Дело судьи Пашина.

"Общая газета" многократно писала об этом судебном разбирательстве. 36-летний заслуженный юрист России, кандидат юридических наук, автор концепции судебной реформы, закона о российском суде присяжных, законопроекта о Конституционном суде и многого другого Сергей Анатольевич ПАШИН был с позором изгнан из Московской коллегии судей, куда пришел два года назад. За надуманными обвинениями его в формальных нарушениях при вынесении приговора скрывалось недовольство начальства как мягкостью этих приговоров, так и нежеланием судьи прислушаться к его, начальства, мнению по их поводу. Увольнение Пашина вызвало большой резонанс, и, в конце концов, решением Верховного Суда он был восстановлен на работе. Но конфликт между независимым судьей и нынешней судебной системой, являющейся, по сути, законной наследницей советского беззакония, гораздо глубже. Ибо Сергей Пашин настаивает на изменении самой ее античеловеческой, репрессивной, инквизиционной направленности. Действия его сознательны и юридически безупречны. Бюрократической машине, привыкшей перемалывать людей, нужен, по мнению Пашина, элемент брожения свободной юридической мысли, подлинная судейская независимость, основанная только на законе, на игре по правилам. Потому что именно беззаконие и безнравственность, лежащие в основе российской власти, в том числе и судебной, и привели, по сути, страну к ее нынешнему банкротству.

Замысел о человеке и умысел о нем.

- Какой урок вы извлекли для себя из истории с вашим увольнением из судей и последующим восстановлением?

- Почему на вашем процессе сами юристы, принявшие присягу, лжесвидетельствовали?

- ВСЯ ИСТОРИЯ изгнания меня из судейского корпуса была вполне предсказуемой. Гильотина хорошо смазана, стоит на заднем дворе и в любой момент может начать работать. И даже то, что эта "штучка" отпустила одного человека, что я был восстановлен на работе, на самом деле правила не опровергает. Просто системе в какой-то момент стала выгодна справедливость. Бывает и так.

На суде, когда мне предоставили слово в прениях, я сказал, что я в смятении и чувствую себя, как пылинка в луче света. Кругом юпитеры, уважаемые люди, которые выступают за меня, зачитываются разные публикации в мою поддержку. Но есть масса людей, которых удушили в потемках. Нечисть, которая их душила, боится света, только и всего. В зале были пресса и телевидение. А когда люди один на один с этой системой, то они расшибают об нее лоб. Просто что-то случилось между заседанием высшей квалификационной коллегии и нынешним судом. Но на нравственном уровне системы в целом и данного процесса в частности это никак не сказалось.

Вот картинка процесса. Выходит государственный обвинитель по тому последнему делу, которое я вел и которое вменялось мне в вину, Галина Дмитриевна Чепик и лжесвидетельствует. Дает ложные показания. На вопрос о том, приходила ли она ко мне в кабинет перед вынесением судебного приговора, она на квалификационной коллегии в простоте душевной говорила, что да, приходила, что мы всегда так делаем, согласовываем приговоры с судьями, ну и что? Теперь она спохватывается и говорит, что приходила, чтобы выяснить, сколько ей выступать в судебных прениях. Что абсолютный бред, потому что по закону судья не может ограничивать выступления в судебных прениях: сколько тебе надо, столько и выступай.

При этом она не знает, что было два свидетеля, которые видели, что она приходила, и слышали, что она при этом говорила. Это - народные заседатели. Но поскольку они воспринимаются как тень, как "кивалы", то она их просто не заметила: так, ходит кто-то, чай подает. И она не знала об их показаниях. Но теперь ее спрашивают, что она по этому поводу сказала на квалификационной коллегии? И она спокойно отвечает, что не говорила того, что говорила. То есть она уверена, что председатель Московского городского суда Корнева и еще четырнадцать человек, составляющих цвет судейского корпуса города Москвы, подтвердят ее ложь. Что в фальсифицированном протоколе того заседания ее слова не отражены. Что остальные встанут на ее сторону. И по тому, как эти господа вертелись на процессе, как они говорили, что не помнят или откровенно лгали, доказывает, что она не ошиблась в своей нравственной их оценке.

