Он изнасиловал Россию свободой.

В течение года режиссер Виталий Манский и я снимали большую документальную картину о Михаиле Сергеевиче Горбачеве, которую вечером второго марта покажет телеканал РТР. Во время этой работы я вел что-то наподобие дневника - записывал свои впечатления от наших встреч, поездок, бесед перед камерой и без камеры, делал короткие зарисовки событий, сопутствующих съемкам, пытался лучше понять последние пятнадцать лет нашей истории. Ниже публикуются записи из моих блокнотов.

Много раз я себя спрашивал: откуда, каким образом в этом человеке соединились качества, которые ему пригодились, когда он делал фантастическую партийную карьеру при советском режиме, с качествами, необходимыми для сокрушения этого режима, для решительного толчка, удара, после которого режим уже не мог оправиться? Ведь Горбачеву приходилось многие годы, десятилетия поддерживать антидемократическую политику, воплощать ее в жизнь и быть при этом или хотя бы казаться совершенно искренним человеком. Нельзя же думать, что он прорывался к вершинам власти специально для того, чтобы сокрушить КПСС. Но тогда каким образом в душе этого человека могла зародиться и созреть такая глубокая, искренняя устремленность к демократическим реформам?

В ответ могу только задать еще один вопрос: а как мог один из самых жестоких гонителей евреев-христиан, раби Савл, в середине своей жизни стать Апостолом Павлом, великим проповедником и организатором христианства?

Пока человек живой, с ним может произойти все что угодно - в этом и заключается, по-видимому, его божественная природа. Все в нем может сочетаться, совмещаться, смещаться, меняться, преображаться, выворачиваться наизнанку. Человек есть великое чудо: чудо зла и чудо добра.

.

Тридцатого апреля прошлого года на кладбище в селе Привольное Ставропольского края между одиннадцатью и часом дня творилось нечто невероятное. На этом клочке земли, утыканном деревянными, железными, бетонными, мраморными крестами, в тот день сошлись три знаменательных события. Был первый день Пасхи, был канун Первомая, и сверх того навестить могилы родителей приехал, как выразился один привольчанин, "первый и последний, короче говоря, вечный президент СССР".

Привольное, родина Горбачева - село большое, основательное. Под стать и кладбище: просторное, зеленое, как парк. Люди в то утро пришли сюда нарядные, надели самое лучшее. Молодые девчонки щеголяли в модных коротеньких юбках. Между могилами бегали, галдели, играли пацаны. У большинства могил стояли столы - постоянные, вкопанные или привезенные по случаю. На столах - выпивка, закуска. Щедро согревая надгробные камни умерших и души живых, благостно сияло солнышко.

Горбачев приехал с небольшой свитой, встречали его у кладбищенских ворот бурно, восторженно. Несмотря на скорбный повод его приезда, народ радовался, гордился своим земляком. Пожилая женщина сказала: "Вот, Михал Сергеич, первый раз ты приехал один, без Раисы Максимовны, одинокий". Толпа после этих слов примолкла на полминутки, не больше, отдав этой коротенькой паузой дань уважения и скорби, и снова загудела на все голоса. До могил родителей Горбачев добирался минут тридцать - все время подходили и подходили новые люди, одних он узнавал сразу, других только после того, как они себя называли, напоминали, где да при каких обстоятельствах когда-то встречались. Была тут и родня Горбачева - двоюродная сестра, племянники, племянницы, соседи, однокашники. С ними он от души целовался, прижимал к себе, держал за руки. Невзрачный мужичишка с впалой грудью, в поношенной кепке несколько раз появлялся в хвосте сопровождавшей толпы и каждый раз при этом негромко, но внятно повторял: "Во, уши развесили, слушают христопродавца! Ну, давайте, давайте! Господь все видит, все запоминает!" Ему никто не внимал, но и не одергивал никто. Свобода слова, дарованная Горбачевым народу, на кладбище в Привольном соблюдалась сполна.

Два почти одинаковых надгробья из черного мрамора стояли рядом на могилах отца и матери Михаила Сергеевича. Толпа остановилась у ограды, умолкла. Горбачев положил цветы, постоял, склонив голову. Рядом с ним находился его младший брат Саша, военный летчик. Если бы вокруг не было столько людей, братья наверняка задержались бы здесь еще на некоторое время, посидели на скамеечке, потоптались вокруг. Но в присутствии всей деревни это было невозможно, неестественно. Люди ждали, когда кончится минута скорби, чтобы продолжать общение с тем, кого сегодня знает весь мир, хотя при ином повороте судьбы он вполне мог оказаться одним из этих пожилых дядек, которые теперь смотрели на него с восхищением в нетрезвых глазах.

