Эрнст Неизвестный: Я - плод творения русской культуры.

Александр Карлюкевич.

ИНОГДА случается так, что влияние на главные в твоей жизни поступки, на принятие важных решений оказывают люди, с которыми ты ни разу не встречался. Конечно же, знаешь об их существовании, знаком с их творчеством и жизненной философией. И если это личность сильная, самобытная - попадаешь в ее поле притяжения. Среди таких людей - скульптор, художник, философ Эрнст НЕИЗВЕСТНЫЙ.

- Эрнст Иосифович, недавно у вас был день рождения. Позвольте поздравить вас, пожелать от имени журналистов и читателей газеты "СОЮЗ" здоровья и успехов в вашем творчестве. Как отметили свои 78?

- Я не люблю помпы и вообще юбилеев. Иногда были моменты, когда не мог от них уклониться. Нынешний день рождения провел очень скромно.

- Установленная на магаданской земле "Маска скорби" является лишь частью задуманного вами "Треугольника Памяти" Воркута-Екатеринбург-Магадан. Кто, кроме магаданцев, участвует в реализации проекта? Где будет установлен следующий "угол"?

- Установлен пока только один памятник - "Маска скорби". Что будет дальше в Воркуте и моем родном городе Екатеринбурге-Свердловске, я не знаю.

- Тема политических репрессий в сталинские и предшествующие им годы важна и сегодня для российской интеллигенции в смысле определения многих общечеловеческих ценностей. А в Америке это как-то цепляет, затрагивает хотя бы творческую элиту?

- Будучи в Америке человеком в малой степени социально активным, я все же читаю "Нью-Йорк таймс", да и знаком с определенной творческой средой. Думаю, мало кого из американцев волнует сталинизм. У них другие проблемы.

- Прожив в Штатах уже четверть века, в чем вы остались русским, а в каких проявлениях ощущаете себя американцем?

- Я уехал из России, когда мне уже стукнуло пятьдесят. Воспитан на русской культуре - на художественной литературе, гуманитарной культуре, русской философии. В этом смысле я и есть плод творения русской культуры. Но и она в лучших своих образцах - явление мировое или часть мирового явления. И уже никакой багаж не мешает мне ощущать себя частью мирового пространства. Как, впрочем, русское мое содержание не мешает мне платить американские налоги вовремя.

- По словам Андрея Вознесенского, прошлое у нас висит за спиной, словно тяжелый рюкзак. У вас за плечами война. В вашем "рюкзаке" - похоронка, которую, ничего не зная о судьбе сына, получила мать. И к ордену вас представили посмертно. Многим настоящим фронтовикам после войны тяжело было устроиться в мирной жизни. Расхожей стала фраза: "На войне было легче..." И вам тоже на войне было легче?

- Эта фраза, конечно же, использовалась как метафора... Я пришел в художественное училище после войны. Там были довольно строгие учителя. В плане учебы и спроса, казалось, что было легче на войне. Но нам говорили то, что и раньше мы не единожды слышали: "Тяжело в учении, легко в бою". Если говорить в глубинно-психологическом смысле, то, действительно, в войне открытой легче, нежели в войне внутренней и скрытой. Когда враг и цели противника прямо перед тобой - ты знаешь, как их поразить, уничтожить. Совсем другое дело, когда с тобой борются как будто свои. И часто легкая наивность, идеализм в понимании общественного обустройства не позволяют рассмотреть, понять, что же это за "свои".

- Наверное, и те, кто не считает вас "героем нашего времени", помнят или знают о том, что случилось на художественной выставке в Манеже. Знают о хрущевском выпаде против вас. Уже после многих передряг вы сделали памятник Никите Сергеевичу. Значит, вы все простили Хрущеву?

- Знаете, мне не надо было прощать, потому что я не озлоблялся. Я рассматриваю политических деятелей не как личности. Не как Рузвельта, не как Черчилля или кого бы там ни было еще. Надо рассматривать не их характеры, а их функции. Поэтому ничего не прощал Хрущеву и ничего не отнимал у него. Да, я сделал монумент в память о Никите Сергеевиче. Признаться, не очень люблю говорить об этом, ведь, кроме памятника Хрущеву, я и много чего другого сделал. Но если зашла речь о памятнике, то, работая над ним, я старался не столько личностные качества Никиты Сергеевича раскрыть, хотя важны и они, сколько показать Хрущева-политика. До сих пор, между прочим, считаю, что эта фигура очень двойственная. И, наверное, не может однозначным быть ответ на вопрос, кто же он - Хрущев? Не дал ответа на этот вопрос и я в своем монументе.

- Сегодня много говорят о вашем проекте памятника русской водке, который едва ли не в начале нынешнего года должен был появиться в Угличе. Принявшись за эту работу, вы ответили на вопрос: что это за изобретение водка - универсальное средство общения или страшная прорва, сгубившая в России множество талантов?

- Да, для себя я ответил на этот вопрос. Потому и согласился сделать памятник, когда ко мне обратились из администрации Ярославской области. Тогда написал им в ответ: "Я не только не считаю ваше предложение-идею дерзостью, но, напротив, весьма польщен оказанным мне доверием в столь важном и традиционно деликатном для души и тела государства российского предмете..." Дело, к сожалению, застряло. Готова только модель. Я вложил огромное количество сил. И даже денег, чтобы отлить окончательную модель. Памятник можно устанавливать хоть завтра.

- А что же в Ярославле и Угличе - передумали?

- Не передумали вроде бы. Но там сейчас какие-то сложности. Одним словом, затихло дело... А насчет водки ответил для себя очень просто. Она, водка, - дорогая злодейка. Любовь и горе содержатся в этом напитке. С такой постановкой вопроса разве не согласишься? Я не пуританин, не являюсь членом общества трезвости. Считаю, что водка - рациональный напиток. Связан он с климатом России, с Севером. Родился я на Урале, работал в рудниках. И понимаю, что водка нужна для того, чтобы работать в таких непростых условиях. Кроме того, в той стрессовой ситуации, в которой я жил, меня лично водка спасла. Другого варианта путешествия в неведанное у меня не было. Одновременно я знаю, что пьянство - национальная беда. Исходя из этих соображений, и построил свой монумент.

- Эрнст Иосифович, что вы думаете о Беларуси и российско-белорусских отношениях? Видна ли вам вообще Беларусь из Америки?

- Честно говоря, мне трудно ответить на этот вопрос. Лучше всего обратиться к геополитикам. Скажу, что лично для меня важно. Я не могу отделить Беларусь от России. Мне непонятно, каким это образом они могут быть двумя разными и далекими друг от друга странами. Может быть, я плохо знаю историю, но для меня белорусы всегда были теми же русскими. Когда я дружил с Алесем Адамовичем, никоим образом не мог представить, что он не русский человек. Оказалось, что он белорус. Я дружил с известным русским, теперь уже мировым философом Мерабом Мамардашвили. И никогда не рассматривал в нем грузинских черт характера. Так и в личности Адамовича я не искал белорусских черт его характера. И когда воевал, как потом уже понял, как потом уже мне подсказали, многие наши ребята были белорусами. Но на войне я об этом не думал...

Беседовал

Александр КАРЛЮКЕВИЧ.

МИНСК - НЬЮ-ЙОРК

  00:04 29.04