Вообще-то судьи не смеют лгать. Во всяком случае, в цивилизованных странах. Если судья лжесвидетельствует, то ему надо застрелиться. Я понимаю, если бы она лжесвидетельствовала для сохранения своей жизни. Даже ради сохранения работы. Но она закладывает душу просто так - за копейку. Ну скажи она, что заходила в кабинет судьи, ну и что? Даже в Верховном Суде сначала прокурор выходит из кабинета судьи, а вслед за ним тянется караван судей Верховного Суда. Это общая практика, вот в чем дело. А когда обычная практика неотличима от нарушения, когда все в чем-то виноваты, то "отстреливается" тот, кто чем-то неугоден в глазах начальства. Значит, люди снизу доверху подбираются в этой системе по принципу личной преданности. Как в стишке: "Король лакея своего назначил генералом. Но он не может никого назначить честным малым". Старший лакей подбирает себе в подчинение младших лакеев, над ним самим - лакей повыше рангом. И, главное, не выпасть из этой системы. А уж что ты там врешь, никого не волнует.

Но есть и более общие вещи. В российском суде нет присяги. У нас свидетеля предупреждают об уголовной ответственности за отказ от дачи показаний или за дачу показаний ложных. В свое время я через разные западные фонды добивался финансирования программы развития в России института суда присяжных, и в рамках этой программы многие наши судьи и прокуроры ездили на Запад знакомиться с их опытом. И вот одна женщина-прокурор спросила в Англии: "А почему вы своих подсудимых допрашиваете под присягой как свидетелей по их же собственному делу? Ну даст он присягу, а потом, конечно же, и солжет. Насколько мы умнее да и гуманнее, когда даже не предупреждаем подсудимого об ответственности за дачу ложных показаний. Даже если и солжет, все равно не будет отвечать...".

На что английский судья, лорд, ответил: "В этом принципиальное различие наших замыслов о человеке. Мы считаем, что если человек дает присягу, то он думает о своей душе. И именно поэтому не будет лгать". Если человек понимает, что его показания для него рискованны, то он лучше не будет вообще их давать, чем лгать. Что, кстати, и Чепик могла сделать по 51-й статье Конституции. "А вот вы, - закончил англичанин, - наверное, думаете по-другому". И это так, достаточно почитать новый уголовный кодекс, вступивший в силу с 1 января 1997 года. Исходя из него все ясно: человек изначально порочен. Если за ним не уследить, то он наверняка что-нибудь стащит. Для своего исправления он, как скотина, нуждается в жестоких наказаниях. Именно на этом основана наша концепция карательного правосудия. И не сегодня она началась. Вспомним судебную реформу Петра I, который постановил: "Суду и прениям не быть, все дела решать розыском, а судить по артикулам". "По артикулам" и судили. На бумаге. А на деле оказались отброшены в эпоху, которую Западная Европа к тому времени потихоньку миновала: к пыткам, к варварству, к системе формальных доказательств.

Мол, плох человечишка, вороват, зол, уж мы-то знаем... Я помню, как, будучи аспирантом и одновременно преподавая в университете, пришел в московский областной суд рассказывать о суде присяжных. Меня пригласили, и я вещал о том, что хорошо бы и у нас его внедрить. На меня, конечно, смотрели, как на сумасшедшего. Потом один умудренный опытом судья встал и говорит: "Ну хорошо, поверим, что это гуманно, красиво, правово. Так ведь где вы найдете присяжных - несудимых. У нас скоро в стране медаль будут выдавать - "не судимый"!".

На самом деле человек - многогранен. И мы сами поворачиваем его то одной, то другой гранью. Человек может быть подл, вороват, любить выпить или говорить, например, "ложить", как прокурор в моем процессе. Но не это страшно. Вопрос в другом: в каких обстоятельствах проявляется его вороватость, склонность к пьянству и прочее? Как, например, к нему относятся государственные институты?

Мне довелось вынести вместе с заседателями определение об освобождении некоего обвиняемого в убийстве из-под стражи, изменить меру пресечения. Потом он мне сказал, что у него была возможность покинуть нашу страну, но он этого не сделал. Я спросил, почему? "Потому, - сказал он, - что я не мог подвести такого человека, как вы". До этого, между прочим, он два или полтора года гнил в следственном изоляторе.

