Очень личный Севастополь.

55 лет назад на одной из минометных батарей, уже полгода бьющей по немцам с окраины Севастополя, закончились боеприпасы, подвоза не предвиделось њ в эти июльские дни 1942 года героическая оборона подходила к концу.

Молодой минометчик, по имени Иван, бросил гранаты "лимонки" в стволы минометов и вместе с товарищами подался для эвакуации куда было сказано њ к бухте Казачьей, где некогда язычники утопили папу римского Климента, отбывавшего наказание и ссылку на территории нынешнего Севастополя.

Бухта эта с тех пор ведет свою кровавую историю. Корабли Черноморского флота не сумели подойти к берегу: свирепствовала немецкая авиация. Вокруг был ад. Гибли десятки тысяч людей, которые, пытаясь эвакуироваться, сгрудились на небольшом пространстве. Спаслись единицы. Все остальные оказались в основном в плену.

Товарищу Сталину легче было объявлять всех пленных предателями њ его бы под Севастополь. Да и чисто практическая польза была њ через две недели Иван бежал, а еще через несколько месяцев уже лежал в стрелковой цепи против немцев на берегу кубанских плавен. Он воевал еще почти два года и погиб под Берлином. Это был мой дядька Панов Иван Пантелеевич.

А еще через два года 55 лет назад в балке у бухты Казачьей командующий наземной армии генерал Крейзер, плотный мужчина в кожаном плаще, с каменным неподвижным лицом, временами припадал к стереотрубе. В каком-нибудь километре немцы с лихорадочной поспешностью грузились на два румынских парохода. Здесь же, на наблюдательном пункте, находился и молодой майор, летчик-истребитель, по имени Дмитрий, прикомандированный к штабу наземной армии для координации действий авиации.

њ Товарищ командующий, уйдут, њ нервно сказал кто-то.

њ Подождем, пока погрузятся, њ не меняя выражения лица, ответил Крейзер.

Он подал знак только тогда, когда перегруженные пароходы, глубоко ушедшие в воду, дымя, отвалили от берега. Первые же снаряды точно по трубам, и по бухте разнесся крик отчаяния. Немцы массами прыгали в воду њ прямо под черную тень штурмовиков "Илов".

А на следующий день майор-авиатор уже был на мысе Херсонес, где разыскивал самолет боевого товарища, сбитого немцами. Такого он еще не видел за всю войну: поле было плотно завалено немецкими трупами, а длинная цепь наших автоматчиков прочесывала его. Солдаты, шедшие в цепи, короткими очередями пробивали всякого лежавшего на земле немца. Оказывается, с полчаса назад какой-то эсэсовец прикинулся мертвым, а когда наши прошли, сзади из пистолета убил двоих. Теперь бойцы на всякий случай добивали всех подряд. Как обычно, из-за одного фанатика погибала масса, возможно, совершенно нормальных людей.

Майор-авиатор постоял, вздохнул и поехал в свой полк. Это был мой отец Панов Дмитрий Пантелеевич.

А недели три назад уже я, который сегодня гораздо старше своих родственников, стоял на том же самом месте возле бухты Казачьей. Увы, за все прошедшие десятилетия единственная честь, оказанная погибшим со стороны победителей, много клявшихся в верности памяти павших, было объявление всех окрестностей запретной санитарной зоной. Наспех похороненных людей здесь было столько, что возможна была любая эпидемия.

Зато недавно приехали гости из Германии: братья и сыновья погибших немцев. Они и поставили здесь скромный крест с табличкой на нем, на которой написаны металлическими буквами слова, призывающие помнить всех павших здесь и не забывать об ужасах, которые несет война. Так десятки тысяч людей, сложивших здесь свои головы, наконец дождались своего креста. Дай Бог, чтобы он перечеркнул прошлое.

Мы молча стояли у этого креста с фотокорреспондентом Иваном Секретаревым, отец которого, Саша, фотокорреспондент. "Известий", мой приятель по "Комсомолке", погиб уже на другой войне њ в Афганистане. Буйно цвели полевые цветы њ их еще не успело выжечь палящее солнце, немилосердное к окрестностям теперь украинского Севастополя.

Виталий ПАНОВ.

Севастополь. .

  00:04 28.06