Страшный сон как подсознание русской литературы.

О новом романе Владимира Сорокина "Голубое сало".

Сибирь, первая половина ХХI века, строго засекреченная лаборатория. В ней работают филологи-биологи, говорящие на почти непонятной смеси русского и китайского языков (в помощь читателю прикладывается словарь). В подземных бункерах они проводят изуверский эксперимент - военные литературоведы выращивают клонов великих русских писателей. Воскрешенные садистской генетикой авторы пишут новые сочинения (образцы прилагаются). В процессе письма в их телах накапливается таинственная субстанция - голубое сало, за которым охотятся члены секретного ордена или братства...

ВCЕ ЭТИ события составляют только первую треть нового романа Владимира Сорокина "Голубое сало". Неудивительно, что первый тираж разошелся в считанные дни. От романа Сорокина невозможно оторваться - даже когда хочется. А это рано или поздно случается почти с каждым. Тем удивительней, что читателей у Сорокина становится все больше: писатель постепенно приучил аудиторию считаться со своей небрезгливой поэтикой. Одни - ученые слависты - читают новый роман ради диссертации "Категорический императив Канта и фекальная проблематика Владимира Сорокина" (название подлинное). Другие - необремененные степенями - ищут в книге тех эмоциональных переживаний, что вызывает аттракцион "американские горки": сладкий ужас у "бездны мрачной на краю". Третьи сравнивают "Голубое сало" с другим бестселлером - романом Пелевина "Generation П". Я не только сочувствую первым и вторым, но и разделяю азарт третьих. Когда ябыл в Москве, это заочное соревнование предстало перед моими глазами самым наглядным образом. В книжном магазине на Тверской лежали стопками бестселлеры - Маринина, Тополь, "Шестерки умирают первыми". А вершину пирамиды делили два стоящих спиной к спине томика Пелевина и Сорокина.

Как бы ужасны ни были гримасы свободного книжного рынка России, насаждаемая им массовая культура не губит искусство, напротив, постоянно подпитывает его. Опыт ХХ столетия показал, что ведущими авторами стали те, кто сумел оседлать жанры поп-культуры, приспособив их поэтику к своим целям. Так работал Борхес, превративший детектив в орудие метафизики. Так писал Набоков, скрестивший эротику с высокой иронией. Так писал Станислав Лем, сделавший из научной фантастики теологию. Так пишет Умберто Эко, переодевший семиотику в приключенческий роман. Так пишет Милорад Павич, которому удалось соединить гносеологию с "мыльной оперой".

Помимо общих тактических приемов Пелевина и Сорокина сближают стратегические установки: интегрировать советское прошлое в постсоветское настоящее; вернуть сюжетность в литературу; создать адекватную этим задачам повествовательную ткань. Последнее у обоих писателей сродни сну. Окутывая мягкой паутиной брутальный жанр боевика, ткань повествования меняет его свойства. И ставший сном боевик возвращается в литературу, умудрившись не растерять своих поклонников.

Но Пелевин и Сорокин рассказывают своим читателям непохожие сны. У Пелевина они ясновидческие. Сюжет у него всегда кажется равноудаленным от несуществующей реальности. Буддийское мировоззрение писателя придает его сновидениям характер покойный, умозрительный и оптимистический: и автор, и читатель знают, что все кончится хорошо, потому что ничего и не начиналось. Сорокин - дело другое. Гностик по убеждению и сектант по темпераменту, он способен видеть только страшные сны. Если Пелевин отрицает существование реальности, то Сорокин считает ее недоступной. Тема Пелевина - неразличение сна и яви. Сорокина волнует невозможность пробуждения: мы живем во сне, страдая, что нам не во что проснуться.

Писатель в истолковании Сорокина сегодня становится дизайнером - он меняет словарь отечественной эстетики: отучая читателя от значительности темы, изымая из книги внутреннюю мысль, вычеркивая из литературы нравственный посыл, Сорокин предлагает взамен набор формальных принципов - соотношение языков, распределение текстовых объемов, игру стилевых ракурсов. Содержание выходит за переплет: мы не узнаем из книги ничего такого, чего не знали до того, как ее открыли. Себя Сорокин называет дизайнером текста. Художник и по образованию, и по призванию, он описывает свою манеру в терминах изобразительного, а не словесного искусства: "...это чистая пластическая работа - слова, как глина. Я физически чувствую, как леплю текст. Когда мне говорят - как можно так издеваться над людьми, я отвечаю: "это не люди, это просто буквы на бумаге".