Я полагаю, что он не покинул страну не из понятия чести, каковое понятие у нас не очень распространено. Но у нас распространено другое: благодарность например. Отношения патриархального типа: ты наш отец, а мы - твои дети. Вы меня выпустили, и я теперь ваш ребенок, вы меня благословили. Ведь даже на жаргоне следователя называют "крестным".

И мое дело показало, как много у нас порядочных людей, когда они перестают работать по ролевым принципам системы. И среди высшей квалификационной коллегии, которая вынесла по моему делу отрицательный вердикт, был человек, который тогда же подошел ко мне, пожал руку: "Сергей Анатольевич, мы с вами, не огорчайтесь, ничего нельзя было сделать". А уж сколько людей меня защищало... Я удивлен, честно говоря. Дело, по-моему, в создании условий, при которых нравственность пусть даже не поощряется, но хотя бы не преследуется. И тогда человек поворачивается хорошей гранью. Есть масса добропорядочных, нравственных и умных людей, которые вынуждены скрывать эти качества и в лучшем случае просто уходить от принятия наиболее подлых и мерзких решений. Если таким людям создать условия, таланты и честность явятся как из-под земли. Как, собственно, произошло в России в 1864 году, когда судебная реформа неожиданно вызвала к жизни совершенно новые судебные кадры. Эти люди всегда были здесь. Их зажимали, давили, топтали, они прикидывались дурачками. А потом вдруг выяснилось: они есть.

Реформы закончены - забудьте.

- Насколько российское судопроизводство является индикатором власти?

- Как протекала попытка судебной реформы в России и почему она не получилась?

- СУДОПРОИЗВОДСТВО - хороший индикатор власти как таковой. Наше судопроизводство устроено как бюрократическая машина, работающая по конвейерной системе. Причем правовые аргументы играют здесь роль лишь в качестве исключения из правил. То есть судья не столько ищет правовое решение, сколько ищет юридическое обоснование заранее принятому решению. Иногда даже не им принятому. Конвейер же заключается в том, что подается на вход энное количество дел, которые на выходе в любом случае будут обработаны. Если сейчас кассационная инстанция рассматривает дело за 15-20 минут, то при необходимости, если у режима появится много врагов, дела можно будет рассматривать за минуту. Нет проблем. На жаргоне это называется - "отписывать дела". Главное, чтобы конвейер не останавливался. Дело отписали, и с плеч долой! За два с половиной года присутствия на планерках в Московском городском суде я ни разу не услышал слово "справедливость". А про то, что дела надо "отписывать", - это каждый раз, это святое. По сути, это такой же производственный процесс, как, например, изготовление табуреток.

Попытки изменить что-то в этой системе начались в 90-м году. Когда к власти пришли новые депутаты, среди которых оказались не только выдвиженцы из номенклатуры и партхозактивов, но и, например, Борис Андреевич Золотухин. Адвокат, известный своим участием в политических процессах, который был из-за этого изгнан из адвокатуры и вычищен в советский период из партии. Он стал председателем подкомитета по судебной реформе в комитете по законодательству, который возглавлял Сергей Михайлович Шахрай. Я после окончания аспирантуры преподавал в университете три с половиной года на кафедре уголовного процесса, а потом пришел старшим консультантом в Верховный Суд СССР. Оттуда Шахрай и пригласил меня работать к себе в комитет. Я выполнял политические поручения Шахрая - сочинение речей, всякого рода бумаг, а в свободное от работы время занимался с Борисом Андреевичем Золотухиным подходами к судебной реформе.

Забегая вперед, скажу, что дружеские отношения с Шахраем были в какой-то момент испорчены безнадежно. Когда затеяли процесс "по делу КПСС" Шахрай, вернувшись из Кисловодска, обнаружил, что, оказывается, до процесса всего 4 дня, а ничего не готово. Настроение было паническое: коммунисты нас сейчас разделают. Тут-то он вместе с Бурбулисом, Котенковым, Макаровым и остальными мобилизовал среди прочих и меня. Я сочинял речи Шахраю, вырабатывал правовую позицию. Кончилось тем, что в перерыве заседания Конституционного суда Бурбулис вызвал меня и велел написать справку для внутреннего пользования о том, как я оцениваю происходящее. Я возразил, что вы меня этим со всеми поссорите, в том числе и с Шахраем, но он сказал, что ни в коем случае, он все берет на себя. Я написал очень подробную справку с цитатами из стенограммы, разложил все по полочкам. В итоге Сергей Михайлович расценил это не как рабочий документ для совершенствования позиции, а как подрыв его авторитета президентского юриста и выдающегося теоретика. Люто обиделся.

