Незнакомец сделал еще один большой глоток и снова внимательно посмотрел на сидящую напротив пару.

- Ребята, а хотите, я вам погадаю? - вдруг спросил он.

Парень усмехнулся.

- А вы умеете? - В голосе девушки звенела ирония.

- Да, - хрипло ответил он, и она, не раздумывая, протянула ладошку - легкую, хрупкую и почти прозрачную, как слюда. Бородач помедлил, но девушка улыбалась, не убирая руки.

- Это не обязательно, - сказал он. - Я умею гадать по лицам.

Зачем эта встреча? Подписанное наверху "исправленному верить", возможность вырвать старые листы, переписать все набело? Но что я могу изменить и что рассказать?

Что еще два года он будет ждать ее в метро с букетиком тюльпанов, что будут прогуливать лекции, бродя по привычным, как переплетенные пальцы, улочкам, по тихому, пронизанному солнцем Коломенскому, а зимой прятаться в кафешке, и он будет дыханием отогревать ее ладошки, два белых лепестка?

Что однажды эти глаза начнут избегать его, и разговор не будет клеиться, и они промолчат всю дорогу от "Темпа", где смотрели эту дурацкую комедию с де Фюнесом, и в наступивших сумерках ее рука будет лежать в его ладони неподвижно, и он сам отпустит эту чужую руку, а у дома она быстро скажет: "Ну, пока", - и войдет в подъезд, не оглянувшись?

Прошлое налетело на меня, его горькая волна накрыла с головой, сбила с ног и потащила назад.

Рассказать, как встретились на следующий день, как пытались сделать вид, что ничего не произошло? Она была нежна, ее рука снова была теплой и живой, мы ели круглое, с островками варенья, мороженое из одной вазочки - ели и смеялись, но расстояние между нами все увеличивалось, и это уже не зависело от нас: она отрывалась от меня, как улетает от Земли воздушный шарик, наполненный газом из шипящей трубки...

Потом были еще встречи и расставания, фильмы - хорошие и плохие, была холодная, нескончаемая зима и снова весна, но что-то уже сломалось непоправимо, и мы оба чувствовали это. Я не мог сам отпустить тоненькую ниточку, связывавшую нас, у нее не хватало сил эту ниточку оборвать.

А может, она просто ждала, что все разрешится само собой?

Что рассказать еще?

Когда я вернулся из армии, мы встретились там, где встречались обычно, и медленно пошли рядышком вдоль университетской ограды. Рядышком, но не касаясь друг друга. Дошли до Ленинских гор, оттуда, блуждая по кварталам, выбрели к ее дому. За это время я многое узнал, мы обо всем спокойно поговорили, перевели, так сказать, "де-факто" и "де-юре".

Издалека, наверное, мы напоминали пожилую супружескую пару, совершающую вечерний моцион.

- Ну все, я пошел? - спросил я.

Она поглядела мне прямо в глаза - первый раз после нашей встречи - погладила по щеке и заревела. И я заревел тоже. Мы ревели, обнявшись на площадке возле лифта - и это было наше прощание.

- По лицам? - переспросила девушка и рассмеялась. - Интересно, интересно... Давайте по лицам. Ну? Что же ждет нас впереди?

Этой осенью Москва столкнула нас на улице.

Она была одна - по-прежнему одна. У ее золотистых глаз я увидел первые морщинки, а в самих глазах появилось новое выражение: еще не тревога, но первое предвестие, когда человек начинает слышать, как шуршит песок в его часах.

- Куда ты пропал? - спросила она, и мне показалось, что в голосе ее дрогнула обида. Раньше я звонил ей изредка - на день рождения и еще два-три раза в год, когда тоска накатывала особенно сильно. Звонил - и всегда заставал дома вечерами.

Я объяснил, куда я пропал.

- Поздравляю... - сказала она. - В общем, у тебя все хорошо?

- В общем, да - сказал я.

Площадь Белорусского вокзала - не лучшее место для разговора, час пик - не лучшее время. Да и говорить было уже не о чем.

- Звони, - сказала она - не пропадай.