Как и другие сочинения Сорокина, "Голубое сало" - роман мнимый. Он одновременно рассказывает и НЕ рассказывает историю. Сорокин написал перенасыщенную действием книгу, в которой ничего не происходит. И это возвращает роман к исходному уравнению его творчества: жизнь - это сон без яви, мы знаем все, кроме того, что нам нужно. Собранные сны объединяет не содержание, а тот, кому они снятся. Это - универсальное подсознание русской литературы.

Прерывистый и непоследовательный кошмар ведет читателя из китаизированной России XXI века в не менее фантастическое прошлое, где миром правят Гитлер и Сталин. Жуткие сны Москвы и Берлина насыщены сценами насилия, которые Сорокин охотно разнообразит каннибализмом: в меню приватного ужина советских вождей - фондю из человечины. Изуверские кремлевские фантазии и тяжелый тевтонский бред - корчи тоталитарного подсознания. Исправляя ход истории в миражном пространстве сновидения, оно берет реванш за поражение. Завершив псевдоисторическую часть, роман переползает в псевдофантастический жанр - из безумного прошлого в сумасшедшее будущее. Хватаясь за соломинку, сновидение пристраивает к заключительному эпизоду последнюю, самую диковинную и поэтому самую нужную ему деталь - голубое сало: "Сталин осторожно поднял со стальной доски пласт голубого сала и накинул на костлявые плечи юноши. Составленная из 416 шматков, накидка светилась голубым". На этом роман - но не сон! - кончается. Читатель остается наедине с загадкой, заданной названием романа. Голубое сало - центральный герой, оно соединяет все временные сферы книги, но согласно все тому же сновидческому механизму, чем больше мы о нем знаем, тем меньше понимаем, зачем оно нужно. Голубое сало тут - квинтэссенция литературного процесса. Таким образом, русская литература в сорокинском кошмаре - последнее полезное ископаемое развалившейся империи. Впрочем, Сорокин говорит: то, что двести лет казалось нам целью - наша литература, - на самом деле, является средством. Но непонятно - чего.

Сорокина всегда интриговал производственный процесс как таковой, особенно в его лучших вещах - "Тридцатая любовь Марины" и "Сердца четырех". Соблазн производственного романа в том, что он превращается в абсурдный, стоит лишь убрать объект производства. Действие без мотивов разрывает причинно-следственную связь, поэтому такой роман принадлежит уже не социалистическому, а магическому реализму.

Дело в том, что голубое сало - это русский грааль: дух, ставший плотью.

ДОСЬЕ.

Владимир Сорокин, один из самых заметных представителей литературной "новой волны" 90-х, родился в 1955 году. Окончил Полиграфический институт в Москве и работал художником-графиком в разных издательствах. Параллельно начал писать прозу - как он сам говорит, в качестве "транквилизатора для себя" и "в расчете на узкий круг друзей". Начал издаваться в первые годы перестройки. Автор книг "Первый субботник" (1979), "Очередь" (1983), "Тридцатая любовь Марины" (1984), "Сердца четырех" (1992), "Норма", "Роман" (1994), пьес "Русская бабушка", "Месяц в Дахау", "Дисморфомания". Произведения Владимира Сорокина переведены на многие языки. В Германии автор был отмечен литературной премией. Режиссер Александр Зельдович снимает фильм по сценарию Сорокина "Москва".

Новый роман "Голубое сало" вышел в издательстве "Ad Marginem" и сразу стал бестселлером. Это настоящее повествование "конца века" - с очень сложной, многослойной структурой текста. Эссе Александра Гениса соответствует сложности романа и расставляет в нем некоторые опознавательные знаки для будущего читателя. Нью-Йорк.

АЛЕКСАНДР ГЕНИС.

  00:04 08.07