Змейка и ее дочь.

Проза художника.

Змейкой ее все звали. Даже вот настоящее ее имя не помню. Змейка и змейка!

Злая она была ужасно. Крикунья и ругательница отчаянная. Могла самыми тяжелыми мужицкими словами запросто полоснуть. Как из пулемета. Многие мужики-то перед бабами стеснялись выражаться, а ей хоть бы что.

Жила бедно. Ходила в отрепьях. Мужа, или, как у нас говорят, мужика, у нее не было. То есть когда-то он, конечно, был, иначе не было бы у нее двух взрослых дочерей-красавиц. Где он был? Жив ли был? Не знаю.

Сама она в молодости, видимо, тоже была красива. Даже к старости не потеряла фигуру. Не оплыла, как многие бабы ее возраста. Впрочем, и не такая уж старая она была, если дочерям было одной - восемнадцать, другой - двадцать. Значит, ей от силы сорок, сорок пять было. Но по деревенским понятиям, а тем более, по нашим, мальчишеским, это, конечно, была старая-престарая старушка. Что-то вроде бабы-яги. Тем более, что одевалась она совершенно, как баба-яга. Неряха страшная. Да и нос крючком, и изо рта один зуб торчит. Да и материлась - дай боже. Боялись мы, ребятишки, ее.

Ну, а дочки у нее были - чудо! Обе красавицы. Скромные, тихие. Особенно мила была младшая, Настя. Ну, естественно, одеты неважно. Во что одеться-то при их непроходимой бедности? Красотой только и скрашивали свою бедную одежонку. Красотой только и укрывались.

У них и двора-то не было. Был дом деревянный - так, халупа с растрепанной крышей. Ворота кособокие, которые никогда не закрывались. Да и закрывать-то ими нечего было - хозяйства никакого, скотины никакой. Впрочем, пяток кур, кажется, был. И петух, задрипанный, взбалмошный и крикливый, как и его хозяйка. Двор ничем не огорожен. То есть он был когда-то огорожен, но в холодное, зимнее время изгородь постепенно да помаленьку перекочевала в печь. Да и то сказать, какой уж двор без мужика?

Ну еще сараюшка маленькая во дворе стояла. В одном углу сосновые шишки валялись. Это Змейка с дочерьми из ближнего леса натаскали. На дрова. На куче шишек мешок брошен. В нем эти шишки носили. И веревка, которой этот мешок перевязывали при переноске. В другом углу куры мерзли. Ну и сама Змейка с дочками туда по нужде бегали. Не на виду же у всей деревни нужду-то справлять? А специальных чуланов для этих дел в нашей местности не делали. Не принято было. За сараюшкой был убогий огородик, грядками своими сбегавший к кустам тальника, узкой полосой протянувшимся по речному берегу.

Жила Змейка со своими красавицами дочками на улице, расположенной вдоль речки Сызранки, или, как у нас говорят, Сызрана. А на другой улице, раскинувшейся вдоль ручья, по-нашему, ключа, впадающего в центре села в Сызран, жил милиционер Вася.

Был этот Вася молодым парнем. Ну, лет двадцати двух-двадцати трех. Не женатый. Симпатичный. Мы, мальчишки, уважали его и, пожалуй, даже любили. Это, наверное, потому, что до своей хлопотливой милицейской работы был Вася у нас пионервожатым. А надо сказать, что пионервожатые в те далекие тридцатые годы были какие-то другие. Не такие, как сейчас. Вася возился с нами, мальчишками, с утра до вечера. И в поле водил, и в лес, если ягоды поспели. И на торфоразработки, в кочки. Это за селом была такая болотистая местность. И среди некоторых высохших болот были кочки, высотой в наш мальчишеский рост. Там, на болоте, торф рыли, мох драли, даже на уток охотились. В те далекие времена, в тридцатые годы, там даже утки гнездились и утят выводили. Вот туда мы с Васей и ходили - посмотреть, как торф добывают.

Вот какой был Вася. Только что сопли нам не вытирал. Впрочем, кажется, и это было.

Ну, конечно, можно сразу догадаться, что милиционер Вася и красавица Настя встречались и полюбили друг друга.

Да и как не встретиться! Настина улица вот так, вдоль Сызрана, а Васина - вот так, вдоль ключа, вперекрест к Настиной улице. А ключ впадает в Сызран в середине села и от улицы до улицы от силы полверсты. Ну, до кустов, что росли за Змейкиным огородом, будет чуть побольше. Да разве это преграда для молодых, чтобы жаркой майской ночью встретиться в тальнике у реки и шепча друг другу какие-то глупые слова, замирать до рассвета!..

Спит село. Нет, не спит! Бродят по улицам гурьбой парни и девки, поют под гармошку частушки. Иногда очень крупно посоленные. Хохочут.

А Вася с Настей в кустах, у реки. А река журчит и вспыхивает лунными взблесками, переливается, бормоча, на перекатах, тихонько, нежно покачивает космы тальника, спустившиеся в воду, и лепечет о том, что жизнь прекрасна и вечна. И вечна молодость. И вечна любовь.

Все шло своим чередом, как и должно быть. И настало время, когда Настя поняла, что долго скрывать уже не удастся, что будет заметно, что ночные встречи с Васей не прошли бесследно, что любовь ждет своего плода. И сказала Настя матери, что они с Васей хотят расписаться.

Тогда больше уже в сельсовете расписывались, а не в церкви венчались. Ну, и тем более Вася - милиционер, комсомолец, бывший пионервожатый. Не идти же ему в церковь.

А Змейка, когда узнала про их любовь, про их такое желание, про Настино такое положение, сразу на дыбки. Замахала руками, затрясла рваным подолом и, конечно, заматерилась. Никогда, дескать, этого не будет! Пока, дескать, старшая сестра замуж не выйдет, младшей замужем не бывать! Да и без попа!

Не допущу! Ни в жисть! И не думай! А нагуляла - сама виновата! Шкуру спущу!.. И понеслась по селу.

Настя раз просила, два просила, мать ни в какую. Нет и нет.

А скрывать Насте свое положение все труднее и труднее.

Вася, конечно, все знал. И сам просил Змейку. Вежливо и уважительно. Но она и его отматерила.

Вскоре вызвали милиционера Васю в райцентр, к своему милицейскому начальству. По милицейским делам, разумеется. Уехал Вася в райцентр.

А у Насти с матерью очередной скандал. Мать помчалась по улице, матерясь и проклиная и дочь, и Васю, и сельсовет, и всякую другую власть. Соседи, конечно, потешаются. Им, соседям, чужое горе - смех. Вроде спектакля. Комедия! А Насте не до смеха. Что впереди? Насмешки? Косые взгляды? Крик и ругань матери? Позор! Позор на твою голову, красавица Настя...

Волосы рвала на себе Змейка, когда прибежала домой и, видимо, почуяв неладное, заглянула в свой куриный сарай. А что поделаешь? Не воротишь Настю.

К вечеру вернулся из райцентра милиционер Вася и, когда все узнал, молча вышел из избы и ушел в кочки, но не туда, где торфяники, а туда, где утки выводят утят, и там выстрелил себе в висок из своего милицейского нагана.

Николай ЧЕРКАСОВ.

  00:04 19.01