Только он ее не узнал.

ПРЕМЬЕРА Л.Зорин "Перекресток", Театр им. Ермоловой.

ПЬЕСУ "Перекресток", где герои "Варшавской мелодии", русский и полька, случайно встретились в аэропорту, когда им было уже за семьдесят, Леонид Зорин писал, понятно, для вахтанговцев, однако проект по разным причинам не был осуществлен. Сценические судьбы, так блистательно начатые в свое время Юлией Борисовой и Михаилом Ульяновым, рискнули продолжить Элина Быстрицкая и Владимир Андреев, поставивший спектакль (вместе с Натэллой Бритаевой) на сцене своего ермоловского театра.

Как и некоторые другие, несколько лет назад ермоловцы разделились, но в отличие от других, уходящих друг от друга все дальше и дальше, здесь идет медленное, трудное возвращение к себе, прежним. Новое объединение придумал и затеял Владимир Андреев. Идею театра-дома, где у каждого - свое место, своя работа, и никто не должен быть обижен, обойден, он осуществляет со старомодным благородством и щепетильностью. Андреев - прямодушный романтик традиционного русского театра, чуждый суетливой деловитости многих, но всегда готовый понять и простить. И я давно не видел, чтобы душевные, человеческие свойства художника проявлялись в сценических работах с такой ясностью и открытостью.

Оглядываясь на десятилетия, прожитые героем "Варшавской мелодии", драматург и артист пробуждают нашу память, театральную, жизненную, обращают к самим себе. Советский человек не мог жениться на иностранке и не мог, попав за границу, провести ночь вне гостиницы, где остановился вместе с группой товарищей. Тот, кто неукоснительно следовал подобного рода правилам, наверное, у многих сегодня может вызвать чувство презрительной жалости. В сценическом существовании артиста Андреева - сострадание глубокое, безоглядное. Сострадание человеку, за плечами которого - наша с вами жизнь, который прошел через страшную войну отважно и честно, а потом был раз и навсегда парализован страхом, разлитым в воздухе нашей с вами страны. Душа его была раздавлена, смята, тогда как живое чувство отступило перед государственными запретами, но предстояло перемогать дни и спустя десятилетия, в 98-м, еще раз увидеть женщину, которая так и осталась его единственной настоящей любовью.

Кому-то удалось преодолеть боязнь жизни, героя Андреева она ранила слишком глубоко и, как у многих, осталась неискоренима. Вдруг не услышит объявление о посадке в самолет, произнесенное на непонятном языке. Вдруг шефу не понравится приобретенный для него закордонный сувенир. Да мало ли еще что... Давняя, въевшаяся во все поры тревога, для которой нынче, кажется, нет решительно никаких оснований. Но он - там, душа его - там, что-то тогда нарушилось, остановилось, и увидев здесь и теперь ту свою женщину, он ее не узнал. Или испугался узнать? Артист печален и точен на этой странной, почти подсознательной грани. Он подходит к женщине близко, заглядывает в глаза, потом резко отворачивается - и так несколько раз. Кажется, вот-вот... Но нет. Эта последняя потеря, уже на исходе, на склоне - безмерно дорогая плата за жизнь, прожитую в согласии с державными нуждами, но в разладе с самим собой.

А Элину Быстрицкую Андреев нашел, узнал заново. Известную актрису, у которой в Малом театре давно не складывалось, в которой мы последние годы привыкли видеть, скорее, общественного деятеля. Оказалось - все живо, дождалось своего часа. Актриса увлеченно играет и горечь утраченного, несбывшегося, поднятую нежданной встречей, - она-то его узнала; и обиду, конечно, и простую бабью жалость к мужчине, все еще дорогому, который оказался слабее ее, не решился, когда она готова была решиться. И яростный взрыв, когда выплеснулось неизбытое, оказывается, страдание: как же ты мог, как смел вместе с проклятым твоим государством поломать жизнь мне и себе. И горькие, беспомощные слезы в конце... На этом спектакле по-человечески сошлось многое.

КОНСТАНТИН ЩЕРБАКОВ.

  00:04 17.12