Выносите сундуки!

Кричали деревенские во время пожара Не знаю ничего страшнее деревенского пожара. В городе, конечно, тоже жути хватает. Но в городе огненной стихии хоть что-то противостоит - специальные машины, люди в костюмах и касках. А в деревне, если пожарник есть, то он пьян, бочка под воду протекает, шланг стащили И дикое пламя послушно одному ветру. Сбежавшиеся крестьяне с ведрами в лучшем случае могут лишь отсечь огонь от близлежащих построек, особо стараются сохранить амбары, о чем речь ниже. Рев огромного до неба костра прорезают бабьи вопли: "Выносите сундуки!" Потому что в сундуках самое ценное: деньги, украшения, документы, одежда, ткани, утварь У тетки Мани в доме был какой-то сундучишко, но я его плохо помню. А вот у бабы Насти сундук был знатный. Метра полтора длиной, а высотой и шириной под метр. Он стоял на самом видном месте - у обеденного стола. И бабка любила подремать на нем. Сундук был без особого декора, но такого мощного дерева, что не всякий мужик мог приподнять его за висячую сбоку металлическую ручку. Как бы вынесли эту тяжесть во время пожара - ума не приложу. Хотя во время экстремальных ситуаций в человеке просыпаются какие-то неведомые силы. Кроме бабушки Насти этот сундук никто не открывал. Бабка держала ключ от его висячего замка где-то среди обильных складок своей вечной юбки. Когда она открывала крышку, мои двоюродные сестры норовили залезть в глубину с головой. Иногда и ныряли туда, а бабка за ноги их вытаскивала. Я помню два основных повода, по которым обнажался чрев семейного хранилища: нужно было "справить" обнову - пальто или платье, для чего искался и обязательно находился подходящий "отрез". И вторая распространенная причина - доставались узлы с остатками тканей, из которых сшивались тряпичные одеяла, подстилки, коврики. Они были яркими, легкими, теплыми, хорошо продуваемыми. Лучшие свои сны видел я в недрах тех цветастых тряпиц. Бабушка Настя запомнилась мне существом веселым, легким, готовым и на девятом десятке лет рюмочку хватить, песню подпеть, но как она менялась, когда кто-то из семейных просил выдать что-нибудь из сундуковых залежей на использование! Лицо каменело, словоохотливость иссякала, прежде тихие ухваты теперь громко звякали о стоящие в печи чугунные котелки. Бабка включала свой "компьютер": вспоминала, что есть в сундуке подходящее по фактуре, размеру, цвету, цене, прикидывала, стоит ли проситель возможного дара. Все в доме ходили на цыпочках. Решение созревало не раньше, чем на следующий день. Ночью бабка ворочалась, вздыхала. Я не помню, чтобы бабушка Настя кому-то отказала, но надо было видеть, с каким царственным видом она отдавала просимое, и каким счастьем озарялось лицо одариваемого. Сохранилась легенда, что бабку Настю мой дед Кирилл взял из бедной семьи за красоту. Она привезла с собой небольшую корзинку с приданым. Молодуха оказалась рачительной хозяйкой и немало сил положила на то, чтобы середняки Нагановы выбились в кулаки. За что в нашей фамилии ее очень уважали. Когда про женщину говорят "хозяйка домашнего очага", я вспоминаю не печь, которая нас грела и кормила, а бабкин сундук, который всех одевал. К слову, как он пополнялся, я не видел ни разу. До этого таинства бабка никого не допускала. Мужиков к сундукам вообще не подпускали. Мужицкая территория - амбар. У нас в Подьячевке говорили: "анбар". Это холодное помещение, в котором хранили зерна, муку, другие продукты. Амбар ставили с севера на юг, и вход рубили с севера, чтобы летом при открытой двери помещение не нагревалось. Дверной проем делался таким широким и высоким, чтобы в него свободно входили мужики с мешком зерна на плечах. Дверь крепчайшая - не всяким тараном снесешь. И замок не всякой отмычкой откроешь. А вот проем в двери был - внизу, для кошки и для лучшей вентиляции, поскольку окон в амбаре не полагалось. Вдоль внутренних стен амбара располагались сусеки, то есть большие ящики, куда засыпали зерно. Каждый из закромов предназначался для определенного сорта зерна: под рожь, под пшеницу, под овес, под пшено. Мука в сусеки не засыпалась, ее держали в больших кадках или мешках. В советские времена мало что было держать в амбарах. Дядя хранил там плотницкий и слесарный инструмент. Но запах, этот пронизывающий запах хлеба сохранился. Он был такой густой, что хотелось резать его ножом и есть. И вот что интересно: пока я часами наблюдал или помогал дяде в его поделках, голода не чувствовал. А вот стоило выйти из амбара на свежий воздух, сразу просыпался страшенный аппетит. Я бежал домой и искал хотя бы корку хлеба, которую жадно проглатывал всухомятку. Любой хозяин старался поставить амбар там, где его можно было обозреть из окон дома. Как говорили, "поставить на глаза", ворье всегда и везде водилось. Лучшим местом была другая сторона улицы, но там дядя срубил баню, и амбар был заведен под крышу хоздвора. Русский крестьянин - приспособляемый ко всяким обстоятельствам организм. Амбар, повторяю, был сугубо мужским делом. Его нельзя было передать в приданое вышедшей замуж дочери. Он доставался при разделе имущества сыну, племяннику (и мне, значит, светило!), зятю-примаку. Когда дядя Вася загуливал или ругался с теткой, я знал, где его искать. Он отсыпался в амбаре, где я его и находил. Здесь выслушивал дядины исповедальные монологи. На самые разные темы. Однажды дядя заговорил про войну: много, мол, кровушки фрицевской пролил. Злой на них был. А как пришел на их землю, стал германской зажиточности дивиться: "Амбары ихние не чета нашим". Я живу в городе, где нет сундуков и амбаров, нет такого разделения на женскую собственность и мужскую. Но когда у меня появились дочь и сын, я непременно стремился, чтобы у каждого из них был свой угол, для чего во всех квартирах, в которых довелось пожить, самую большую комнату, которую обычно отводят под гостиную, разделял на две части. Ребята были счастливы Владимир НАГАНОВ

  00:04 21.08