Но вернемся к судебной реформе. К осени 91-го года была написана ее концепция и 24 октября того же года она была принята как руководство к действию. Замысел был очень широкий и касался реформы судов, прокуратуры, МВД и так далее. Авторам текста раздали серебряные медальки заслуженных юристов. Но проводить все это в жизнь никто не собирался. Депутаты очень скоро заявили, что они, оказывается, не "приняли" концепцию, а только ее "одобрили". Значит, она необязательна. Стало быть, пришлось в системе исполнительной власти создавать учреждения, которые проводили бы в жизнь эти идеи. В ГПУ - государственном правовом управлении - возник отдел по судебной реформе, а я стал его начальником.

За это время удалось сделать разные полезные вещи. Например, отменить смертную казнь по делам о хозяйственных преступлениях, взятках и валютных операциях. Декриминализировать массу деяний, в том числе ненасильственный гомосексуализм, приписки и искажение отчетности, небрежное хранение сельхозтехники, бродяжничество и попрошайничество. Кроме того, удалось принять закон о судебном контроле за арестом. Россияне получили право жаловаться в суд в случае, если их арестуют. Еще при Александре II хотели это сделать да так и не смогли воплотить в жизнь. Наконец, был создан суд присяжных.

Судебная система получила удар под дых, заметалась, в регионах начались резкие перепады в судебной практике, продолжавшиеся примерно полгода. После принятия закона судебного контроля за арестами некоторые судьи восприняли этот закон всерьез. Например, там было написано, что если прокурор в несколько дней не представил доказательств того, что человек должен быть арестован, судья обязан его выпустить. И были регионы, где 90 процентов отпущенных из-под стражи людей отпускались именно по этому основанию. А более дальновидные судьи, не получив подобных материалов, откладывали разбирательство, пока эти материалы не поступят. Человек может до двух лет сидеть и ждать, пока эти истребованные материалы появятся. Не было создано инфраструктур, которые бы поддерживали систему освобождения из-под стражи. Я сам в первый год своей судебной карьеры решил с заседателями, что некий человек должен быть освобожден под залог. Так выяснилось, что бухгалтер даже не знала, что у суда есть депозитный счет, на который этот залог надо переводить. Мне сказали, что за последние десять лет эта мера применялась два раза! То есть предание было, что какой-то сумасшедший так сделал, а вот куда девать при этом деньги, уже забыли...

Короче, реформа потихоньку хирела, практически перечеркивалась, все стало идти естественным путем. Если сад не обрабатывать, то, понятно, он зарастает не розами и персиками, а сорняками. Началась расстановка на руководящие посты угодных людей. Председатель квалификационной коллегии судей Москвы Борис Николаевич Карцев был уволен. На его место была назначена госпожа Андреева, бывший секретарь Зои Ивановны Корневой, председателя Мосгорсуда. Это как в древнем Риме, где дома нельзя было строить выше Капитолия. Так и уровень нижестоящих должен уступать уровню вышестоящих. Совет по судебной реформе был преобразован в Совет по совершенствованию деятельности правосудия, подведомственный, по сути, как министру юстиции, так и генеральному прокурору. То есть реформы закончены, забудьте. Говорите, что для независимости следователя нужен следственный комитет? Хорошо. Тут же в МВД создали "независимый" следственный комитет во главе с заместителем министра внутренних дел. Судью надо обеспечивать? Великолепно. Зарплату он получает на уровне сержанта милиции и то не регулярно. Ввели суд присяжных? Замечательно. Но Верховный Суд отменой его решений делает эту процедуру фиктивно-демонстративной. Несчастный человек, попавший в суд присяжных, получает оправдательный приговор. Дело возносится наверх - отменить. Еще раз оправдательный приговор. Еще раз наверх - отменить. Третий раз оправдательный приговор... И получается игра с Каштанкой. Кусочек сала на ниточке, она проглотила - вытащили. Проглотила - еще раз вытащили. Антон Павлович Чехов, рассказ "Каштанка".