Горбачева таскали по всему кладбищу - от могил матери и отца к могилам других родственников, соседей, приятелей. С тех пор как он здесь был последний раз, умерли многие, кого он знал и помнил, теперь родственники просили его подойти к их могилам. Он никому не отказывал. Два с половиной часа провел он на кладбище: каждый, кто хотел пожать ему руку, или что-то сказать, или что-то спросить, попросить - имел такую возможность. Когда Горбачев возвращался к машине, его звали выпить, некоторые очень настойчиво. Он отказывался, но делал это мягко, разводя руками, дескать, не могу, братцы. Зато охотно соглашался фотографироваться: с бабками, с молодыми девчонками, облепившими родную знаменитость. Весь путь обратно был сплошным фотографированием - такого количества фотоаппаратов разных моделей и фасонов в сельской местности я никогда раньше не встречал. Притом что журналистов было всего несколько человек - из районного радио, из местной газеты.

После кладбища Горбачев зашел в местную церковь - она еще строится. Высокий самодельный деревянный крест стоял прислоненный к недавно оштукатуренной голой стене. Молодой настоятель встречал Горбачева не только как знаменитого земляка, но и как генерального спонсора строительства. Докладывал, что сделано, что не сделано, какие финансовые проблемы не решены. Горбачев пошутил: "Вот мой истинный путь - от генерального секретаря ЦК КПСС до генерального спонсора строительства прихода в селе Привольное...".

.

Десять лет он не был востребован в России - не только новым руководством, но и обществом. Он не набрал даже одного процента голосов, когда баллотировался в президенты Российской Федерации. В Омске его забросали яйцами.

Пошел он на эти выборы не в надежде одержать победу, ему важно было получить возможность говорить с народом. Ему казалось, что он сумеет объяснить, переубедить, доказать. В нем все эти годы живет боль и обида человека, которого не понимают, или не хотят, или не способны понять.

Отношение людей к Горбачеву - серьезнейший показатель гражданского состояния общества, его готовности продолжать и развивать новую жизнь. В этом смысле особенно интересной была поездка в Томск. Его встречали там очень радушно. Более сорока процентов радиослушателей местного радио, отвечая на радиоанкету, отозвались с одобрением о перестройке и той роли, которую она сыграла в нашей новейшей истории. И это в Томске, который считается политической вотчиной Егора Лигачева, одного из наиболее последовательных оппонентов Михаила Сергеевича. Есть и другие свидетельства, показывающие, что российское общество постепенно пересматривает свое отношение к перестройке и ее главному герою. Пока это небольшие, скромные сдвиги, но, как говорится, процесс пошел.

.

Когда мы возвращались из Томска, в самолете разговор зашел о религии. "Что-то со мной происходит", - сказал Горбачев. И поведал, как во время похорон Раисы Максимовны ему, закоренелому атеисту, открылся какой-то просвет в иное измерение. "Незнакомые чувства пробуждаются во мне. Я присматриваюсь, прислушиваюсь, стараюсь не мешать". И вдруг резко: "Как же Он мог допустить, если Он есть, чтобы она, столько сделавшая для детей, страдающих лейкемией, умерла именно от этой страшной болезни? Что это, как это понимать?".

.

Большинство людей, по моим наблюдениям, внутренне скованны, робко обращаются с собственными чувствами, мыслями, боятся самих себя. Горбачев бесстрашен с самим собой. Он для себя открыт, доступен. Полная свобода в самопонимании, самоощущении. Не знаю, было ли так всегда, давно ли он такой. Вряд ли. Кажется, он обрел эту свободу после смерти жены. Он сейчас не боится никаких вопросов, никаких ответов. Он задает себе все вопросы, какие только может задать себе человек. И отвечает без опаски и оглядки. Он спокоен и свободен как человек, которому в жизни уже не может быть ни хуже, ни лучше, чем было.

.

