Анатолий ГЛАДИЛИН: Когда разведки не могли договориться, начинались войны.

Четверть века прожил писатель Анатолий Гладилин на Западе - четверть века его повести и романы не выходили на Родине. И вот прорыв - на прилавках появились сразу четыре книги. Но наш разговор начался не с книг, а со свободы слова...

- Анатолий Тихонович, вы уезжали из Советского Союза явно по идейным соображениям. В первую очередь из-за отсутствия свободы слова. Ну, а на Западе вы нашли эту свободу слова?

- Вне всякого сомнения! Это бесспорное достижение демократического Запада, и тамошнее общество уже научилось эту свободу правильно использовать. Хотя, несмотря на всю свободу и демократию, я никому не советую прийти, допустим, на собрание французских коммунистов и там проповедовать взгляды президента Ширака - обязательно побьют; опять же никому не советую приходить на собрание партии Ширака и выступать с коммунистическими идеями - хотя там ребята более воспитанные, но осмеют, освистят, затопчут.

- Никита Струве жаловался, что его статьи о бомбежках в Югославии во Франции не публиковали...

- Я тоже видел, как французское телевидение освещало бомбежки в Югославии, и меня от этого тошнило. Но это не значит, что телеведущим кто-то отдавал приказ, как освещать эти события. Просто первая программа французского ТВ, самая популярная в стране и с очень большой аудиторией, передает новости всего два раза в сутки: днем и вечером. Все остальное время - разговор только о французских делах: ох, как страшно поднялись цены на салат! посмотрите, какой в Оверне прекрасный ресторан! что будет с нашими коровами?!.. Должно случиться что-то невероятное - какое-то серьезное землетрясение в Индии с миллионом погибших или пожар небоскреба в Нью-Йорке, - чтобы с французских дел переключились на зарубежные. Почему? Да потому что французы знать ничего не хотят. Днем ТВ смотрят домохозяйки, которым плевать на то, что происходит в мире, им важно знать, продолжается ли сейчас забастовка железнодорожников и, стало быть, ходят ли поезда, и какая будет погода. И ТВ, и газеты во Франции подчиняются этим требованиям. Тем не менее "Либерасьон" печатала очень интересные материалы о тех же бомбежках в Югославии, которые, в общем-то, шли вразрез с общей тенденцией. Почему Струве не пошел, скажем, в эту газету? Могу догадываться, по каким причинам... Кстати, когда я приезжаю в Москву и ничего другого не смотрю по ТВ кроме новостей, я, к своему глубокому сожалению, отмечаю, что российские новости значительно интереснее, более захватывающие, чем французские: там что-то взорвалось, там кого-то убили, там произошел пожар, там сошел поезд с рельсов... Французам о таких "захватывающих" новостях можно только мечтать!

И еще не могу не сказать вот о чем: мне, живущему во Франции вот уже 25 лет, резко не нравится, что мы, Россия, воспринимаемся на Западе как страна третьего мира. Я хорошо помню время, когда стоило товарищу Брежневу плюнуть, дернуться, пукнуть, сделать какой-то жест, как тут же все начинали обсуждать, что это значит и на что он намекает! Теперь нужно катастрофическое явление типа Чернобыля, чтобы о России заговорили. Скажем, обсуждали-обсуждали повышение цены на салат почти на целый франк, а когда это приелось, вспомнили, что в Сибири сейчас стоят морозы в 51 градус и люди живут без электричества и отопления. Сразу же показываются кадры российского телевидения и задумываются о загадочных русских.

- Но русские-то в самом деле загадочные. Одно ваше поколение "шестидесятников" чего стоит - взять, все бросить и уехать на чужбину.

- Когда мы уезжали в эмиграцию, мы чувствовали себя так, словно присутствовали на своих похоронах. Мы знали, что уезжаем навсегда и никогда уже не увидим ни родных, ни близких, ни друзей. Мы уезжали в другой мир и начинали совсем другую жизнь. Помню, когда мой самолет приземлился в Вене, я сказал себе: забудь, что ты был в Союзе известным писателем, здесь никто никого не знает, здесь надо работать... Очень быстро я взял на плечо тяжеленный магнитофон и стал работать журналистом. Так в общей сложности я проработал журналистом на "проклятом Западе" двадцать один год. Мы были самые страшные враги советских властей, ведь я работал на радиостанции "Свобода", за нами охотились.

- И за вами тоже охотились?

- Ко мне было какое-то странное отношение. Не знаю, чем это вызвано. А ведь я занимал, в общем, ключевую должность и вообще по классу являлся на "Свободе" первым журналистом.

- Как-то Евгений Евтушенко жаловался мне, что Гладилин по "черному ящику" обвинял его в сотрудничестве с КГБ...