В свое время, когда собирались вводить в Москве суд присяжных, Зоя Ивановна Корнева пригласила меня на должность своего заместителя, рассчитывая, что суд присяжных превратится в обычный конвейер. Но суд присяжных, в принципе, неугоден сегодняшней судебной системе, потому и не развивается. Ведь тогда придется прежде всего менять следствие. Суд станет состязательным, придется играть честно, по правилам, а не так, чтобы прокурор с судьей совещались. Придется доказывать что-то присяжным, то есть людям, которые ни с прокурором, ни с адвокатом не совещаются. Придется перестать пытать подозреваемых, потому что подобное признание будет исключено из судебного разбирательства.

Право - это игра по правилам.

- Что такое идеальный судья?

- Поддерживаете ли вы отношения с теми, кого судили, и не заменяете ли им адвоката?

- Скажется ли на вас то, что вы сами побывали в шкуре обвиняемого?

- Что нужно для реальной судебной реформы?

- ИДЕАЛЬНЫЙ судья мало чем отличается от идеального подсудимого. Просто потому, что и тот, и другой - люди. И самое худшее правосудие это то, которое не понимает человека, который стоит перед ним. Идеальный или среднестатистический подсудимый - это несчастный человек, попавший в машину и понимающий, что она его перемелет. Причем я видел разных людей: и убийц, и бандитов. Все равно это - люди. Причем не самые худшие, как ни странно. Человек согрешил? Да. Но, во-первых, многое зависит от того, как он сам к этому относится, и, во-вторых, почему он это сделал.

Я до сих пор ношу при себе иконку, которую мне подарила мать одного из осужденных. Это было мое первое уголовное дело, убийство. Гражданин Долгов убил человека, расчленил его, и труп утопил в Москве-реке. Сам он был психически неполноценным человеком, то есть находился в состоянии слабоумия, что не исключало его вменяемости. Он был осужден на десять лет лишения свободы, а его мать, очень богомольная и, я бы сказал, очень несчастная женщина, которая все время ходила в черном, сказала: в вашем суде с ним впервые обращаются как с человеком. А то следователь, говорит, все время на него кричал, "тыкал", а он впечатлительный, да еще и слабоумный, и буквально терял от этого дар речи. И вот подарила мне маленькую иконку.

Или осудили мы некую госпожу Конобрицкую к 11 годам лишения свободы. Она была признана виновной в убийстве, причем из корыстных побуждений. Вместе со своим сожителем они приехали в Москву и здесь за ковры стоимостью два миллиона тогдашних денег задушили хозяйку квартиры. Ее мать мне до сих пор пишет письма, потому что с точки зрения ее дочери, Оксаны Михайловны Конобрицкой, я обошелся с ней как с человеком. Воспринимает меня без вражды и настроена советоваться. Таких случаев много, и они не зависят от величины срока, который ты назначаешь в том или ином случае, исходя из закона. Понимаете? Из закона.

Или еще одно дело об убийстве, дело Гармышева и Имнадзе. Гражданин Имнадзе погиб на своей квартире. На его шее было три пореза бритвой. Получив их, он упал, сломал основание черепа и истек кровью. По этому делу привлекались двое. Мы сочли, что виновна в убийстве госпожа Имнадзе, жена убитого. А господина Гармышева, который подрался с хозяином квартиры, но не убивал, мы признали виновным в хулиганстве. Кстати, когда он находился под судом и ему светило 15 лет, которые просил прокурор, он женился. Его сожительница была из какой-то религиозной секты, как говорила, "жили в грехе", и вот попросила разрешения вступить с ним в брак, чтобы следовать за ним по месту заключения. Сейчас господин Гармышев ищет работу, и я ему активно в этом помогаю, он строитель.

Когда мне говорят, что я, судья, занимаю позицию адвоката, я отвечаю, что у нас - презумпция невиновности. Я должен пощупать следственную конструкцию на ее прочность и сомнения истолковать в пользу подсудимого. Это нормальный юридический ход. Как говорят англичане: "Судья - защитник обвиняемого".

Раньше, когда мы совещались с народными заседателями по поводу приговора, типичный вопрос, который они мне задавали, был: "Сергей Анатольевич, если мы вынесем это решение, что вам будет?" И я всегда отвечал, что наши неприятности - ничто по сравнению с тем, что переживает человек в клетке. Но это было до того, как я оказался бит делом, под которое сам попал. Боюсь, что нынешний мой опыт будет, скорее, негативным. Может, когда я стану выносить приговоры, я буду думать: а хочу ли я повторения того, что со мной было? А это для судьи плохо.