Не в одной, а в целом ряде мемуарных книг утверждается, что Горбачев своими колебаниями, компромиссами, нерешительностью довел дело до путча, поставив демократическое движение в августе девяносто первого под смертельный удар. Думаю, это поверхностное толкование событий. На самом деле Горбачеву, несмотря на все колебания и нерешительность, а, может быть, благодаря им, удалось оттянуть, отложить мятеж "верных ленинцев" на такой срок, после которого этот мятеж по кличке "путч" не имел уже никакого смысла, ничего не мог изменить.

Мы забываем, что Горбачев начал перестройку в окружении и даже при определенной поддержке противников подлинной демократии. Они просто надеялись, что он слишком далеко не пойдет, а он надеялся, что ему удастся их убедить, что надо идти до конца. Это были взаимно напрасные надежды. Поэтому раскол в команде Горбачева, в партийной элите был неминуем. Мятеж "верных ленинцев" в любом случае состоялся бы, его нельзя было избежать. И если бы не мудрость и хитрость Горбачева, все произошло бы не в августе девяносто первого, а гораздо раньше, скажем, перед первыми демократическими выборами народных депутатов СССР. Или сразу после выборов. Если бы они тогда подняли мятеж, победа была бы точно на их стороне. А в августе девяносто первого уже было поздно.

Они опоздали. Навсегда опоздали.

Путч, по существу, стал экзаменом для всей проделанной за шесть с половиной лет работы. Это испытание путчем показало, что Горбачев успел изменить политическую ситуацию в стране настолько, что надежды гэкачепистов на реванш оказались несостоятельными.

Что же именно он совершил такого, что превратило августовский путч в карикатуру, в "грозное посмешище"? Он успел сделать самое главное - подготовить себе смену, преемника в лице Бориса Николаевича Ельцина. Это звучит, вероятно, парадоксально, неожиданно, но это чистая правда. Именно так: Горбачев, который опасался Ельцина, который старался его "затереть", дискредитировать, содействовал тому, чтобы после него к власти пришел Ельцин. С этим трудно согласиться только при одном условии - если забыть, как именно Горбачев боролся с Ельциным. И вспомнить, как в таких случаях действовали его предшественники. Одна из самых значительных заслуг Горбачева перед демократическим движением - его решительный отказ от карательных, кровавых методов борьбы с политическими противниками.

Я был в то время членом МДГ (Межрегиональной депутатской группы) и знаю не понаслышке перипетии взаимоотношений между Горбачевым и Ельциным, между Горбачевым и МДГ. Противодействие нашей депутатской группе, конечно, имело место, но было достаточно щадящим, терпимым, оно не помешало становлению МДГ, ее росту, обретению авторитета в массах. Горбачев щадил оппозицию, конечно, не из любви к Ельцину, а из принципа. Из уважения к демократическим ценностям. Реально же это выразилось в том, что в момент, когда вспыхнул мятеж против президента СССР, существовала уже третья сила, новая оппозиция во главе с новым лидером.

Горбачев и Ельцин были своего рода соперники-соратники: в борьбе за власть - соперники, в борьбе за демократию - соратники. Победа Ельцина была, по существу, и победой Горбачева. Можно сказать иначе: поражение Горбачева было одновременно и его победой. Повергнут был их общий враг - сторонники диктатуры, тоталитаризма. Но в тот момент, когда это все происходило, Горбачев, конечно, не мог рассуждать с таким здравомыслящим аналитическим хладнокровием. Он переживал случившиеся как свое поражение.

Но если бы Горбачев сошелся с МДГ, если бы они с Ельциным нашли общий язык, как призывали тогда многие демократы, включая меня, путч увенчался бы победой гэкачепистов, а Горбачев и Ельцин, в лучшем случае, сидели бы сегодня в соседних камерах.

.

Слава богу, что Сахаров был демократом несгибаемым, последовательным, а Горбачев сгибаемым и непоследовательным, а Ельцин самовластным и непредсказуемым - именно такое разнообразие позиций, характеров, личностей среди сторонников демократии и требовалось в те годы для того, чтобы борьба в такой сложной стране, как наша, в целом оказалась более-менее успешной. В современной истории эффективно работают не односторонние прямолинейные усилия, а определенного рода сочетания, соотношения разнонаправленных толчков. Сегодня, отступив немного от жарких событий тех лет, мы видим, что соотношение принципиальных и компромиссных сил в годы перестройки сложилось почти оптимальное. Хотя многим в ту пору казалось, что это не так.

.

