Как тяжко в 41-м погибать, не зная ничего про 45-й...

Документальные кадры немецкой фотохроники и репортаж нашего специального корреспондента.

Дивизионный фотограф унтер-офицер Георг Гундлах сделал самые первые кадры войны.

Этот взгляд с той стороны публикуется впервые.

Брест њ болевой порог Отечества.

ВОЙНА началась из этих вот жасминных зарослей на правом берегу Буга. И первые снаряды летели вот над этими плакучими ивами, под чьей корой еще жили, сочились в сердцевине стволов годичные кольца 1941 года. И снаряды, и бомбы метили в ворота, башни, стены старой крепости, которую как тогда, так и сейчас поглощала густая сень столетних лип, тополей, ясеней... Ее краснокирпичные бастионы едва видны отсюда, с польской стороны, откуда армии группы "Центр" начали свое вторжение пятьдесят семь лет тому назад. Дата не юбилейная. Но у этой войны никогда не будет круглых дат. До тех пор пока будет жив хоть один современник, каждая годовщина той, Великой и Отечественной, войны будет подступать к сердцу без календарных напоминаний.

Здесь, в Бресте, мне попали в руки фотографии, сделанные хроникером 291-й пехотной дивизии в первые минуты и в первые часы войны. Я захватил их с собой на ту сторону. Капитан польской пограничной стражи, просмотрев уникальные снимки, вник в смысл моей просьбы и разрешил провести июньскую ночь на бывшем германском плацдарме с видом на Брестскую крепость...

Эту границу на Западном Буге, тогда, в 41-м, первыми перешли солдаты Гитлера. Вот они! Время прохудилось, и в его прорехи я явственно вижу, как сталкивают в сонные воды Буга надувные понтоны солдаты в стальных шлемах. Самолеты люфтваффе уже открывают бомболюки над Минском и Киевом, а здесь тихо поплескивает вода под тяжело груженными резиновыми лодками. В предрассветных сумерках дивизионный фотограф унтер-офицер Георг Гундлах делает слишком длинную выдержку, и снимок получается чуть смазанным, туманным... Они и плывут в туман неизвестности... "Все впереди, а ныне, за метром метр..." Чуть позже хроникер напишет на обороте фотографии "Пятая минута войны"...

Солнце вставало из-за Восточного форта и медленно, будто все еще с опаской, заглядывало в кирпичное кольцо цитадели. В июне сорок первого оно было дымным адским котлом, в котором и по сию пору еще свисают сосульки оплавленного силиката. Здесь и в полдень было темно от дыма и поднятой в воздух земли. И все, кто принял в этом чистилище смерть за други своя, кто сгорел в его огне, умер в нем от ран и жажды, њ все они, солдаты Бреста, герои-великомученики, искупили стратегические просчеты своих краснозвездных маршалов, искупили позор многомиллионного плена Красной Армии, искупили грехи своего прекраснодушного поколения...

Далеко от Бреста могила Неизвестного солдата. Но именно здесь легли в землю первые неизвестные солдаты. Впрочем, те, кто был с ними рядом, знали их имена. Неизвестными они стали лишь тогда, когда окончилась война... Да, они потеряли свои имена, но не потеряли чести. Их оружие отняли из мертвых рук. Но славу у них не отнимет никто.

Вот один из них на снимке. Немецкий хроникер надписал: "Большевик не успел бросить гранату, осколок пробил каску". Так же как для нас в сорок первом все немцы были "фашистами", так и для этого фотографа все русские были "большевиками". Он и не подозревал, что его аппарат запечатлел портрет неизвестного солдата. Более того, он сотворил образ всего 1941 года њ убитый боец, сжимающий в кулаке неброшеную гранату...