Позвонил я ей только под Новый год. Мы встретились, пошли в пиццерию - они как раз пооткрывались в тот год по всей Москве, - взяли пузатенькую бутылку кипрского вина; я развлекал ее как мог, стараясь получше запомнить это усталое лицо. Потом мы ехали в метро, и ее рука иногда касалась моей, но поезд мчал по туннелю, и гул безнадежно ушедшего времени стоял над нашими головами. Я проводил ее до дому, поцеловал в щеку и быстро пошел обратно - сквозь влажный сумрак, к светящейся шайбе метро - и в груди у меня стоял горький ком жалости: все, что осталось от моей любви.

Резко затрещал звонок. Раскрылись двери; люди потянулись на сеанс. Парень нетерпеливо повернул голову: этот странный незнакомец раздражал и тревожил его. Раздражала затея с гаданием - парень не верил во всякую чепуху, а тревожило то, как улыбается случайному бородачу девушка - его девушка с золотистыми глазами. Большие руки парня ерзали в карманах курточки.

- Послушайте, - волнуясь, сказал незнакомец. - Я действительно знаю, что с вами произойдет. - И, подавшись вперед, заговорил торопливым шепотом. - Вы будете ходить в кино, отсиживаться в кафешках, бродить по улицам; поедете в Коломенское - вы ведь еще не были в Коломенском? Так будет еще четыре года - и счастливей этих лет у вас в жизни ничего не случится, это вы уж поверьте мне. А потом... - Он повернулся к парню и осекся, заглянув, как в зеркало, в эти раненные ожиданием глаза, до конца узнав это лицо, эти отпущенные под Леннона волосы, эту тайную неуверенность, эту привычку усмехаться, когда тяжело.

Другие - песочные, с солнечными крупицами янтаря глаза светились счастьем и тревогой, и мужчина не сразу отвел от них взгляд.

- Потом будет армия, - медленно подбирая слова, сказал он. - Потом вы встретитесь снова - четырнадцатого мая семьдесят девятого года, вечером, на троллейбусной остановке возле "Университета" - и уже не расстанетесь никогда.

Он замолчал. Они молчали тоже. Их руки, сами найдя друг друга, были намертво сцеплены под столом.

- Семьдесят девятый... - медленно, словно примериваясь к вечности, проговорил наконец парень. Ироническая судорога понемногу отпускала его лицо.

- Это гораздо ближе, чем вам кажется, - сказал мужчина.

- А потом, потом? - спросила девушка.

- Потом - еще не знаю. Честное слово, не знаю.

Мужчина перевел дыхание и принялся допивать сок, хотя допивать там было уже нечего. Снова дважды протрещал звонок, и над столиком повисла тишина.

- А... А откуда вы знаете... - словно выйдя из-под гипноза, начала она.

Мужчина отодвинул стакан и встал.

- Простите, мне пора.

- Как? - начал парень. - А...

- Этот фильм я уже видел.

- Подождите! - Девушка вскочила из-за столика. - Ну подождите... Кто вы?

- Это трудно объяснить, - чуть помедлив, ответил мужчина.

- Да-а? - вдруг жалобно протянула она. - А можно, я... мы вам как-нибудь позвоним?

Он покачал головой.

- У меня нет телефона.

- Тогда запишите мой, - попросила девушка.

- Я запомню, - чему-то усмехнувшись, пообещал мужчина.

Девушка назвала цифры.

- Повторите.

Он повторил.

- Ну вот, - она вдруг радостно улыбнулась. - Очень простой номер, правда?

Он кивнул.

- Правда, все будет так, как вы сказали?

- Да, - ответил он.

- Обязательно позвоните, - попросила девушка. - Ну, пожалуйста.

Уже у лестницы бородач обернулся. Они смотрели ему вслед. Больше в фойе никого не было: начался киножурнал. Он махнул им рукой.

Выйдя на улицу, мужчина остановился, мотнул головой, глубоко вдохнул весенний уже воздух и коротко, нервно хохотнул. Потом достал из кармана сигареты, закурил; затянулся раз, другой и пошел по улице, но у телефонной будки замедлил шаг и остановился. Постоял, поглядел на пустую кабину, медленно выгреб из кармана мелочь и нашел двушку.

Зажав ее в потном кулаке, он стоял посреди тротуара, и прохожие, обходя, задевали его локтями.

ВИКТОР ШЕНДЕРОВИЧ.

  00:04 22.04