Между мифом и биг-маком.

Рустам Ибрагимбеков за "многослойное кино".

Лицо коринфской бронзы, серебряная борода кольцами - в свои 60 лет Рустам ИБРАГИМБЕКОВ походит на доброго Бога Саваофа. О его золотом характере ходят легенды: он побил все рекорды "уживаемости" с самыми требовательными режиссерами. Сам уверяет, что спасается только любовью: с теми, кого не любит, никогда на одной съемочной площадке не присядет.

- В нашем кинематографе сегодня кризис качественной драматургии. С чем, на ваш взгляд, это связано?

- Это часть всеобщего мировоззренческого кризиса. И на Западе сейчас авторский кинематограф сильно потеснен американским жанровым, а если выразиться точнее - мифологическим кино. Там научились очень точно эксплуатировать несколько сложившихся в истории человечества мифов. Абсолютно то же самое мы делали у себя в стране на протяжении семидесяти лет: советское кино было в основе своей насквозь мифологическим.

- Но почему же именно теперь, после многих лет расцвета авторского кино, оно сдает свои позиции?

- Мне кажется, потому, что человечество вдруг обнаружило: люди, претендующие на абсолютное знание, оказались по большому счету обманщиками. Стало ясно: мы напрасно убеждали себя в том, что узнали про себя и про мир почти все. На самом деле мы стоим на краю безбрежного океана незнания. Молодежь это почувствовала первой, и ей не захотелось терять силы на разгадку чьих-то художественных ребусов, которые при всей своей эстетической самоценности не дают знания. В таких ситуациях люди чаще всего обращаются к сказке - веками проверенному мифу, ориентированному на некие вечные ценности.

Человек был гоним много веков и за это время стал, с одной стороны, самым страшным существом на Земле, а с другой - самым духовным. Это сочетание и определяет его главные параметры.

Будучи гонимыми, мы обрели желание быть кем-то спасенными. Весь кинематограф строится на этом - в самых различных вариациях. Он обращается к тому, что во всех нас сидит на клеточном уровне.

- На отечественной почве это усугубляется сегодня потребностью части общества в социальной сатисфакции.

- Пожалуй, да. К примеру, успех фильма Станислава Говорухина "Ворошиловский стрелок" основан именно на этом: обиженные люди увидели там героя, который способен реально защитить свою внучку, а значит, с ней - и всех нас.

У авторского кино есть два пути для возвращения на экран. Первый - это открыть нечто такое, чего другие не знали. А второй - компромиссный синтез. Кино должно быть многослойным, как многослойна наша публика. Пусть каждый зритель возьмет столько, сколько способен унести. Верхний слой - для одних, глубина - для других. Это крайне необходимо, без этого кинематограф просто умрет. Если же говорить о "новом кино", то молодежь хочет сегодня в кино того же, чего она хочет в музыке: попсы, чего-то очень простого и яркого. Даже я иногда начинаю дергаться в такт этой музыке - она построена на простейших биоритмах человека. Поп-музыка и американское кино - явления одного порядка. Это как в ресторане fast food - чтоб было легко, доступно, умеренно вкусно, без всяких затей. Думаю, что задача кинематографиста сегодня - суметь создавать продукт, который был бы внешне похож на биг-мак, а на самом деле содержал бы в себе некие духовные ингредиенты, которые отличают искусство.

- Вы прославились как создатель экранных колоссов, вышедших из-под руки Никиты Михалкова. Изменилось ли ваше кредо сегодня?

- Я сегодня имею отношение к созданию разных картин, одна из которых - самая дорогая в Европе (речь о "Сибирском цирюльнике"), а другая - (мой фильм "Семья") - самая дешевая в мире. Так что считать моим кредо производство блок-бастеров нельзя. И Никита Михалков снял две картины по моим сценариям - довольно скромные по постановочным параметрам.

- В чем состоит секрет успеха у зрителей - например "Сибирского цирюльника"?

- Успех "Цирюльника", как мне кажется, связан с тем, что картина опирается на вечные вещи, которые нравятся зрителю. Если убрать длинноты, то я за два дня (только не говорите об этом Михалкову) берусь ее сделать такой, что все будут довольны! Самый главный просчет, вполне осознанно допущенный режиссером, состоит в том, что собственно история начинается только через полтора часа после начала фильма. Но это картина мифологическая - это миф, который рассчитан на то, чтобы пробудить в современном зрителе некий энтузиазм. Мы так и не достигли с Михалковым тут компромисса, но я не могу не считаться с его авторскими пристрастиями. Есть великое произведение французской литературы "Мадам Бовари". А есть "Три мушкетера", которые не сравнимы по литературным качествам с шедевром Флобера. Но "Три мушкетера" читают сотни миллионов людей в разных странах, а "Бовари" - скорее, удел избранных. Так вот, "Цирюльника" надо судить по законам "Трех мушкетеров", а Никита Сергеевич претендует на лавры Флобера.

- Есть ли в сегодняшнем российском кинематографе тенденции, которые внушают надежды?

- Главные надежды я связываю с людьми. Например, слишком долго молчит мой друг Юрий Клепиков. Другие зацепились, приспособились, чтобы выжить, а он - нет. И это не от слабости, а от силы. Во все времена ценилось умение не продаться. Ведь сегодня кассовое кино делают те же люди, которые прежде снимали про обкомы. Преступная жизнь заменила собой - и в действительности, и в кинематографе - заседания райкомов. Разборки, тюремные истории, полукриминальный бизнес сегодня занимают примерно тот же объем в нашей жизни, какой некогда занимали коммунисты. Но реальная жизнь нормальных людей равно далеко лежит от того и другого. А кинематограф обслуживает победивших - коммерсантов и бандитов, как прежде обслуживал коммунистов. Истинные художники растеряны. Искусство не то чтобы инерционно - оно требует от честного человека времени на осмысление. Не зря ведь серьезные произведения о войне появились только через 20-30 лет после ее окончания.

Человечество, с моей точки зрения, по-настоящему существует всего лет 50. Ибо только после появления угрозы тотального исчезновения человечество из фрагментов в виде стран, народов и континентов превратилось в единый живой организм. Достоевский говорил: "Бытие только тогда и есть, когда ему грозит небытие". Сегодня человек по глупости или по неосторожности может уничтожить весь мир. И люди искусства должны работать на инстинкт самосохранения человечества. Возможно, это самая глобальная наша задача в грядущем тысячелетии.

ТАТЬЯНА ПОЗНЯК.

  00:04 16.12