"Скорченный, как кузнечик, поникший, как вырванный кактус, лежал он, и Путь Млечный струился в пустую каску". Не помню, чьи стихи. Кактусы под Брестом не растут. Вся округа в малиновом цвете иван-чая. Но Млечный Путь и в самом деле струится в солдатскую каску, отлитую из бетона. Это единственный в мире памятник Жажде: там, где ползли под огнем живые, чтобы зачерпнуть каской воды из Буга, навечно застыл этот каменный защитник крепости с окаменевшей в каске водой. Не могу представить себе, как они воевали тут в июньском пекле да еще под струями огнеметов, у воды и без воды? А они держались и неделю, и другую, и третью, и четвертую...

По исклеванности пулями форты Бреста могут сравниться разве что со стенами сталинградского дома сержанта Павлова. Фамилия этого героя сразу же исчезла из обихода советской пропаганды, едва он заявил о своем уходе в монастырь. Мало кто знает сегодня имя схимонаха, оставившего свой вечный след в анналах волжской твердыни. Мало кто знает сегодня и имена героев Бреста. Мало кто знает что-либо и о самом Бресте. Ни в каких музеях не узнаешь, что после "похабного брестского мира", там, где он был подписан, два года спустя в цитадели над Бугом формировались русские полки Белой армии. Что в сентябре 1939 года Брестскую крепость почти неделю оборонял от советских "освободителей" польский гарнизон (след той незнаменитой обороны и теперь еще виден на фронтоне Холмских ворот њ исклеванный пулями одноглавый орел). Стыдятся наши историки и того парада по случаю окончания "польской кампании", когда по улицам Бреста маршировали вместе солдаты вермахта и бойцы Красной Армии. И я стыжусь его... Но из истории, как и из песни, слова не выкинешь.

Еще был Брест 1991 года, точнее, подступающая к городу Беловежская Пуща. Что-то еще скажут о той "славянской трапезе" наши потомки?

Солдаты Бреста с их отчаянным "умрем, но из крепости не уйдем!" вооружили нас своим яростным девизом. Сколько раз призрак Брестской крепости вставал над нашей жизнью, когда надо было стоять до последнего. Вот и сегодня мы твердим вслед за теми безымянными бойцами: "Умрем, но из крепости не уйдем!" А если не хватит мужества, займем его у этого рванувшегося в мертвом броске неизвестного солдата...

Под утро прилетел с ночной охоты аист и сел на торчащий из воды спилок бревенчатой опоры, на которой стоял когда-то разбитый в войну мост через Буг. Более полувека царит тишина на пограничной реке. Но Брест њ это не пограничная полоса. Это болевой порог Отечества.

Николай ЧЕРКАШИН,

обозреватель "Российской газеты".

Москва њ Брест.

Хроникер вторжения.

Шла пятая минута войны, и был тот, который не стрелял. Он снимал... В грохоте пальбы щелчки "лейки" унтер-офицера вермахта Георга Гундлаха не были слышны.

њ Я не участвовал в боях, њ говорит Георг Гундлах. њ Но все время был на передовой. За это я и получал награды, хотя главным моим оружием как дивизионного фотографа была камера. И я благодарю Бога, что мне ни разу не пришлось воспользоваться моим пистолетом.

Со своей 291-й пехотной дивизией Гундлах прошел через всю Белоруссию, Псковщину, до самых стен Ленинграда. Затем откатился далеко на запад, к границам Чехии. Война закончилась для него пленом. За три года в СССР сменил пять лагерей. В 1948-м вернулся на родину. Долго болел. Выжил. Восстановил свой фотоархив. Провел несколько выставок в Германии. Теперь рискнул привезти свою военную хронику в Россию...

Редакция "РГ" благодарит фотохудожника Владимира Теселкина, оказавшего содействие в публикации фотодокументов.

Память њ бесповоротна.

Говорят, история течет туда, куда может течь. Вместе со своими трагедиями и счастливыми коллизиями, героями и антигероями.

Иные события истории меркнут њ это тоже свойство человеческой памяти...

Но сколько бы воды ни утекало в лету, наша национальная память њ бесповоротна.

Мы всегда будем величать ту войну Великой и Отечественной.

Говорить нашим детям: то были настоящие солдаты справедливости! Вечная им память!

Величать, говорить и думать о многострадальной и великой России.

  00:04 20.06