На суде мой адвокат, господин Резник, говорил о "поротом" и "непоротом" поколении. Теперь и я - "поротый". И вспоминается совершенно блистательный эпизод из жизни нашей реформаторши Екатерины II. Своим "Наказом" она искренне хотела внести в русскую жизнь элементы правосудия, не лгала. Ей не дали. Один из ее министров, Щегловитов, по-моему, придумал, каким образом надо ограждать общество от преступников. Он предложил выжигать на лице раскаленным железом слово - В О Р. Екатерина, со своим европейским образованием, возмущенная таким варварством, воскликнула: "А представим себе невиновного, которого заклеймили таким образом. Ему-то что делать?" - "А нет ничего проще, - последовал ответ. - На подбородке выжжем ему: "не" - НЕ ВОР".

Плох не тот или иной недобросовестный судья. Плохо, что сохраняется инквизиционная модель судопроизводства. А отсюда репрессивность, ее особое внимание к признаниям человека, а значит, оправдание пыток. Под лукавые слова о верности состязательным принципам и правам человека. На самом деле машина будет работать так же и милосерднее не станет. Возьмем, к примеру, светлую идею нового уголовно-процессуального кодекса ограничить сроки нахождения под стражей человека, числящегося за судом. Если остается система, то остаются и причины, заставляющие судей держать под стражей людей неограниченно долгое время. Одна из этих причин - экспертиза. Если вы заставите судей укладываться в шесть месяцев, притом что экспертиза длится восемь, то вы заставите не проводить экспертизы и осуждать, естественно, без нее. Как в свое время в Боснии правозащитники во время войны говорили, что в лагерях пленных невыносимые условия. Международное сообщество надавило, и пленных стали просто прикалывать штыками. Так и тут: простые рецепты приведут к простым решениям.

На самом деле программа реформирования судопроизводства есть. И она может быть реализована. Главным образом, это программа вложения средств в людей, а не в институты и бюрократические пирамиды, которые способны только расползаться. Проблема судебной реформы в том, что слишком мало людей восприняло ее как свое личное дело. Как то, за что можно положить свою жизнь, не ожидая доходов и дивидендов. И, во-вторых, слишком мало тех, кто понимал бы правовые механизмы реформирования. Именно через систему повышения квалификации судей надо вырабатывать иные правовые доктрины. Эти доктрины уже бьются в чреве, но мы никак не можем разродиться ими.

Реформы всегда проводятся сверху и проводятся меньшинством. Если судебная реформа проводится комплексно, то, по меньшей мере, на уровне заместителя первого вице-премьера. Во-первых, он даст гарантии безопасности самим реформаторам, потому что "низы" вдохновляются непосредственным чувством, а не правовым законом. Правовая справедливость - она ведь своеобразна. В высшей степени справедливо, скажем, с точки зрения права отпускать убийцу, если нет достаточных доказательств его вины. Хотя с точки зрения общественного чувства это, конечно, свинство, за которое и судью надо убить вместе с убийцей. Но я - судья, а не экстрасенс, я не могу по глазам человека определить, злодей он или не злодей. И в этом смысле не могу использовать доказательства для обоснования того мнения, которое у меня уже есть заранее на основе недоказательств. Я играю по правилам. А игра по правилам дает человеку хоть какой-то шанс. Игра без правил не дает человеку никакого шанса.

А, во-вторых, реформа сверху дает гарантии стабильности уже существующей системе. Если хорошего реформатора подпустить к заводскому конвейеру, то он очень быстро развалит производство. Поэтому старый директорский корпус и молодые реформаторы должны сосуществовать. Причем доброжелательно сосуществовать. И власть обеспечивает, чтобы они не сожрали друг друга. Точнее, директор не сожрал реформатора.

Мир, в котором мы живем, не устроен по законам справедливости. Справедливость - это то, что мы можем в нем сделать. Не потому, что это закон природы, а потому что мы сознательно служим справедливости. И в этом смысле она зависит только от человека, от его выбора, за который он готов заплатить жизнью.

ИГОРЬ ШЕВЕЛЕВ.

  00:04 15.10