- Думаю, это из области фантазии. Про Евгения Александровича можно говорить много, и это другая тема. Когда-то в юности мы очень дружили. До сих пор для меня тот, юный, Евтушенко - совсем другой человек, чем тот, чем он стал потом и является сейчас. Что же, люди меняются. Но я не говорил плохо ни про кого из тех людей, с кем пил водку. Правда, однажды у меня произошел конфликт с Юлианом Семеновым, с которым мы тоже когда-то пили водку: меня разозлило то, что он все время в последних своих романах твердил: вот мы - ГБ, мы - ГБ... Я тогда сказал: мол, Третье отделение при самодержавии тоже имело своих агентов и в армии, и в гвардии, но никому в голову не приходило этим хвастаться. На это Семенов ответил тем, что вывел меня писателем "Гудилиным" в своем романе "Аукцион". Потом по этому роману сняли фильм, и писателя "Гудилина", который трусливо убегает с конференции при звуках русской речи, сыграл Олег Басилашвили. Правда, позже в "Вечерке" Басилашвили упрекали, что именно эту роль он сыграл как-то без вдохновения, мол, надо бы было еще больше разоблачить...

Припоминаю такой случай: в Париже ко мне пришел советский перебежчик. Как дипломата его в Советском Союзе задвигали; то, что ему предлагали французы, его не устраивало (французы вообще не любили ссориться с советскими властями), вот он и захотел от французов перебежать к американцам. Ему посоветовали пойти на "Свободу", там, мол, его свяжут с американцами. Я не знаю, кто сидел на "Свободе". Может быть, и агенты тоже. Я все время это подозревал (по-другому и быть не могло: если бы на "Свободе" не сидели агенты, КГБ нужно было бы разгонять вонючей метлой). Так вот, этому перебежчику прочли список сотрудников "Свободы", он говорит: "О, Гладилин - это писатель, я ему верю!" Я его действительно связал с американцами - и он мне в благодарность оставил интересный список офицеров КГБ, которые работают в литературе. Евтушенко там не было.

- И что стало со списком? Вы не пытались его опубликовать?

- Нет, я не очень ему верил, он мог быть "дезой". Так что я этот список держал для своего внутреннего пользования и никому не показывал.

С другой стороны, смотрите: Блаватская во время своих теософских странствий по миру посылала донесения в III Отделение. Рерих слал письма сразу и в советские, и в американские органы безопасности, полагая, что так служит и России, и миру. Западные классики Свифт, Ле Карре, Грин, Моэм и вовсе были профессиональными разведчиками...

- И Грэм Грин, и Джон Ле Карре - очень приличные писатели. Кстати, вспомните, у Маяковского почти все друзья были из ВЧК. Тогда это было модно, интересно, воспринималось совсем по-другому.

- Хочу отослать читателей к своему роману "Тень всадника": его герой живет двести лет и проживает много жизней. Начало его жизни романтично: он второй человек во французской революции - начальник бюро общего надзора полиции (напомню, что именно французские революционеры-идеалисты создали исключительную систему слежки)... Дальше у него много-много жизней, в течение которых он служил в разных учреждениях, связанных с системой разведки (правда, до таких высот уже не поднимался). Так вот, по мнению моего героя, именно эта система держит равновесие в мире и все в мире более-менее благополучно, пока сохраняется это равновесие. Даже войны ликвидировались потому, что разведки враждующих стран договаривались между собой: мы вам уступаем это, вы нам уступаете это... А вот когда разведки не договаривались, начинались войны.

- Что же вы сами не пошли служить Отечеству таким образом?

- Начнем с того, что меня никак не могли затащить в партию, хотя мои родители, которых я очень люблю и которыми очень горжусь, - старые коммунисты. Тем не менее сделать из меня партийного человека не могли! А вы хотите, чтобы меня еще затащили работать в органы.

- И все-таки, что нам делать с патриотизмом? Неужели, когда на Западе в былые годы боялись Советского Союза, вас это не "грело"?

- Это сложный вопрос... Помнится, Виктор Платонович Некрасов очень страдал в Париже от того, что 23 февраля - в его праздник! - ему не с кем было выпить: все диссиденты - надутые, у Максимова все время что-то делили, спорили, например, кому отдавать правобережную Украину и т.д. А когда Виктор Платонович прочитал мой роман "ФССР" (о создании Французской Советской Социалистической республики), он сказал мне: "Я не знаю, как буду себя вести, когда увижу ребят с родными красными звездочками на пилотках, марширующих по Парижу!"..

- У вас сейчас второе возвращение в Россию - вышло сразу четыре книги...

- Год назад, когда я приехал в Россию и прошелся по книжным магазинам, они порадовали меня богатством изданий. Правда, я понял, что писателя Гладилина не существует: ни одной своей книги я не увидел. То, что сейчас на полке вижу сразу четыре книги, меня, как русского писателя, радует. Я считаю это возвращением.

Беседовал Александр ЩУПЛОВ.

  00:04 24.05