"Один в поле не воин".

В.Михеев.

В нашем представлении все еще существует крестьянский рай. Предстает он в образе американской фермы. Чего желать лучшего? Семейный бизнес. Вахта на собственной земле, начатая дедами и прадедами. Взаимопонимание родственных душ. Совместный труд в окружении домочадцев. Три поколения за одним столом, включая зятьев и невесток. Все трудятся в поле, в коровнике, в курятнике, на свиноферме. От зари до зари. Из года в год.

Упрямые, гордые, обязательно искренне верующие и не пропускающие воскресные проповеди в церкви, они олицетворяют фермерскую Америку, которой подивился в свое время Никита Хрущев. Они до сих пор исправно выдают на-гора "хлеб наш насущный". В эпоху ажиотажного спроса, скажем, на компьютерное обеспечение компании "Майкрософт", продовольственный экспорт США удерживается, тем не менее, на втором месте, уступая в стоимостном выражении только высокотехнологичным товарам и продукции машиностроения.

Однако век идиллии семейного крестьянского подряда заканчивается. Американцы первыми забили тревогу: один в поле, на аграрной ниве, даже если он крутой работяга, уже не воин.

Довелось мне как-то провести два дня на образцово-показательной ферме неподалеку от городка Колумбус в американском штате Индиана. Крепко сбитый, малоразговорчивый хозяин с обветренным красноватым лицом и жилистыми руками неспешно водил меня в воскресное утро по своим владениям: пшеничное поле простиралось до горизонта, под просторным навесом жевали комбикорм полторы сотни бычков, а в ангаре расположилось разом три трактора разной весовой категории и предназначения фирмы "Джон Дир". Все в хозяйстве выглядело, вспомним Гоголя, "упористо и без пошатки". Как и полагается у рачительного трудоголика.

Случилось наше знакомство в 1985 году. Не ведаю, как сегодня поживает этот достойнейший человек труда. Быть может, он испытывает те же чувства, что и Рей Бардоул, его коллега из штата Айова, с горечью констатирующий: "Романтический образ фермерской семьи, владеющей примерно 200 акрами земли (2,5 акра равны одному гектару), кукурузным полем, коровами, свиньями и цыплятами в придачу, этот образ померк еще в 60-е годы". Статистика такова: за сорок последних лет число ферм в США сократилось с 5,6 до 2,2 миллиона. И процесс вымывания "одиночек" продолжается.

Несмотря на столь завидную для нас, возделывающих ниву в зоне "рискового" земледелия, обеспеченность заморских фермеров техникой и химией, несмотря на автоматизацию и компьютеризацию, повысивших производительность труда до суперстахановских высот, мелкий товаропроизводитель все чаще разоряется или теряет свою самостоятельность.

Мой знакомец из Индианы напрягался тогда без меры: на дворе бушевал ставший затем хрестоматийным кризис перепроизводства середины 80-х. Три года подряд погоды стояли предсказанные и благодатные, урожаи выдавались на диво. Предложение превысило спрос. Цены на мировом рынке поползли вниз. "Тогда считать мы стали раны". Убытки перевернули вверх дном немало фермерских хозяйств. Ситуация повторилась под занавес столетия: снова три года кряду производители сои захлебываются в собственной продукции, а цены упали до уровня 1972 года -- по 4 доллара за бушель. Что ниже себестоимости. А вот цена на мясо рухнула так, что проломила пол: цена 100 фунтов (примерно 45 килограммов) скатилась до 8 долларов, что составляет лишь треть себестоимости.

Правда, и времена изменились: запас прочности фермеров, их финансовая "жировая прослойка" толще. Когда росли их доходы, выросла и стоимость их земельных угодий. Хотя в момент перегрева экономики при Рональде Рейгане, когда ее называли "рейганомика", банки подняли учетную ставку кредита. Фермерам приходилось тогда отдавать 14 процентов своих доходов на покрытие процентов по взятым займам. Сегодня их положение стабильнее: "обслуживание внешнего долга" отнимает всего 6 процентов доходов.