Сначала мы боялись, что Горбачев, поиграв немного в гласность, ее отринет. Потом пришел Ельцин, и уже сам Горбачев вместе с нами дрожал за гласность. Боялись, что Ельцин ее задушит. Теперь уже не только Горбачев, но и сам Ельцин побаивается, как бы Путин не отменил гласность. Возможно, я еще доживу до того дня, когда не только Горбачев и Ельцин, но уже и Путин вместе с нами будет опасаться, как бы новый, следующий президент не пресек свободу мысли. Господи, хочется воскликнуть, когда же наконец, через сколько лет, через сколько президентов, можно будет не беспокоиться о судьбе свободы слова в России?

Когда я этот вопрос задал Михаилу Сергеевичу, он очень деловито, серьезно ответил: "Через пятьдесят лет все будет в порядке". И добавил: "Мы с тобой, конечно, не доживем, но мы и так с тобой дожили до многого такого, о чем и не мечтали. Надо что-то и другим оставить".

.

Он очень терпелив. Терпеливость у него сплетена с настойчивостью. Все помнят, с каким настойчивым терпением он добивался избрания вице-президентом СССР Геннадия Янаева, который тут же его предал, продал. А как терпеливо он сносил оскорбления, когда ушел из Кремля.

Он не любил Ельцина, но терпел его. Потом Ельцин с большим трудом, правда, но все же терпел Горбачева. Теперь очень важно, чтобы эту эстафету терпимости к политическим противникам принял, сохранил и передал дальше, следующему президенту, Владимир Путин. Не "единство партии", как завещал Ленин, а уважительное отношение к оппозиции следует хранить как зеницу ока, если мы хотим стать нормальной, цивилизованной страной. Терпимость к оппозиции и есть тот главный генотип политического поведения, который надежно обеспечивает воспроизводство демократических основ государства.

.

Представим себе конец ХХ века и начало века нынешнего без горбачевской перестройки, без всего того нового, нежданного, что свершилось в ту пору, - это была бы совсем другая картина, другая атмосфера царила бы сегодня в стране и мире. А ведь, по существу, мы во многом обязаны всем этим одному человеку. Конечно, был Александр Яковлев, были Гавриил Попов, Анатолий Собчак, Григорий Явлинский, был, наконец, Андрей Дмитриевич Сахаров. Однако ни о какой перестройке, ни о какой гласности нельзя было бы и мечтать, если бы этого не захотел первый человек государства - Михаил Горбачев. Кто это обстоятельство упускает из виду, замалчивает, тот нечестный, непорядочный человек. В условиях репрессивного режима ни о каких серьезных реформах, инициированных снизу, речи быть не могло, а чтобы серьезные реформы могли произойти сверху, они должны были начаться с самого-самого верха, и никак иначе. Только с самого-самого верха. Это условие было совершенно обязательным.

Конечно, перемены были в принципе неминуемы, назрели, однако исторические неизбежности, как известно, в зависимости от конкретных обстоятельств, реализуются в интервалах плюс-минус 30-50 лет. А это судьба трех поколений.

.

Где-то с середины двадцатого столетия в мире началась новая эпоха - эпоха компромисса. Первопричина перехода от стратегии борьбы к стратегии поисков согласия - планетарные опасности, прежде всего ядерные и экологические. Горбачевская перестройка была по существу первым значительным событием этой эпохи. По мироощущению, Горбачев несомненно является принципиальным сторонником философии компромисса. Эта философия ему не просто близка своей логикой, она соответствует структуре его личности, его характеру. В этом качестве, насколько я знаю, фигура Горбачева никогда позитивно не рассматривалась. Но я уверен, исследователи еще обратят внимание на его выдающуюся роль в становлении новой политической философии в мире и особенно у нас. Для России это принципиально новое мировоззрение, полностью противоречащее советскому опыту, когда во главе всего ставилась идея классовой борьбы и даже само слово "компромисс" глубоко презиралось.

Вышесказанное, однако, не означает, что все, без исключения, компромиссы Горбачева были достаточно оправданны.

.

Знаменитая пословица Черномырдина к нему не приложима. При нем вышло, слава богу, не как всегда, а решительно иначе. Свобода действительно пришла и укоренилась. Он ее "втащил" в страну, где ее не особенно-то и ждали. Как сказал мне один знакомый: "Твой Горбачев изнасиловал Россию свободой".

АЛЕКСАНДР ГЕЛЬМАН.

  00:04 01.03