И все же семейно-клановое аграрное производство не выдерживает напряжения. Еще статистика: с 1981 по 1987 год вылетело с круга 250 тысяч семейных ферм. К 2005 году, по прогнозам, их останется 1,94 миллиона, что означает падение на 12 процентов за последние 12 лет. За бесстрастными цифрами стоят человеческие судьбы: благородная профессия, уходят работники, отмеченные особым характером, образом мышления, обостренным чувством достоинства. У фермеров во всем "особенная стать". Немногие из них смирятся с потерей своего "суверенитета", когда акулы аграрного бизнеса предложат им продать свои имения, фамильное серебро и превратиться в наемных водителей...

А такая перспектива маячит вся отчетливее. Прежде свинофермы, где властвовал один владелец, в Айове, уступающей по своему аграрному потенциалу только Калифорнии, насчитывали в среднем по 500 свиноматок. Те приносили по 20 поросят в год. Сегодня гигантские "свинячьи" инкубаторы, принадлежащие корпорациям, могут похвастаться 16 тысячами свиноматок. Каждый год они выбрасывают на потребительский рынок по 320 тысяч поросят. Конкурировать при таком порядке цифр - бессмысленно. Неудивительно, что изменился и способ реализации товара для фермеров: прежде они сами поставляли его покупателю, ныне они продают его специализированным компаниям. По контракту. Лет пять назад таких контрактников было мало, один из каждого десятка. Теперь две трети фермеров работают, по существу, на "чужого дядю".

Да, фермерство пасует перед могучей поступью монополий, взявшихся перераспределить аграрную собственность в соответствии с меняющимся раскладом сил. Очередь попасть под железную пяту за фермерами-одиночками, выращивающими зерновые культуры. "Система уже поглотила тех, кто выращивает птицу, мясных коров и бычков, свиней", - пишет английский аналитический журнал "Экономист". В зерновом сегменте рынка все ведущие торговые фирмы и производители семян уже скуплены на корню... крупными химическими корпорациями США.

Неверно будет заподозрить британских аналитиков в склонности проповедовать марксистские схемы. Монополизация имеет место быть. Но она не отменяет крепкого хозяина, стоящего на своей земле, а только меняет характер взаимоотношений внутри аграрного сектора, упорядочивает технологический процесс, заставляет всех играть по одним правилам. Возьмите фермеров, откармливающих мясных бычков: треть из них до сих пор пользуются услугами мелких скотобоен, в чем-то им родственных, а не горстки разросшихся компаний, поделивших между собой весь рынок, по сути - монополий. Только четверть американских скотоводов заключили контракты на откорм животных и тем самым оказались в положении наемных работников. Остальные упрямо держатся за свою изначальную независимость, хотя и адаптируются к велениям Ее Величества Конъюнктуры.

Один из таких "гордецов" с прагматической жилкой - упомянутый ранее Рей Бардоул. Его ферма дает возможность прокормиться его семье и семьям двух его сыновей. Правда, есть приработок и на стороне: одна невестка -- логопед, другая - нянечка в детском саду. И все же половину доходов приносят поля кукурузы и соевых бобов. Рей держит и небольшой свинарник, поставляя поросят для большой компании - по контракту. На таких же условиях он выращивает половину своей сои. Договорная зависимость Рея не смущает. У него своя позиция: "Пока я использую контракт на поставку продукции как инструмент достижения своей цели, все в порядке. Но если большая компания использует меня как инструмент для своих целей, это уже проблема".

Авторы статьи в "Экономист" подспудно приводят читателя к выводу, что семейная ферма, как низовая ячейка аграрного бизнеса, оказалась в наши дни в штормовых водах жесточайшей конкуренции со стороны более крупной и хищной рыбы. Однако Рей Бардоул и его коллеги по ремеслу способны выжить, если сумеют приспособиться.

Впрочем, их жизнеутверждающая вера едва ли успокоит наиболее впечатлительных. Один из них Боб Северин, фермер из Айовы, на последней ярмарке с сентиментальной грустью разглядывал гигантскую свинью весом 487 кг ("похожую на розового цеппелина"), произнося свой приговор: "Крутые парни пришли в наш бизнес. Они выжмут все из мелких фермеров".

  00:04 12.05